29 марта 2024, пятница, 02:52
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

17 июня 2003, 17:41

Рабочие дни

Когда говорят, что человек любит свою работу, то речь идет, конечно, не о любви: имеется в виду всего лишь, что кто-то получает удовольствие от своего дела. Галина Ковальская любила свою работу так, как любят человека: работа приносила ей и радость, и горе, ее временное отсутствие оставляло Галю опустошенной. Главную свою работу она видела в том, чтобы ездить по России и писать о том, как и чем живут люди. Дальше, как о любви вообще, можно говорить только банальностями: она, как редкий журналист, действительно видела и слышала своих собеседников, будь то бурятский шаман или родители погибшей чеченской девушки, провинциальный таксист или пациент психиатрической больницы. «В жизни» Галя не всегда была удобным собеседником v человек абсолютно не светский, она могла быть и без нужды категоричной, и не всегда внимательной. Но когда она работала, неподдельный интерес к окружающим пересиливал все v и собеседники, чувствуя это, открывались ей полностью. Взамен они получали не просто благодарного слушателя, а человека, готового отстаивать их позицию, как свою собственную. Именно поэтому, пожалуй, хуже всего Гале давались «профили», очерки об отдельных людях v автор была слишком пристрастной.

По образованию Галина Ковальская была историком, в журналистику же пришла через политику: в конце 80-х она работала в организации «Московская трибуна». Оттуда Галя пошла в газету «Демократическая Россия», затем v в журнал «Новое время», журнал «Итоги» и, вместе с командой «Итогов» v в «Еженедельный журнал». Во всех изданиях она работала обозревателем, по сути v разъездным корреспондентом. Нельзя сказать, чтобы она была человеком без амбиций v для нее было важно писать и быть читаемой, ей было глубоко небезразлично, в каком издании выходят ее статьи и чем занимаются ее коллеги v но ей было, по большому счету, все равно, как называется ее должность. Она просто очень любила свою работу. Больше всего Галя боялась, что наступит время, когда она не сможет больше заниматься своим делом: она не без оснований опасалась, что российские СМИ меняются таким образом, что спрос на репортажи, которые делала Галя, постоянно падает. Навязчивым был и страх того, что наступит возраст, когда она станет неспособна путешествовать в российских условиях (при этом зарубежные командировки ее не прельщали: «потом наезжусь»). Это время не наступило. Галина Ковальская погибла в 43 года, 3 мая этого года, в Читинской области, куда она поехала писать о лесных пожарах.



Тупой твердый предмет

Начало суда над Юрием Будановым показывает: ни общество, ни государство не готовы бороться с разложением армии.

Напротив входа в здание Кировского районного суда в Ростове-на-Дону выведено масляной краской: «Буданов v лучший русский». Юрий Буданов v полковник-танкист, которого судят за то, что он задушил восемнадцатилетнюю чеченку Эльзу Кунгаеву. Надпись красуется с первого дня судебного заседания, с 28 февраля, и ни у местных властей, ни просто у жителей окрестных домов до сих пор не поднялась рука замазать ее или смыть. Ростов v миллионный университетский город, многонациональный, живой, разноголосый v затих, затаился. На улицах шумно митингуют штурмовики с эрэнешной свастикой и казаки с лампасами. Они принимают петиции, обращения к президенту с требованием «немедленно выпустить русского героя Юрия Буданова» и «прекратить позорное судилище». Не «помиловать», а именно отпустить без всякого суда, потому что он v русский, а она v чеченка. Никакого иного «голоса общественности» в Ростове не слышно.

Никаких обращений к президенту ли, к местным властям с предложением прекратить эрэнешно-казачью вакханалию, никаких заявлений местных «правых» (а в городе есть и «Яблоко», и СПС) насчет недопустимости давления на суд, никаких антифашистских выступлений. По российским законам следует получить разрешение от местных властей на проведение митинга, иначе это не митинги или пикеты, а «массовые беспорядки». Ни казаки, ни РНЕ не испрашивали разрешения на митинги v местные власти это, похоже, ничуть не смущает.

Абдулла Хамзаев, адвокат потерпевшей стороны (то есть родителей и малолетних братьев-сестер Эльзы), говорит, что к нему подходили русские женщины-ростовчанки и рассказывали, как над их сыновьями издевались в армии «по вине таких командиров, как этот Буданов», и просили передать свои соболезнования Эльзиным родителям, а одна даже сказала: «Я буду за вас молиться». То, что эти женщины и их единомышленники не решаются высказаться публично, v дурной, тревожный симптом.

28 февраля родители убитой и ее адвокаты шли в зал суда сквозь строй пикетчиков, мимо плаката «Очистим Ичкерию по методу Берии», под улюлюканья и угрозы. Адвокаты потерпевших обратились к суду с ходатайством о переносе слушаний в другой город. Предлагались варианты: военная база на Ханкале, где, как говорил Абдулла Хамзаев, процесс мог бы «выполнять профилактические функции», свидетельствуя о неотвратимости наказания за преступления против жителей Чечни; Владикавказ или Нальчик. Адвокат Буданова Анатолий Мухин возразил, дескать, Буданова боевики приговорили к смерти, и Басаев-де обещал вознаграждение за его голову, поэтому и перевозить его в другой город, и проводить слушания где-то, кроме Ростова, опасно. Суд счел доводы Мухина убедительными и отклонил хамзаевское ходатайство, тем самым как бы согласившись, что ни в «национальных республиках» Северного Кавказа, ни даже на военной базе российские правоохранительные структуры не чувствуют себя достаточно уверенно.

Через четыре дня Эльзиной матери Розе стало плохо. Она никогда не отличалась богатырским здоровьем, а каждодневное хождение сквозь строй под плакатами, возвещающими, что убийца дочери v «лучший русский», свалит и человека покрепче. В Ингушетии Розу положили в больницу и категорически отказались выписать даже к 20 марта, когда слушания должны были возобновиться. Хамзаев вновь ходатайствовал о переносе слушаний в Нальчик v ему вновь отказали. Правда, с 20 марта они проходят в другом помещении, так что появилась возможность выставить ограждение и оттеснить пикетчиков метров на пятьдесят от здания суда.

