В четверг, 13 июля, в московском клубе «Клуб» в рамках Публичных лекций Полит.ру прошла презентация проекта «Север»: пешего путешествия по глубинной Руси в рассказах и картинках.
И. Давыдов: Сегодня мы вам расскажем, как в своё время появился проект «Север» и до чего он нас довёл. Это — Андрей Громов, он главный редактор журнала «Север», который уже некоторое время выходит на платформе-иноагенте Republic, он же в основном делает телеграм-канал «Север». Кстати, у него сегодня день рождения. Мы это всё придумали довольно давно, я уж не помню, сколько лет назад, я бродил по древнему русскому городу Ростову Великому. Наверное, все там были, а если не были, то съездите обязательно и оцените невероятный контраст между прекрасным европейским Кремлём — это называется Кремль, но на самом деле это резиденция ростовского митрополита — и диким упадком, царящим вокруг. Вот там мне было прямо-таки откровение — я вдруг понял, что длящийся лет 200 спор между славянофилами и западниками бессмысленнен, потому что сама русская история примиряет его, показывая, что, конечно, мы Европа, просто особая, но ведь все входящие в европейскую цивилизацию культуры особые и у каждой есть какие-то свои особенности. И мы в этом плане не исключение, никаких особых путей нам искать не надо. Более того, не Пётр I это придумал, так, в общем, было всегда. Ну, условно всегда, вы понимаете. Собственно, этой своей интуицией я потом и пытался поделиться, и для этого мы стали придумывать проект. Слово «север» — оно такое, скорее идеологическое, а не географическое, потому что понятно, что для всех остальных людей во всём мире мы какая-то дикая заснеженная страна, какой-то страшный крайний север. И мы примерно придумали, что мы хотим делать, придумали какой-то набор базовых рубрик, внутри которых будем действовать, и запустили это всё на платформе Republic, который тогда ещё не был иноагентом. Но, поскольку Republic был за пейволлом, мы как-то сразу были сильно ограничены в аудитории, а потом Republic ещё и объявили иноагентом, а потом ещё и заблокировали… И мы решили, что, пожертвовав некоторыми другими прелестями, будем вываливать накопившийся массив текстов в Телеграм, и завели канал «Север». Если кому-то будет интересно, то к спорам об идеологии мы можем вернуться потом, но сейчас я скажу пару слов о том, в рамках каких рубрик мы действуем — у нас есть куча рассказов о разных удивительных местах внутри России, у нас есть отдельная рубрика «Древнерусская литература для чайников», в которой я как фанат-начётчик пытаюсь рассказать людям, что русская литература на самом деле началась не с XVII, и тем более не с XIX века, у нас есть рубрика, посвящённая тому, как Россию видели иностранцы, и есть рубрика, наоборот посвящённая всяким удивительным приключениям русских людей в Европе. Вы вот, например, не знаете, что на самом деле первым детей русских дворян учиться послал вовсе не Пётр I, а Борис Годунов. Достоверно известны судьбы не всех людей, которых он послал, потому что потом случилась Смута и всякие проблемы. Достоверно известно, что никто из них не захотел возвращаться в Россию, но как минимум у одного из них была совершенно умопомрачительная биография — он закончил Оксфорд, стал англиканским священником и даже сыграл определённую роль в Английской революции. В общем, как-то мы тянули-тянули этот проект, а потом, в феврале 2022 года, случилось то, что случилось, и мы в некоторой растерянности пытаясь вообще понять, как такое могло случиться, решили, что нам нужно съездить в главный Храм Вооружённых сил, потому что, возможно, там есть какой-то ответ. Мы, конечно, поехали, впечатлились, и я подумал, что по мотивам поездки могу что-нибудь написать, материала было на много статей, но это всё статьи Уголовного Кодекса. Но не в этом дело, просто в процессе Андрей мне вдруг сказал: «Знаешь, может быть, все наши беды, и не только наши, связаны с тем, что мы очень легкомысленно относимся к своим словам и не выполняем своих обещаний. Вот я собирался делать зарядку по утрам — и не делаю, вот мы собирались на Троицу пойти пешком из Москвы в Троице-Сергиеву лавру — и не пошли. И вот из-за того, что мы не держим своих слов, всё оно так и получается». И тут я вспомнил, что действительно был такой момент, когда я перечитал книжку Ивана Шмелёва о паломничестве в лавру и очень загорелся этой идеей. Некоторое время мы её обсуждали, но, конечно, никуда не пошли. И мы решили, что непременно пойдём в лавру, потом обсуждали, как это будет, придумывали маршрут, смеялись друг над другом, понимая, что, конечно, никуда мы не пойдём. А потом, за четыре дня до Троицы, собрались и пошли, и реально за четыре дня по очень сложной и непрямой траектории дошли от Москвы до Сергиева Посада. И хотя это не изменило судьбы России, но заставило нас по-новому взглянуть на Россию. И мы решили, что в следующем году будем гулять не по лакированному Подмосковью, а по каким-то, что ли, более настоящим местам. Собственно, в этом году мы это и сделали, и попозже покажем вам оттуда картинки и расскажем какие-то истории. А пока я прервусь, а Андрей скажет что-то более мудрое о том, что чувствует человек, который зачем-то, без внятной цели ходит пешком из одного села в другое.