Как это было

Год назад, в ночь с 26 на 27 марта, в дом на окраине чеченского села Танги-Чу ворвались бойцы из 160-го танкового полка. Их было четверо: сам командир полка Юрий Буданов, два сержанта и рядовой v командирский экипаж. В доме Буданов с товарищами застали только младших Кунгаевых v родители ночевали в соседнем селе у родственников, восемнадцатилетняя Эльза оставалась с младшими братьями и сестрами. По приказу Буданова Эльзу завернули в одеяло и увезли под дикие вопли оставшихся детей. Ее доставили в командирский «кунг» (специальный прицеп, в котором были оборудованы его кабинет и спальня). Буданов закрылся с девушкой, а троих членов экипажа поставил у дверей, приказав никого не впускать. Спустя три часа он передал им труп Эльзы и велел незаметно закопать тело. Утром 28-го труп нашли односельчане. Поднялся шум, прокуратура тотчас возбудила следствие, Буданова в тот же день арестовали. На сегодняшний день ему инкриминируется похищение и убийство. В начале следствия фигурировало еще и изнасилование той же Эльзы Кунгаевой, однако потом это обвинение сняли.

Из заключения » 22 124-й лаборатории медико-криминалистической идентификации:

«... Обнаруженные на трупе Кунгаевой надрывы девственной плевы и слизистой оболочки прямой кишки образовались от введения тупого твердого предмета в прямую кишку и во влагалище, что подтверждается анатомо-морфологическими особенностями указанных повреждений. Не исключено, что таковым предметом мог явиться напряженный половой член... Данные надрывы образовались незадолго до смерти (около часа), на что указывает наличие свернувшейся крови в надрыве прямой кишки и девственной плевы, кровоизлияния в слизистую оболочку в области надрывов и отсутствие признаков заживления...»

За час до наступления смерти Эльза находится наедине с Будановым в его «кунге», и объяснение разрывам и чудовищному убийству напрашивается самое простое: полковник изнасиловал девочку, потом задушил и пытался спрятать труп v свидетельство его изуверства. Поначалу именно так все и представлялось, и Буданов вроде бы этого не отрицал. Потом основная версия следствия круто поменялась: Буданов никого не насиловал. Это один из тех ребят, что Эльзу закапывал, саперной лопаткой проковырял. В деле есть его признание. Экспертиза говорит «тупой твердый предмет» v как раз ручка от саперной лопатки. Правда, никак не обойти тот факт, что разрывы были сделаны прижизненно. Но и этому нашлось объяснение: оказывается, в тот момент, когда девочку везли закапывать, она еще не была мертва. Буданову показалось, что мертва, и солдатам показалось, и она никаких признаков жизни не подавала v а на самом деле смерть наступила позже. Обвинение в надругательстве благополучно перекочевало из дела Буданова в дело его соучастников, членов экипажа, которое было выделено в отдельное производство и быстро завершено: все трое, в том числе и «признавшийся», получили небольшие сроки и были тотчас амнистированы.

Как следует из материалов дела, в тот момент, когда Буданов пригласил стоявших на стреме танкистов зайти и забрать тело, Эльза лежала на постели Буданова, обнаженная, с раздвинутыми ногами. На полу валялась ее одежда: фуфайка женская, джемпер, бюстгальтер, трусы и юбка. Все, кроме юбки, было разрезано сзади, а на юбке разрез был сделан не до конца. Отец и мать Эльзы не сомневаются, что их дочь была изнасилована, и именно Юрием Будановым.

Их адвокаты обращались к следствию с ходатайством о возбуждении дела об изнасиловании. Следователи не нашли оснований.

Вообще-то в деле наряду с той цитированной нами экспертизой, представляющей наружный осмотр на месте обнаружения трупа, должны были бы фигурировать и данные лабораторного анализа: есть ли на месте разрывов следы спермы, и если да, то чьей. Однако, если такие заключения и есть, они тщательно скрываются v родители убитой их не видели.

Хотя из текста экспертизы явствует, что материал для лабораторного анализа был подготовлен. Что случилось дальше? Ответ мы рискуем не получить никогда, ведь нынешнее судебное разбирательство вообще не будет касаться события изнасилования: суд рассматривает дело лишь по существу обвинительного заключения, а там об изнасиловании ни слова. Абдулла Хамзаев рассказывает: с того момента, когда следствие по делу Буданова забрала себе военная прокуратура, Буданова и членов его экипажа допрашивали беспрерывно, практически каждый день. И именно в ходе тех допросов вдруг «выяснилось», что у Буданова были данные о причастности Эльзы к вооруженным бандформированиям, что в «кунг» он ее привез для допроса, а задушил потому, что она пыталась овладеть лежащим на столе оружием. Словом, была набросана та картина, которую сейчас Буданов и его адвокат пытаются представить суду.

Отважный русский офицер слегка погорячился при исполнении своего воинского долга, о чем сожалеет. Эльза по этой версии была снайпершей, а уж снайпершу задушить v почти что доблесть. О том, что она была снайпершей, Буданову будто бы рассказал «один чеченец» и даже показал фотографию (!) Эльзы со снайперской винтовкой. Где тот чеченец? Где та фотография? Почему она, будучи снайпершей, позволила скрутить себя и увезти на смерть и поругание, а не перестреляла бравых танкистов, как куропаток? Почему, наконец, доблестный воин, обнаружив, что слегка перестарался, самообороняясь от восемнадцатилетней безоружной «снайперши», пытался с помощью подчиненных припрятать труп, вместо того чтобы самому отдаться в руки правосудия? Из интервью Анатолия Мухина газете «Ростов официальный»: «Поверьте, этот человек предан нашей армии и государству.

Он умеет брать ответственность на себя. Особенно в боевой обстановке».

Реакция

В первые дни после ареста Буданова армейское начальство реагировало адекватно: негодованием. Начальник Генштаба Анатолий Квашнин сказал: «Таких подонков нужно с корнем вырывать из нашего армейского коллектива». В тот момент показалось, что будановский процесс и впрямь может стать, как о том мечтает Абдулла Хамзаев, «профилактическим средством». Конечно, «профилактический» эффект был бы куда сильнее, если бы перед судом предстали не только Буданов, но и виновные в массовых бессудных расправах в Старопромысловском районе Грозного, и в поселке Алды, и в других подобных преступлениях. Но тех подонков еще надо найти. А будановская история вроде бы кристально ясна: жертва, преступник, состав преступления v все налицо.

Однако вышло иначе. Сначала Владимир Шаманов, в ту пору еще командующий Западным направлением в Чечне, будановский начальник, определенно дал понять, что своего любимца, замечательного командира Юрия Буданова в обиду не даст, что бы тот ни сделал. К слову, Шаманов как командир, проявивший к тому же заинтересованность в этом деле, наверняка видел акт экспертизы. Видел и знал, что доблестный командир изнасиловал девочку и генитально, и анально, а потом задушил. Шаманову на это наплевать. Он, теперь уже губернатор Ульяновской области, специально приехал к началу суда над Будановым и демонстративно пожал ему руку. Шаманов, может, и не лучший, но тоже очень хороший русский.

На днях обозреватель «Итогов» общался в неформальной обстановке с группой офицеров. Те горячо ругали Квашнина v главным образом за то, что «сдал Буданова», и мечтали о том, что «настоящий генерал» Владимир Шаманов когда-нибудь станет министром обороны. По их словам, «90 процентов армии» думают именно так. Может, насчет процентов и преувеличение, но, увы, похоже, что подавляющая часть офицеров готова сплотиться под лозунгом «Руки прочь от Буданова!» Этим объясняются и «странности» следствия, и растерянность шамановского коллеги генерала Трошева: «Поймите, он защищал Родину... У каждого может крыша поехать». Геннадий Трошев v генерал иного, не шамановского склада. Судя по его высказываниям и действиям, он вполне осознавал задачу v сохранить отношения с мирным чеченским населением. Все чеченцы признают, что на подконтрольном ему Восточном направлении военные безобразничали гораздо меньше, чем на Западном. Он в отличие от Шаманова не может вполне отождествлять себя с отмороженным полковником. Видно, приходится защищать Буданова, если хочешь сохранить любовь и уважение подчиненных.

Сам по себе факт изнасилования и убийства полковником чеченской девочки, сколь ни ужасен, армию еще не порочит.

Садисты и изуверы неотвратимо рождаются на свет в любом народе, и в силу вполне понятных причин процент их среди тех, кому по роду занятий позволено убивать, несколько выше, чем в обществе в целом. Похожие истории бывают в самых разных армиях, но везде виновных шумно осуждают и примерно наказывают. Запредельность будановского случая именно в том, что ни общество, ни армия не хотят торжества правосудия. «У каждого может...» Нет, Трошев вовсе не хотел сказать, что каждый русский полковник может под настроение задушить девочку. Наверное, и не каждый второй, и даже не каждый десятый. Но, кажется, наши офицеры на всякий случай хотели бы получить вперед полное отпущение всех грехов. Если Буданов, задушив Эльзу и закопав тело, «защищал Родину», то мародер, вытаскивающий из чеченского дома ковер или изо рта у старика золотые зубы, возможно, «восстанавливает социальную справедливость». А уж поборы на блокпостах и вовсе «законная контрибуция».

В деле Буданова, кроме убийства, фигурирует еще один эпизод. В ту же ночь, когда была задушена Эльза, Буданов и начштаба полка подполковник Федоров избили и пытались порезать ножом своего подчиненного, старшего лейтенанта Романа Багреева. Тот рассказывает, что вечером 26 марта в столовой была грандиозная пьянка. Потом, часов в семь, ему приказали открыть огонь по селу Танги-Чу. Никто в тот момент не стрелял со стороны села по расположению полка, село давно числилось под контролем федералов. Из багреевского рассказа ясно, что офицеры кутнули и стали «гулять» v играть артиллерийскими мускулами. В этой связи вспоминается эпизод, за два с половиной месяца до трагедии в Танги-Чу промелькнувший в теленовостях и многократно повторенный недавно в связи с будановским процессом.

Полковник Буданов задорно командует перед телекамерой: «Ребята, поздравим их с Рождеством! Огонь!» Залповый огонь и сияющий Буданов. Задним числом понимаешь: тоже ведь не бой идет. Просто отметил полковник Рождество, настроение у него боевое, вот и лупит v по селу ли, по городу. Багреев тогда, 26 марта, на свой страх и риск велел заменить в орудиях осколочные снаряды на кумулятивные и бить поверх домов. Видел же, что начальство сильно нетрезвое v опасался, что придется расхлебывать последствия. Полковник с подполковником принялись его избивать. Подполковник Федоров выхватил нож и разрезал на старшем лейтенанте камуфляж. Но резануть его самого не успел: полковник Буданов приказал Багреева арестовать v связать ему руки и бросить в яму. (Не одну ли из тех, существование которых в расположении воинских частей доказывает журналистка Анна Политковская, и напрочь отрицают все v от армейских начальников до правозащитника Владимира Каламанова.) Потом Федоров подходил к этой яме и велел насыпать туда хлорки. Военные будни.

Армия, где все позволено, v не армия. Она не пригодна для выполнения боевых и вообще каких-либо задач, она превращается в ватагу подгулявших ушкуйников, только с современным оружием и бронетехникой. Трагический опыт двух чеченских войн v лишнее тому подтверждение. Чтобы удержать армию от дальнейшего разложения, надо было бы не просто наказать Буданова, но добиться, чтобы офицерская среда осознала: таким, правда, в армии не место. Однако, как показывает начало процесса, ни общество, ни государство сегодня решительно не готовы бороться за сохранение армии. Еженедельный журнал. М., 2001. 27 ноября.



Отложенное исцеление

Российские законы в отношении психически больных гораздо гуманнее советских. Но реальных прав у больного не прибавилось.