А. Громов: Во-первых, когда мы обсуждали поход в Троице-Сергиеву лавру, у меня за плечами уже был поход в Сантьяго-де-Компостела, который длился 30 дней. И я тоже хотел заразить Ивана этим ощущением, когда ты идёшь куда-то, совершенно по-другому ощущается пространство, время и вообще всё. Понятно, где Сантьяго-де-Компостела и 30 дней и где Москва и Подмосковье, там было 900 км, а здесь почти 100. Но на самом деле, когда мы пошли в наше первое путешествие в Троице-Сергиеву лавру, мы начали с того, что шли по Москве, вдоль Яузы по московским паркам, там очень красиво. Но даже это путешествие, когда оно начинает длиться и длиться… Кстати, я вам всем тоже советую безо всякого фанатизма — можно от метро «Ботанический сад» пройти пешком до церкви в Тайнинском, это очень приятно, и даже уже на этом уровне вы ощутите вот это ощущение, когда пересекаете пространство пешим образом. Хайдеггер пытался это описать в эссе «На просёлочной дороге» — о том, как меняет мир новое средство передвижения. Мысль Хайдеггера понятна, что появились новые средства передвижения и что мы можем быстрее добраться из одной точки в другую, и это всё меняет в этом мире. И вот мы с Иваном на своём опыте убедились, что это действительно очень многое меняет. Когда ты пересекаешь это пространство пешком, когда со скоростью и с логикой пешего хода ты видишь — когда вы идёте, вы же не сидите в это время в машине и не сидите в это время в автобусе — вы идёте! У вас по-другому устроен взгляд — вы видите мир совсем по-другому, и это реально ощущается! Мы с Иваном это ощутили, даже ещё почти не выйдя из Москвы. Но это ощущается ещё больше, когда это происходит два-три дня подряд, это совершенно всё меняет. Более того, при всей разнице Испания, по которой я шёл в Компостела, это страна с очень быстро меняющимися рельефами и ландшафтами — через два дня пешком ты находишься в совершенно другой зоне. Россия — она очень похожая, но тут возникает новое ощущение — ты начинаешь видеть тонкие различия в очень похожем. Когда я смотрел свои фотографии, чтобы сделать слайды, я пытался запечатлеть то новое, хотя со стороны кажется, что я всё время снимал одно и то же. Но когда я шёл, я уже видел вот эти тонкие и очень глубокие тогда для меня различия, которые пытался защёлкать. Так-то я не очень люблю щёлкать, но когда я вижу что-то очень важное, я достаю телефон и щёлкаю. Надо тоже понимать и это тоже очень важная вещь — вы идёте, на вас рюкзак, и если вы идёте совсем недалеко, то он максимум шесть килограмм, потому что если больше, то на 20-м километре у вас на спине будет висеть не шесть, а двадцать, вы будете его ощущать как двадцать. То есть надо понимать, что это ещё физическая нагрузка, которую могут одолеть все, но которая реально ощущается как физическая нагрузка. Вы не просто смотрите на мир и преодолеваете пространство — вы преодолеваете пространство с усилием, это то, что требует от вас усилия. И когда вы смотрите на мир в результате этого усилия, вы его видите другим. Надо сказать, что наше последнее путешествие было самым интересным с этой точки зрения. Если по Испании я шёл по красивым тропкам, а там очень много всего красивого, а по Подмосковью мы тоже шли не по трассе, мы по ней, наверное, часа два за всё время шли — а тут мы почти всё время шли по трассе в Ивановской области. Наверное, тут надо сказать самое главное про русский мир и про русскую современность — русские люди в лесу не живут вообще, русским людям чужд лес. Иван подтвердит, он же вообще вырос в Рязанской деревне, в большом Рязанском селе, а это как раз тот классический тип русского интеллектуала, который вышел из русской деревни. Мы были немножко из разных поколений, но и для меня, и для него лес был непременной частью жизни русских людей вне города. А сейчас нет, лес — это заброшенное пространство.