Для Лины Адамовны время делится на «до» и «после». «До» была жизнь: любимая работа, толпа друзей и поклонников, богемное окружение, любящий и прилично зарабатывающий муж и главный успех в жизни v прекрасный сын, который защитил диплом у одного из известнейших в стране экономистов. Перед мальчиком открывались захватывающие перспективы. Но вскоре после защиты диплома он заболел шизофренией и стал инвалидом. Все кончилось. Она ушла с работы, оборвала все контакты, сменила телефон. «В нашем возрасте люди, когда встречаются, о чем первым делом говорят? О детях, об их успехах. А я что о сыне должна сказать? Я, когда своих старых друзей нечаянно встречаю, на другую сторону перехожу. А если уж столкнулись нос к носу, я так быстренько: «Привет-привет» v и мимо».

Она убеждена: для всех «нормальных» здоровых людей психическая болезнь v что-то вроде клейма, не просто несчастье, но и позор. Переубеждать бесполезно. «У моей бывшей подруги дочь больна рассеянным склерозом. Страшная болезнь, смертельная. Но ведь она может хотя бы рассказывать о своем горе, ее жалеют. А я никому не могу признаться...» (Другая мать дочери-шизофренички в сердцах воскликнет: «Лучше бы у нее был рак!» Чему, оказывается, можно завидовать.) Лине повезло: муж не ушел из дома («пока не ушел» v уточняет она), продолжает работать, зарабатывать. Они не бедствуют, хотя с прежним не сравнить. Вообще-то мужья-отцы в подобных случаях часто оставляют семьи v не выдерживают. «А нам, мамам, деваться некуда». Конечно, были мысли о самоубийстве. Нельзя. Невозможно даже вообразить себе, что тогда будет с сыном.

Сколько видела мам v у всех похожие истории. До поры до времени были вполне благополучные дети. А потом совершенно неожиданно наступала болезнь v и нормальная жизнь семьи кончалась. «Вышел погулять с собакой и застыл в одной позе. Мы ждали-ждали, потом встревожились, выскочили во двор v он там стоит». Все родители корят себя: «Поздно спохватились, надо было давно обратить внимание...» Господи, да если бежать к психиатру каждый раз, когда сын-студент завалил сессию, разве хватит в стране психиатров? Если видеть признаки шизофрении в том, что старшеклассник чрезмерно переживает свой неуспех у девочек, кто окажется вне подозрений? Маму насторожило сыновнее увлечение буддизмом v что-то показалось ей в этой страсти неестественным. Но в районном психдиспансере ее и слушать не стали: радуйтесь, мол, что не наркотики. Зато потом, когда он голоса стал слышать и в этих голосах совсем запутался, тогда рекомендовали срочно в больницу.

«А старшая моя здорова. И внуки очень хорошие», v произносит одна из мам, согласившаяся со мной поговорить. Другая тут же ее одергивает: «Что говоришь-то? Надо сказать: пока, кажется, здорова. Будто не знаешь: это приходит, когда не ждешь». v «Да, конечно», v поспешно соглашается первая, и все стучат по дереву. Никто не застрахован v уж это-то родственники, да и сами больные v те из них, кто осознает свою болезнь, v знают лучше всех. Это может приключиться с кем угодно в любой момент. Знание, что даже самый удачливый везунчик, может вдруг оказаться одним из них, как-то помогает преодолеть разрыв с остальным, здоровым, миром. Причины психических заболеваний доподлинно не установлены, и нет способа уберечься с помощью «здорового образа жизни» или «рационального питания». Если в семье есть больные, вероятность заболеть несколько выше. Но попадают в больницу с серьезнейшими расстройствами и те, у кого родословная в этом смысле «чистая». Шизофренией, к примеру, несколько чаще заболевают мужчины в подростковом и юношеском возрасте, а женщины между двадцатью и тридцатью пятью, но может первый приступ случиться и в сорок, и в пятьдесят.

Дальше все тоже непредсказуемо. Приступ может закончиться так же внезапно, как начался. Иногда даже сам по себе, хотя с лекарствами быстрее и легче. Может не дать ощутимых последствий и никогда больше не повториться. Может повториться через много лет, и снова пройти почти бесследно. А бывает и так: острые проявления (бред, галлюцинации и проч.) прошли, но человек уже не тот, что прежде: личность меняется необратимо. В ремиссии (состояние между обострениями) такие люди все равно остаются инвалидами. Бывает (к счастью, сравнительно редко), когда стремительно развивающееся заболевание в кратчайшие сроки приводит к глубокому слабоумию. Есть масса промежуточных вариантов, и никто из заболевших не может знать, что именно его ждет. Серьезные врачи позволяют себе лишь крайне осторожные прогнозы.

Трем моим бывшим однокашникам в разное время ставили один и тот же зловещий диагноз v шизофрения. Один из них v артистичный, капризный и нервный v в тридцать с небольшим вдруг стал активно общаться с инопланетными цивилизациями... Через три месяца выписался из больницы, но уже без всяких инопланетных увлечений, чуть оглушенный и придавленный. Еще через пару месяцев стал прежним. Сейчас менеджер в иностранной фирме, заботливый муж и отец талантливого мальчика, душа любой компании. Категорически не желает разговаривать о том, что с ним когда-то приключилось. Другая лечилась с переменным успехом лет шесть, переходя от ремиссий к обострениям. Сегодня, по прошествии восемнадцати лет от начала болезни, странности в ее поведении заметны лишь тем, кто близко знал ее раньше. Третий сгорел за полгода: замкнулся, запил, бросился под поезд.

Когда удается подсмотреть процесс исцеления v вдруг проступает свет на лице, казавшемся лицом идиота, слышишь связную речь из уст того, кто еще неделю назад издавал лишь бессмысленные звуки, v психиатр начинает казаться богом. Увы, психиатрия, как и вся медицина, не всесильна. К тому же медикаментозная психиатрия v область сравнительно молодая, и многое здесь еще непонятно. Лекарства больному приходится подбирать, при неверно найденном препарате может даже произойти ухудшение. Может, из-за этого психиатров так панически боятся. Впрочем, сами врачи полагают, что российская «психиатрофобия» v отчасти следствие вообще «психофобии», стремления отодвинуть от себя как можно дальше все, имеющее отношение к психическим заболеваниям, отчасти же v расплата за десятилетия существования карательной психиатрии, когда больницы использовались не только для лечения, но для изоляции и даже наказания.

Добровольно или принудительно

Году эдак в 89-м мне довелось наблюдать сцену, которую еще двумя годами ранее и вообразить себе было невозможно. Милиционер привел в психоневрологический диспансер оборванного вида тетку, громко и оживленно, на разные голоса, беседовавшую с самой собой. Постучал в кабинет, врач выглянул, кивнул, отпустил милиционера и провел тетку без очереди. Маявшиеся в ожидании приема больные и их родственники не возражали: видно же v «острое состояние», значит, осмотр v чистая формальность и займет буквально пару минут, потом вызовут машину, именуемую в простонародье «психовозкой». Вышло, однако, иначе. Двери кабинета оставались закрытыми больше часа. Потом женщина вышла и, продолжая разговаривать на разные голоса, отправилась восвояси. Очередь ошалело переглянулась, потом зашумела: что происходит? Врач, что ли, спятил? Регистраторша объяснила: совсем недавно вышло какое-то постановление, что в больницу можно класть и вообще лечить только с согласия больного. Врач пытался женщину уговорить, да не смог. «Но она же точно не в себе», v недоумевала очередь. Людям, многие из которых не раз лежали в больницах, казалось полным вздором идея обязательного согласия больного на лечение: если помрачение рассудка v о чем тут спрашивать?

Вообще-то то десятилетней давности постановление, прошедшее почти незамеченным в непсихиатрических кругах, должно было бы означать революцию. Создавалась принципиально новая правовая ситуация v аналогичная западной. Отныне (российское законодательство уже после распада СССР закрепило этот порядок Законом о психиатрической помощи 1993 года) в России, как и во всех цивилизованных странах, требуется судебная санкция на принудительную госпитализацию и принудительное лечение, и только тогда, когда промедление угрожает жизни самого больного или жизни и здоровью других людей, врач вправе сам принять соответствующее решение, но все равно потом ему придется доказывать свою правоту в суде. Такой порядок, естественно, направлен в том числе и против всяческих злоупотреблений психиатрией v он и принят-то был в основном под давлением мирового сообщества, озабоченного психиатрическими репрессиями в СССР. Но радикально меняется и статус самого душевнобольного: по логике Закона о психиатрической помощи, больной уже не просто объект v помощи, милосердия, заботы, как пострадавшее животное. Он становится субъектом, носителем воли и права самому решать свою судьбу.

Уже десять лет с этим новым статусом душевнобольного не могут смириться ни врачи, ни общество в целом. «У больного, к примеру, бред преследования, он от людей шарахается, а я, вместо того чтобы срочно оказывать помощь, должен уговаривать его дать согласие на лечение таким-то и таким-то препаратом. Ну не абсурд? Наверное, многих больных как-то можно уговорить. Но ведь на это сколько времени и сил уходит. Была бы у меня, как на Западе, на десять пациентов бригада из врача, психотерапевта, социального работника, фельдшеров, санитаров v можно искать подходы, пробовать разные доводы. А у меня в отделении на 26 мест 28 больных, да еще везут острых, и всего нас, врачей, сегодня двое с одной медсестрой и двумя санитарками». В принципе можно ведь и не добиваться от больного согласия. Можно, если врач в самом деле видит такую необходимость, начинать принудительное лечение, а через два дня просить на него судебного согласия. Однако вот парадокс: все ругают принцип добровольности, но все стараются, насколько возможно, сводить к минимуму число «недобровольных» случаев. «Добровольность» стала чем-то вроде нового показателя в соцсоревновании.

По словам Валерия Евтушенко, заместителя главного врача Московской областной психиатрической больницы, если дело доходит до суда, то российские суды в таких случаях, как правило, просто автоматически соглашаются с врачом. А что остается судьям, как ни опираться на мнение профессионалов? Они-то не могут компетентно решить, опасно или не опасно данного пациента оставить без лечения. Интересы больного в правовом государстве должен был бы представлять адвокат, но, сами понимаете, насколько это в нашей жизни реально. Независимая психиатрическая ассоциация с момента принятия закона несколько раз ставила вопрос, что надо бы создать специальную государственную службу защитников прав психически больных, независимую и от Минздрава, и от Минюста. Но пока ничего подобного нет даже в зародыше.

Закон о психиатрической помощи в нынешнем его виде не может толком работать еще и потому, что уж очень не ложится в традиции отечественной не только психиатрии, но и медицины вообще. У нас ведь не только психиатр v любой врач привык принимать решения, не консультируясь с больным и не посвящая его в свои замыслы. «Вы доверяете и слушаетесь, а я вас лечу» v стереотип отношений советского (теперь российского) врача с пациентом, закрепленный в фильмах и в литературе.

Бедность по-психиатрически

Обшарпанные стены, палаты по пятнадцать человек, койка к койке и по одной тумбочке на троих, в конце длинного коридора воняет сортир. Пациенты молчаливые. Немногие с журналами или книжками. Большинство сидят на кровати и смотрят перед собой. Кто-то прохаживается по коридору взад-вперед. Переговариваются кратко, все больше по делу: «Дайте пройти!» или «Можно журнал?» Какой запомнилась мне «психушка» начала 80-х v ад не ад, но тоска невозможная, одно слово v советская больница, v такой я ее увидела и сейчас. На вид все как раньше. «Да что вы! v завотделением только что руками не замахала. v У нас разве было так запущенно? Гораздо уютнее было. И потом вдоль всей во-он той стенки стояли холодильники v родные гостинцы приносили. Мы перед приходом санинспекции эти холодильники всегда потрошили. А теперь v видите? v нет холодильников».