И. Давыдов: Я позволю себе вставить кусочек, чтобы немного вас развлечь, как раз в первый наш поход это был очень наглядно данный нам опыт. Когда мы планировали поход по карте, мы, конечно, там, где можно было нарисовать маршрут по лесу и где карта показывала дорогу, рисовали его по лесу, думая, что это будет какое-то прекрасное приключение. И вот в Мытищах мы вошли в лес, где первые несколько километров был такой хипстерский парк — бегают спортсмены, самокатчики чуть ли не ездят, асфальт, лавочки и всё очень красиво. И вдруг это всё резко обрывается, там была очень наглядная граница — дорожка кончается и дальше начинается ад, то есть дорога разбита так, будто по ней ездили давно и исключительно на танках. Всё это завалено какими-то брёвнами, как будто с тех пор, как Государственная Дума даровала русским людям право собирать валежник, они тут же перестали его собирать, потому что им ничего разрешённое неинтересно — надо пробираться, лезть, ещё комары, возможно, и клещи… Поскольку уже поздно было перечерчивать маршрут, дальше мы ещё несколько раз шли по лесу, но, повторяю, всегда это было примерно так же, а это Подмосковье, то есть абсолютно обжитая территория. Понятно, что, когда мы бродили по Ивановской области, там это выглядело ещё страшнее. Но да, лес действительно перестал быть частью какого-то такого русского мира, русский человек ушёл из лесу. Идучи по трассе, мы даже обращали внимание на то, что раньше, в детстве, через каждые десять метров была какая-то тропинка, которая уводила человека в лес, а тут их просто нет. Есть несколько более или менее больших дорог, по которым ездят через лес, и всё, а никаких особых тропинок, кроме тех, которые протоптали грибники, чтобы это выглядело обжитым, не было.
А. Громов: Вот мы шли вдоль леса 30 километров один раз, и поля с лесом перемежались в другой раз. Нет тропок! Максимум какая-то газпромовская просека, и, если кто-то ходит, то только Газпром какими-то своими газопроводами, которые куда-то тянут загадочные люди Флинта с путёвкой Газпрома. Но это действительно поражает, и у нас, честно говоря, нет этому объяснения. Русский человек всегда был человеком леса, а современный русский человек стал человеком машины. Опять же, мы не оцениваем, хорошо это или плохо, просто это то наблюдение, которое, как ни странно, осознаётся пешим ходом, а когда люди ездят на машине, они этого не понимают. Наверное, это лес, там же ходят люди, или они доезжают до места, где какой-нибудь нахоженный лес, куда ходят люди, и там высаживаются. Но в наше пешее путешествие самое страшное было идти через лес. Один из самых неприятных моментов нашего путешествия был, когда мы свернули с дороги, с трассы и решили пройти наискосок. Яндекс прекрасно показывал дорогу, Гугл прекрасно показывал дорогу, и мы по ней пошли — но дороги там не было! Потому что она была через лес, а через лес никто не ходит, дороги просто не стало, потому что ею никто не пользуется. Русские люди вышли из леса, они больше не люди леса, и это такая реальность, которая, может быть, требует исследования или какого-то осмысления, но это наблюдение сделано нами и утверждено в этом походе по Ивановской области. Но, если возвращаться к идее пожирания пространства — в Ивановской области мы шли в основном по трассам. Казалось бы, что может скучнее просто идти по трассе, по асфальту, там, где машины едут? Это почти как ехать. Но одно дело, когда есть какие-то красоты, к которым ты взбираешься по тропинке, но как раз нам показалось очень важным идти именно по трассе, особенно если там не много машин. Хотя, когда есть машины, они тебя обдувают, потому что, когда ты идёшь, ты ещё борешься с природой — ты борешься с жарой и борешься с комарами. И когда мимо тебя проходят фуры, они, во-первых, обдувают тебя от жары, а во-вторых, они отгоняют от тебя комаров и слепней. Слепни там довольно крупного размера, и в какой-то момент я даже начал биться с ними и отгонять их в том числе от Ивана.
И. Давыдов: Я хочу сказать, что там, где мы шли в этом году, к сожалению или к счастью, но по этим по русским меркам хорошего качества дорогам особо-то никаких машин и не ездит. Хотя одно время ездило очень много фургончиков «Красное и Белое», потому что в Шуе большой спиртзавод, окормляющий округу, и вот они все к нему тянулись.
А. Громов: Вот они и отгоняли.
И. Давыдов: А потом и они исчезли. Я подумал, что, может быть, вы тут не все читали текст Хайдеггера, который называется «Три разговора на просёлочной дороге о мышлении», который упомянул Андрей. Там есть довольно прозрачная мысль, что данному мыслителю не свойственно. Ритм жизни меняется, мы стараемся жить быстро и технологии позволяют нам экономить время, уничтожая пространство. Когда вы идёте пешком — пространство ваше, когда вы едете на машине — вам кажется, что оно ваше, но проходя тот же самый путь, который мы проходим за день, за час или за полчаса, вы мало что видите. Когда вы летите на самолёте и за час проделываете путь, который у нашего предка в голове бы не уместился, ему надо было бы ехать несколько месяцев, — что вы видите? Кучу облаков, то есть, в общем, ничто. А когда вы идёте пешком — вы видите всё, но это требует некоторой праздности и возможности себе такую праздность организовать. Понятно, что теперь это только вид какого-то досуга, который мы пытаемся выдать за интеллектуальный, но, возможно, это не так.
А. Громов: Опять же, мы ощутили, что Хайдеггер — а это не такое простое открытие — скорее прав. Когда ты пересекаешь пространство пешком, когда весь смысл твоего действия сегодняшнего дня — идти и перейти пространство… Не что-то сделать, не что-то создать, а просто преодолеть пространство — это реально становится смыслом, это большой смысл! Это меняет то, что ты видишь вокруг, это меняет то, как ты осознаёшь, что ты начинаешь думать, что именно тебе кажется важным и неважным, и это меняет твоё восприятие цветов. Я это ещё в Испании заметил, но подумал, что так устроен испанский мир, в отличие от русского — когда ты идёшь пешком, ты начинаешь чувствовать палитру цветов совершенно по-другому. Для тебя перестаёт существовать слово «зелёный» — нет зелёного цвета, а есть огромное количество разнообразного зелёного, и, когда ты идёшь, ты начинаешь видеть это разнообразие зелёного.
И. Давыдов: Вы могли заметить, что в изложении Андрея этот опыт чуть-чуть похож на опыт употребления диэтиламид лизергиновой кислоты. В принципе, что-то есть, да.
А. Громов: Мы с Иваном всё время говорили: «Какое же замечательное небо нам подвезли!». Я потом рассматривал фотографии, и это было небо, какое бывает небо, но именно когда ты идёшь, ты очень отчётливо начинаешь видеть эти цвета, это небо, эти узоры облаков — возможно, именно с тем же эффектом, который сейчас назвал Иван. Ещё я хотел бы акцентировать внимание на том, что тут, кроме этого, есть ещё идея преодоления пространства. Когда ты проходишь это пространство, казалось бы, какой в этом смысл? Когда мы прошли 100 километров за четыре дня в Сергиеву лавру, мы обратно доехали домой за два часа, и это было дико. То есть только что ты четыре дня шёл, ты основал это, как героический поступок, а потом за два часа под болтовню какого-то осетинского человека ты доехал домой. Но сам факт, что ты просто преодолел — в наше последнее паломничество в один из переходов мы преодолели 35 километров, а это реально много! И вот ты идёшь и понимаешь, что ты прошёл эти 35 километров, и это осознание вдруг оказывается важнейшим смыслоопределяющим началом. Вроде бы, ты просто пожрал их, просто шёл по трассе и не увидел ничего особого. В тот день, например, мы даже не увидели никаких особо красивых церквей, максимум — разрушенную усадьбу Асигкрита Балина XIX века, но это было ощущение настолько содержательно прожитого дня! Я, наверное, такого ощущения содержательного дня не испытывал до этого много-много лет.