В Центральной больнице Московской области тяжелые пациенты со всего Подмосковья. Жду привычных жалоб про зарплаты. Но врачи первым делом говорят о деньгах на лекарства. Все остальное v ремонт, питание (но «наших больных разве так нужно бы кормить?») v важно, но все-таки лекарства v первоочередное. Валерий Евтушенко уточняет: в день на лекарства для одного больного полагается 4 рубля. Приходится v когда-то это было строжайше запрещено Минздравом, а теперь вынужденно смотрят сквозь пальцы v просить родственников, чтобы приносили лекарства сами. Один из таких родственников остановил меня на пороге отделения: «Журналистка? Тогда слушайте: у меня пенсия пятьсот рублей, а мне предлагают купить для дочери лекарство за триста пятьдесят. Что я должен делать?»

В селе Приютное, в Калмыцкой республиканской больнице, тоже первым делом разговоры о лекарствах. В ординаторской беседуем под аккомпанемент заунывного крика, доносящегося из-за двери, ведущей в женское отделение. «Знаете, что это? Это препаратов нет». Василий Бессарабов, заведующий женским отделением: «Мы ведь теперь имеем право закупать любые препараты и там, где подешевле. Но деньги выделяют нерегулярно. Бывает, начинаем лечение, а завершить не можем. А перерывы у нас, знаете, могут дать резкое ухудшение...» В Приютном проблема добровольной или принудительной госпитализации получает неожиданный поворот: «Да, к нам теперь многие сами просятся. На зиму особенно. Кто топлива не запас или кому кушать нечего v у нас хоть чаем с хлебом три раза в день, но накормят. И тепло у нас v вот за этим строго следим. А люди-то в республике бедуют...»

Безденежье v драма всей российской медицины, и не только медицины. Взять младший медперсонал. И в советские-то времена охотников делать тяжелую работу санитарки или нянечки за весьма небольшие деньги было немного. А сейчас эти медработники из соматических (не психиатрических) больниц почти повывелись. Но в «психушках» без санитаров нельзя. У одной только наблюдательной палаты (где лежат «новенькие»и самые тяжелые, кого страшно даже на минуту оставить без присмотра) должен кто-то круглосуточно дежурить. Большинство больниц стараются нанимать в санитары мужиков покрепче. В Приютном за больными на прогулке надзирал санитар, с виду от пациентов неотличимый v неопрятный, небритый, по временам издававший маловразумительные звуки. Впрочем, оказалось, он просто пьян в стельку.

Мой знакомый, сам врач-хирург, недавно вынужден был положить дочку-старшеклассницу в одну из московских психиатрических больниц. Через четыре дня забрал: девочку сильно избили. Кто v непонятно. У девочки бред, она ничего не расскажет, а «от санитара толку не добьешься v он то ли идиот, то ли алкоголик». Больницу мой знакомый просил не называть: «Что они могут при таких деньгах».

После больницы

Занятная статистика: при том, что душевнобольных за последние десять лет больше не стало, доля психических инвалидов заметно выросла. Причем число инвалидов третьей группы (имеющей право работать) стремится к нулю, а растет именно вторая группа. Все очень просто: раньше человек отлежит в больнице, поправится и, если в состоянии, возвращается на прежнее рабочее место. Сегодня ему, как правило, вернуться некуда: кто это будет терпеть 4-5-месячное отсутствие работника, даже по самой что ни на есть уважительной причине. (Закон, конечно, запрещает увольнять из-за длительной болезни, но всегда можно провести реорганизацию, сокращение и проч.) Дальше начинаются поиски новой работы, все чаще безрезультатные. В итоге вполне «сохранный» человек бросается к психиатрам и умоляет дать направление на ВТЭК: «хоть какие-то гроши буду получать». Их жалеют v дают вторую группу.

Между тем для психически больных работа v важнейшее терапевтическое средство. Болезнь развивается по своим загадочным и непредсказуемым законам, но любой опытный психиатр подтвердит: пока есть необходимость вставать в определенное время, приводить себя в порядок v умываться и одеваться, добираться до работы и хоть как-то общаться с людьми v личность пациента сопротивляется болезни. Когда больной сидит в четырех стенах, он разрушается гораздо быстрее.

Но больному нужно не только рабочее место. Если после острого психотического приступа в человеке произошли серьезные изменения: нарушены интеллект или память, воля или ориентация- он должен заново освоиться в мире, проверить и понять, на что он теперь способен. Это называется «социальная реабилитация». В цивилизованном мире существует большой штат специально подготовленных работников и учреждений, которые этим занимаются.

В советское время функцию социальной реабилитации кое-как (очень кое-как) выполняли лечебно-трудовые мастерские. Там почти все было не так, как надо, но все-таки они были: организовывали время больного и v что очень важно v служили местом встреч, знакомств, общения. С тех пор как в конце 80-х эти мастерские перевели на хозрасчет, они позакрывались либо числятся только на бумаге. У нас опять получилось не как у людей: при формальном расширении прав психически больных их, по сути дела, еще сильнее оторвали от общества.

Есть, например, категория больных «с голосами». Обычно голоса удается снять медикаментами. Но есть небольшой процент так называемых «носителей голосов», которым наращивать дозы лекарств нет смысла v только повредишь. Человека надо учить с этими голосами жить. Например, не подчиняться их приказам, не вступать с ними в диалог в присутствии других людей... Если такой больной включается в общество и ведет более или менее нормальную жизнь, «голоса» могут притихнуть, даже отступить.

«Но кто реально, v рассуждает Валерий Евтушенко, v будет после выписки учить такого больного? Врач из диспансера? Но социальная реабилитация v не дело врача, это другая специальность. Социальные же работники v те, кто призваны как раз заниматься с инвалидами, v к нашим больным не ходят. Работы для больного нет. Больной остается наедине со своими «голосами» и быстро-быстро деградирует. А Министерство соцзащиты, вместо того чтобы развивать службы социальной реабилитации, строит интернаты для психохроников. Получается, что наша система не оставляет больным иного пути, кроме интерната».