И. Давыдов: Давай уже картинки покажем и снабдим их какими-нибудь более живыми комментариями. Вот, видите, это, кстати, я на этой незамысловатой картинке.
А. Громов: Вот это, кстати, типичный вид, 80% времени мы видели примерно это. А я ещё впереди Ивана.
И. Давыдов: Да, тебе больше повезло. Это где-то между Палехом и городом Южа.
А. Громов: Кстати, мы не сказали, где и зачем мы ходили.
И. Давыдов: А, да. Скажи.
А. Громов: Первое наше путешествие, которое было год назад, было из Москвы в Сергиев Посад, то есть мы отправились в паломничество, а здесь у нас была идея пройти по русским иконописным сёлам. Сразу оговорка — дело в том, что в России не так просто путешествовать пешком, потому что для путешествия нужен населённый пункт на расстоянии 30–35 километров, где ты можешь переночевать. У нас принципиальная идея, что это не походы с палатками, потому что мы живём и продолжаем жить в цивилизационном мире — мы люди, которые просто идут, а потом…
И. Давыдов: Мы бы, скорее всего, ещё и палатки на себе бы не дотащили. Если ты идёшь не по трассе, по которой ездят дальнобойщики, или по трассе, по которой всё равно не ездят дальнобойщики, как здесь, то там ни гостиниц, ни кафе нет, и приходится очень подстраиваться под наличие мест для ночлега, это правда.
А. Громов: Да, выстраивать маршруты очень непросто, тем более в России ещё не любят выстраивать мосты через реки, это такая большая русская проблема. Дороги сейчас стали хорошими, а вот мостов по-прежнему мало, особенно через маленькие реки. Поэтому мы выбрали маршрут по русским иконописным сёлам — Холуй, Палех и Мстёра, решили посетить город Шуя, а оттуда на прекрасной электричке «Ласточка» доехали…
И. Давыдов: Не оттуда, а туда.
А. Громов: Туда. Хорошо, что Иван умеет правильно говорить русские слова. Так вот, туда мы приехали на прекрасной электричке «Ласточка».
И. Давыдов: Это, кстати, немецкая электричка.
А. Громов: Немецкая, да. Так вот, сначала мы остановились в городе Шуя и осмотрели его — что-то из этого мы покажем на фотографиях и расскажем. Дальше мы пошли из города Шуя пешком 30 километров в город Палех, там палехские шкатулки и всё такое прочее. На самом деле это один из важнейших центров русский иконописи, и нам попадались очень крутые палехские иконы XIX века. Казалось, что Палех — это что-то ширпотребное, вроде нынешнего Софрино, но в последнее время мы видели очень крутые палехские иконы, и хотели попасть в Палех, чтобы в его музее увидеть их собрание. В итоге мы увидели там грандиозное собрание не палехских икон XV, XVI и XVII веков, также увидели крутейшие палехские иконы XVIII века, а вот как раз иконы XIX века там были довольно средние. Но музей был настолько крутой, что мы, мягко говоря, не пожалели, что дошли туда пешком. Впрочем, повторюсь, — сам путь важнее цели, но цель у нас была — попасть в Палех, а из Палеха — в Холуй.
И. Давыдов: В Хóлуй.