Справка

Как ни трудно в это поверить, доля душевнобольных в разных странах и в разные времена примерно одинакова: не зависит ни от состояния экологии, ни от экономических показателей, ни от социальных потрясений, вроде войн и революций, ни от уровня урбанизации. Врачи-психиатры со странным торжеством подчеркивают, что даже Германия, где, как известно, при Гитлере попробовали «очистить» свой генофонд, истребив и стерилизовав в короткие сроки огромное количество шизофреников и больных тяжелыми формами маниакально-депрессивного психоза, уже в следующем поколении «догнала» все остальные государства. (Когда мы говорим, что шизофренией во всех странах больны около одного процента населения, мы ведем речь, понятное дело, только о той части мира, где представления о психической болезни и здоровье более или менее сходны с нашими. Есть ведь и совсем иные цивилизации, где нет понятий «бред», «галлюцинация» или «слабоумие».) В нашей стране вопреки распространенному предрассудку число людей с тяжелыми психическими расстройствами в последние десять лет не увеличилось, несмотря на значительное усложнение жизни. Итоги. М., 1999. 27 июля.
Разноцветный достаток

Неправда, что в России есть только очень богатые или очень бедные. Правда, однако, что вдалеке от Москвы нет среднего класса.

«Вы, москвичи, известное дело, не так, как мы, живете: у вас зарплаты под потолок и получаете вовремя», v Сергей везет меня из Красноярска в Дивногорск. Подобными разговорами встречают москвичей в любом российском городе или поселке. Не возражаю, поскольку считаю такую постановку вопроса, в общем, справедливой. Он продолжает: «Жена на базе работает, два с половиной года зарплату не платили. Кусок колбасы сунут или там тапочки v вместо зарплаты. Я раньше тоже на базе работал v ушел: мне пацанов кормить надо. Не жизнь, а бардак, одним словом!» Сергей несколько минут молчит, потом снова заговаривает: «Кручусь вот теперь на тачке. И чего имею? Рублей двести в день остается, это разве деньги?» Быстро умножаю в уме: «В месяц шесть тысяч выходит новыми? Это не деньги?» v «А что деньги, что ли? v удивляется Сергей. v А если не каждый день работать, так и еще меньше получается». (Интересно, какие, по его мнению, зарплаты у москвичей.) v «И много у вас в Красноярске таких бедствующих?» v «Немного. Считайте так: процентов 20 богатых, процентов 30 так-сяк, средних, вроде меня, остальные v нищие». Сергеева статистика явно с потолка. И насчет богатых он загнул v даже в Москве их никак не 20 процентов, и насчет «нищих» преувеличивает. Впрочем, если для него все, кто получает меньше тысячи баксов в месяц, с ходу зачисляются в «нищие»...

Внешние приметы

«Поляризация общества» v притча во языцех. От политика или чиновника до читающего газеты обывателя любой тебе доложит, что главная проблема в нашей стране v отсутствие «среднего класса», что все наши сограждане либо очень богаты, либо очень бедны.

Чепуха! Среднеобеспеченные люди есть, приметы их существования налицо не только во всех областных центрах, но зачастую и в небольших городах. Расплодившиеся за последние годы маленькие кафе и бары не пустуют, а ведь «новые русские» туда не ходят: предпочитают проводить время в ночных клубах и казино. Многочисленные турфирмы зазывают клиентов на Кипр или в Испанию за 600-800 долларов (тоже не на «новых русских» расчет). Быстро растет число личных автомобилей (в том же Красноярске за последние пять лет, по словам губернатора Зубова, легковых машин стало вдвое больше), причем в основном не за счет «Джипов» и «Мерсов», а за счет «Опелей» и «Шкод». (Отечественные подержанные «девятки», не говоря уже о машинах попроще, покупают по большей части водители-новички v «чтобы бить не жалко». Вообще-то российские автомобили у тех, кто с достатком, увы, совсем не популярны.) Как-то в Праге познакомилась с симпатичной студенческой парой из Тверского университета: им родители в качестве свадебного подарка купили тур в Прагу. Кто же эти родители? У него мама v бухгалтер в Тверьуниверсалбанке, а у нее папа v архитектор, «им в институте зарплату не платят, но он зарабатывает какими-то заказами».

На орловских дорогах как-то разговорились с обладателем КамАЗа, который по заказам местных коммерсантов возит продукты в Москву и барахло из Москвы. При советской власти работал человек на заводе, получал около четырехсот рублей. Завод встал, он купил КамАЗ: «Когда четыре лимона в месяц выходит, а когда и все девять». (Дело было, естественно, до деноминации. v Г. К.) Мы с ним считали-вычисляли, выиграл он в деньгах или проиграл, в итоге решили, что «примерно как было, так и есть». Богатый он? Бедный? Типичный середняк. А куда, как не к среднеобеспеченным, отнести фермеров? Нет, не тех, кто еле-еле задницу может прикрыть, а тех, что уже прочно встал на ноги. Мои друзья из Воронежской области, к примеру, один v отставной офицер, другой v бывший математик (доктор наук, между прочим!), уже и дома себе приличные построили, с садом и сауной, и жен по разу свозили за границу отдохнуть, и v главное v систематически вкладывают деньги в расширение производства.

Что же, выходит, наши правители, политики и социологи-политологи ломятся в открытую дверь? Мечтают о появлении «среднего класса» в то время, как он уже вовсю живет и процветает? Не совсем так. Сам по себе среднеобеспеченный слой v не обязательно «средний класс» в его западном понимании. «Средний класс» v это ведь не просто уровень дохода, равноудаленный от самых богатых и самых бедных. Это еще и определенный взгляд на жизнь, система ценностей и предпочтений. А тут-то и закавыка.

Недовольные, но терпеливые «бывшие»

Прежде всего огромное большинство наших «середняков» себя таковыми не осознает. Сергей из Красноярска, искренне верящий, что тысяча долларов «не деньги», потому как внушил себе, будто в далекой буржуйской Москве зарплаты во много раз выше, v случай, скорее, типичный, чем исключительный. Тот же владелец КамАЗа из Орловской области поначалу, пока мы с ним не занялись подсчетами его доходов, уверял, что раньше, когда вкалывал на заводе, жил «как король», а теперь вот «забедовал». Потом, когда разобрались и оказалось, что снижения покупательной способности не произошло, он объяснил, откуда ощущение потери: «Раньше на все хватало, вроде больше и не надо. А теперь почему-то мало кажется. Потом, тогда жил спокойно, от звонка до звонка, и денежки второго и пятнадцатого. А теперь мороки сколько. То конкуренты наедут, то заказанного товара на месте нет...» Потом помолчал, подумал и добавил: «Зато я теперь свободный человек. Хочу сачковать v никто слова не скажет, сам себя рублем накажу».