А. Громов: Да, так все поправляют. Местные, если ты скажешь Холýй, реально впадают в неистовство и раз пять тебя поправляют. Иван тоже поправляет теперь, а раньше он не поправлял, пока не попал туда. Так вот, мы должны были переночевать в городе Южа, потому что в Холуе не было места, где переночевать, и, забегая вперёд, скажу, что нет места, где поесть. Кстати, с этим в России тоже большая проблема. Если вы думаете, что на каждом углу хипстерское кафе, то вы ошибаетесь. Более того, если вы думаете, что есть просто какие-то кафе, то тоже не факт. На трассе, где едут фуры, они есть, а везде, где нет трассы и где не ездят фуры, с этим сложно. Опять же, забегая вперёд, скажу, что в центре города Вязники, вполне туристического центра, тоже нет ни одного кафе — только на выезде на трассу, где ходят фуры. Итак, маршрут Шуя — Палех — Южа — Холуй мы прошли пешком, а дальше, из Холуя пешком, мы не могли бы никуда попасть, потому что Ковров на расстоянии 50-ти километров, а Мстёра — 70-ти. Мы хотели попасть в Мстёру, поэтому с приключениями, о которых мы расскажем, мы добрались до Коврова уже на машине, из Коврова — во Мстёру, из Мстёры — в Вязники, а из Вязников уже в Москву. Наше пешее путешествие было два перехода по 30 километров — это Шуя — Палех — Южа, и один переход, 10 с лишним километров, это Южа — Холуй. Теперь можно переходить к картинкам.
И. Давыдов: О, это памятник Бальмонту в Шуе, и это интересный момент. Сейчас Шуя — это райцентр Ивановской области, а когда-то было не так, когда-то Шуя был уездным городом Владимирской области, а Иваново-Вознесенск, который теперь Иваново, был заштатным городом Шуйского уезда. Соответственно, в начале XX века там действовали большевики и не большевики, бастовали рабочие, это был такой передовой промышленный район. В частности, конкретно Шуя — это такая территория, где начинал свой славный путь Михаил Фрунзе. Там он был арестован, его приговорили к смертной казни, потом его помиловали и потом он убежал с каторги. А потом случился 1917-й год, он вернулся в Шую и некоторое время занимал там всякие места — всякие начальственные места при большевиках. Видимо, раньше он был главным героем города, потому что, когда ты ходишь по центру, буквально на каждом доме висит табличка: «В этом доме Михаил Фрунзе однажды провёл 15 минут и пил чай», «В этом доме Михаил Фрунзе покурил за углом», но чувствуется, что сейчас их это уже не так увлекает, ещё тамошний уроженец — Константин Бальмонт, и сейчас культ делают из него. И краеведческий музей, который здесь, на картинке, у него за спиной, носит его имя и такой милый и довольно нелепый памятник ему перед музеем стоит. Более того, в этом музее два зала из четырёх посвящены, собственно говоря, Бальмонту. Или из пяти…
А. Громов: Там ещё был какой-то очень забавный фильм, который показывали для детей, а детей там много, и в этом фильме было: «Смотрите, какие у нас хорошие церкви в Шуе! Но, вообще-то, это неважно, потому что главное в нашем городе — это Бальмонт!». Бальмóнт же?
И. Давыдов: Бáльмонт.
А. Громов: Чёрт!
И. Давыдов: О, а это вот Громов поленился лезть на колокольню. Символом города Шуя является колокольня при вот этом Кафедральном соборе, кажется, Воскресенский собор. Они гордятся тем, что это самая высокая колокольня в Европе из числа тех, которые стоят отдельно от церквей. Она действительно находится в некотором отдалении от собора и до верхушки шпиля высотой 106 метров. На неё можно залезть и вот я залез и любовался красотами Шуи сверху. Видите, как красиво! А это вот двор, самый центр города.
А. Громов: По-моему, классный двор, в него действительно хочешь зайти и там что-то такое откликается русской душе. Причём это реально самый центр города — ты заходишь и вдруг это видишь. В моей душе этот двор и такого рода дворики находят очень большой отклик.
И. Давыдов: А вот это не Шуя. Недалеко от Шуи, километрах в 15-ти, есть старинный монастырь с одним уцелевшим собором XVII века — он называется Николо-Шартомский. А в селе при нём — село, по-моему, называется Введенское — есть вот такие две церкви. Их реставрировали, а потом почему-то бросили, то есть они закрытые и недореставрированные, и там в округе просто россыпь церквей XVII–XVIII века разной степени разрушенности.
А. Громов: Кстати, есть одна особенность, и это тоже очень важное впечатление из этого похода, впрочем, оно объективно и это не только впечатление — дело в том, что в Ивановской области и в той части Ярославской области, которая примыкает к Ивановской, есть одна удивительная особенность.
И. Давыдов: Вторая была Владимирская область, а не Ярославская.
А. Громов: В части, примыкающей к Ивановской области, тоже есть Ярославская область. Мы там не были, и я это выяснил не своими глазами, а уже из книжек. Так вот, там есть такая особенность — там храмы в XVIII и в XIX веке строили почти как в XVII веке. Понятно, что в XVIII произошли петровские реформы, всё изменилось — и архитектура церквей, а в XIX веке она вообще стала помпезной и разнообразной, но дико не похожей на русскую архитектуру XVII века. А здесь — нет. Да, ты можешь заметить разницу между XVII и XVIII веком — где-то окошки больше, где-то более вытянутые, где-то чуть больше смещены пропорции, но, вообще-то, они очень похожи, и это потрясающее ощущение. Причём этот район Шуйского района, а не просто Ивановской области, удивителен тем, что ты едешь на машине, и в каждом селе по две-три церкви, а в соседнем селе, которое через километр, ещё две. Понятно, о чём это говорит — вы представляете, какие это были богатые сёла! Это сейчас это какая-то задрипанная Шуя, о которой никто не слышал, и понятно, что ничего там нет, но если в сёлах, которые находятся в километре друг от друга, по две-три церкви, то значит, что это были очень богатые приходы. Сейчас это непредставимо, но тогда это был очень важный экономический центр России.
И. Давыдов: Центр мыловарения, кстати, крупнейший в империи. Не знаю, зачем вам эти сведения, и если мы так на каждой картинке будем останавливаться, то отсюда никто никогда не уйдёт. Это — Дуниловский женский монастырь. К сожалению, ближе к нему подойти нельзя, потому что, помимо вот это шлагбаума, там есть что-то вроде вышки, а на вышке спит охранник. Если его разбудить, то он говорит, что «устав строгий, матушка не благословляет». Но ладно, кое-какие шутки, которые мы шутили по этому поводу, есть в наших текстах, поэтому отсылаю вас к телеграм-каналу, Громов обещал, что он куда-то вставил адрес. А это просто красоты, люпин цветёт. А вот здесь я даже забыл, как называется село, но это церковь XVIII века.
А. Громов: Это по дороге из Шуи в Палех. Это всё-таки трасса, по которой ездят, там дорога насыщена какими-то сёлами и один раз там даже было кафе-шашлычная. Мы туда зашли и съели там почему-то вкусного шашлыка и вкусные щи, это прям событие, на самом деле. А это село — ты идёшь по дороге, а там попадаются такие милые церкви. Кстати, там есть ещё одна особенность церквей — с этой церковью не совсем так, но в этом регионе есть традиция, что они реставрируют верхушки, а если нет денег на всю церковь, то реставрируют главки и барабаны, а основную часть не реставрируют. То есть издалека видно, что красиво, а когда подъезжаешь…
И. Давыдов: Давайте дальше. Это вот я вообще не понимаю, зачем попало в нашу подборку.
А. Громов: Это мы входим в город Палех.
И. Давыдов: А, это действительно Палех. А вот это, пожалуй, самый красивый собор, который мы видели за всё время наших путешествий — Крестовоздвиженский собор в Палехе. Это конец XVIII века, строили местные мастера. Это не самая удачная фотография, которая у нас есть, в канале есть больше. Он просто невероятен, и он как раз очень хорошо показывает то, о чём тут говорил Андрей — о тяге к более старой традиции.
Из зала: Скажите, пожалуйста, а это не он изображён на «Грачи прилетели»?
И. Давыдов: Нет, на «Грачи прилетели» изображён вообще не Палех.
А. Громов: Да, это вообще Костромская область, и у нас на «Севере» есть чёткий текст о том, где это место — конкретное село и даже то, как он сейчас выглядит. Но вы правы, он даже сейчас отчасти выглядит похоже.