У наших соотечественников, даже вполне прилично зарабатывающих, привычки и навыки еще советские. Им кажется, что денег может быть «достаточно», они не знают того, что впитывает с молоком матери человек западного «среднего класса»: «не хватает» v нормальное, повседневное состояние, будет вдвое больше v все равно не хватит. Так что наши среднеобеспеченные сограждане в отличие от классического «среднего класса» не испытывают удовлетворения и гордости за собственные достижения, а существуют, как и бедные, с чувством, что жизнь не удалась. Винят в этом чаще всего правительство и власти. Правда, на выборах все равно за коммунистов не голосуют. Большинство «середняков», с кем мне доводилось общаться, зачастую предпочитали какую-нибудь оппозицию «из центристов» (во всяком случае из тех, кто им казался «центристами»): «Женщин России», Лебедя, Явлинского... Впрочем, за «партию власти», скрепя сердце, тоже голосуют, особенно на региональных выборах v плюются, матерятся, но «не было бы хуже». А фермеры мои v те убежденные «гайдаровцы».

Политические пристрастия среднеобеспеченных россиян связаны, как мне кажется, вовсе не с осознанием каких-то своих особых интересов. Заметная их часть v выходцы из советского «среднего класса» и голосуют так же, как и их стремительно обедневшие «бюджетные» собратья. Ценностная система v вещь довольно инерционная, она не меняется автоматически с изменением имущественного положения или статуса. Советский «средний класс», при всей условности этого понятия, в смысле осознания себя и своих интересов больше походил на класс или сословие, чем нынешние российские «середняки». Шахтеры, летчики, геологи, работники «оборонки», научная интеллигенция (доктора-профессора), как бы ни различались уровнем образования и культуры, были, бесспорно, едины в стремлении к западным стандартам потребления и западному образу жизни. (Другое дело, что они этот образ жизни часто мифологизировали и идеализировали.) Они хотели свободно ездить за границу, не желали сидеть на партсобраниях, ненавидели и презирали партноменклатуру. Именно советский «средний класс» стал социальной базой демократической революции 1989-1991 годов.

Сегодня большинство из них, привыкших жить богаче «рядовых» сограждан, живет хуже и беднее остальных. Буквально десятки выбились в большой бизнес, не больше 10-15% v в те самые «среднеобеспеченные». Остальные, несмотря на обвальное снижение уровня жизни и статуса, не стали опорой и поддержкой «непримиримой оппозиции». Это отчетливо видно на примере шахтерских регионов: да, Кузбасс выбирал в 1996-м Зюганова, но там особый случай, там v Тулеев, любимец и кумир, по призыву которого люди готовы проголосовать за кого угодно. Остальные же v Воркута, ростовские Шахты, угольные районы Красноярска, Норильск v не «покраснели». Не выбирают коммунистов ни Урал, ни Нижегородская область, ни тот же Красноярский край v регионы, перегруженные буксующими предприятиями ВПК.

Братва

Трудно сказать, какая часть среднеобеспеченных россиян генетически связана с советским «средним классом». На глаз кажется, что за пределами Москвы их очень немного. Завсегдатаи провинциальных баров зачастую демонстрируют вполне «новорусское» поведение v без швыряния денег, но со звучным, демонстративным матом, радостной готовностью к мордобою и прочими атрибутами «крутизны». Да и скромные «Фольксвагены» в провинции порой так же нахально лезут на встречную полосу, как столичные «Джипы». Дело в том, что значительную часть немосковского слоя «середняков» составляют люди криминальные или близкие к ним по духу. Рэкетиры-исполнители (их «крестные отцы», разумеется, обеспечены не «средне»), охранники всевозможных коммерческих структур, часть милиционеров, живущих на те же, по сути, рэкетирские доходы, клерки из налоговых и аудиторских служб... (различия в психологии всех этих типов для стороннего наблюдателя трудноуловимы).

Общаться с этим народом трудно v они страшно раздражаются, когда интересуешься источниками их доходов, и не любят фотографироваться. Зато о политике рассуждают довольно охотно. И, между прочим, тоже недовольны, правда, не столько собственной жизнью, сколько положением державы. Их огорчает, что «американцы русским диктуют», что «в правительстве одни евреи». Словом, это тот социокультурный тип, который в 1991-м желал видеть российским президентом Жириновского. (Стоит ли уточнять, что кое-кто из них в 1996-м голосовал за Брынцалова v «духарной мужик, я балдею», а кое-кто отдал свой голос Лебедю v «с нами по-другому нельзя: надо, чтобы половина страны лес валила, тогда другая половина будет слушаться».)

В Москве среднеобеспеченные люди v это в основном высокооплачиваемые (по российским меркам) наемные работники. В столице довольно мощный слой сверхбогатых, которые готовы прилично содержать и сферу собственного обслуживания: частные поликлиники и больницы, школы и домашних гувернеров, журналистов и изготовителей всевозможной рекламной продукции и проч. За пределами московской окружной дороги, где богатых не слой, а единицы, соответственно меньше и среднеобеспеченных. А услуги, в которых остро нуждаются и за которые готовы щедро платить провинциальные «капиталисты», сводятся преимущественно к охране и вытряхиванию денег. Так что значительную долю «середняков» составляет «братва». При такой неоднородности наших среднеобеспеченных сограждан о каком-то более или менее единообразном политическом или электоральном поведении, понятное дело, говорить не приходится.

В нынешней России есть те, кто не слишком богат и не очень беден, и их немало, их даже становится все больше. Однако они пока не составляют ни класса, ни даже слоя, они рассыпаны на «отдельных представителей» или сбиты в малочисленные группки, порой полярно различающиеся по своим пристрастиям и устремлениям. Так сказать, почва для «среднего класса» в России уже готова, а самого класса пока нет.

Итоги. М., 1998. 26 мая.

ограждения из нержавеюжщей стали

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.