И. Давыдов: А это вот удивительно красивый парк. Кстати сказать, из всего, что мы видели, Палех, во-первых, относительно туристический, а во-вторых, сувенирная продукция — во всех этих трёх сёлах это одна и та же история. Там иконописцы в 1920-х годах догадались, что иконы, скорее всего, в ближайшие сто лет не будут в России пользоваться спросом и надо придумывать какой-то новый товар, и так во всех трёх сёлах были придуманы свои виды росписи. На мой вкус, самая красивая — в Мстёре, а до этого это были иконописные сёла. Нам там рассказывали смешные вещи, придётся к случаю — расскажу. Поскольку Палех сильно туристический и выглядит довольно богатым, он из этого всего самый обжитой и даже в некотором смысле по русским меркам роскошный. Про Мстёру и особенно про Холуй того не скажешь. А вот это собор внутри, и там, кстати, довольно симпатичные росписи начала XIX века, тоже местные мастера делали. Вот старая икона, кстати, холуйского стиля. Холуйские — они такие, классические и очень графичные, нарочито примитивные и плоские, но по-своему удивительные. Это вот дом Ивана Голикова и памятник Ивану Голикову. Иван Голиков — это иконописец, который, собственно говоря, придумал палехскую роспись. Если вдруг кто-то из вас интересуется книжками издательства «Академия», которое существовало в советской России в 1920–1930-е годы, то одна из самых дорогих коллекционных книжек — это «Слово о полку Игореве» с невероятными иллюстрациями и с текстом, написанным шрифтом, стилизованном под рукопись, и это сделал как раз Иван Голиков. Вот это вот иконки из музея — это столпники, на глазок это XVI век, хотя я уж не помню.
А. Громов: Да, Ваня прав, это XVI век.
И. Давыдов: А вот это — XVIII век, это такие палехские длинные доски и это явно составная часть какого-то иконостаса. Но если вы всмотритесь в детали, то тут, в принципе, довольно наглядно видно, откуда взялась палехская роспись. Несмотря на то, что это герои священной истории, некоторые из них нормально смотрелись бы на шкатулках.
А. Громов: При этом это XVIII век, и даже не XIX и не начало XX. Посмотрите ещё раз и посмотрите, откуда палехские мастера решили взять ту идею росписи шкатулок, которую они реализовывали.
И. Давыдов: Вот это палехская икона — ранняя, кажется, XVIII века. А это вот работа Ивана Голикова, она называется «Партизаны». Мы и так-то не самые выдающиеся фотографы, плюс понятно, что это не центральный музей и там плохо выставлен свет, всё под стёклами и очень тяжело фотографировать. Но мы взяли это фото в подборку, чтобы тоже показать близость росписи к иконописной традиции.
А. Громов: Это тоже Палех, это радуга в Палехе. А вот сейчас будет серия фотографий, их можно листать — это разнообразные дороги, по которым мы шли. Это то, о чём я говорил, опять же, возвращаясь к Хайдеггеру и его эссе «Эссе на просёлочной дороге» — мы бы добавили к этому и «…на провинциальной трассе».
И. Давыдов: Оно называется «Три разговора на просёлочной дороге о мышлении».
А. Громов: Хорошо. Мы бы добавили сюда слово «трасса» уже в нашем понимании, потому что эти разнообразные просёлочные дороги и трассы и есть суть того процесса, которым мы хотим передать идею о пожирании пространства.
И. Давыдов: О, вот тут я расскажу короткую историю. Это Южа и очень милая гостиница, в которую мы пришли, где нас встретила очень радостная, открытая и добрая женщина; впрочем, везде, где мы были, нас встречали радостные, открытые, добрые и приятные люди. Эта женщина даже документов у нас не спросила, и когда она ушла, я сказал Громову, что так всегда всё и бывает в американских фильмах ужасов. Раз она ушла, не поинтересовавшись нашей судьбой, и там вообще никого не было, кроме нас, а это довольно большой комплекс, то ночью придут какие-нибудь маньяки и порежут нас. А мой прагматичный друг сказал: «Вообще-то, дело не в этом. Она не знает, кто мы, и мы можем сейчас собрать тут все ценные вещи, забрать вот этот прекрасный абажур и уйти». Надо сказать, нас никто не порезал, зато пока мы с ней разговаривали, она нас прельщала чем? В Юже озеро прямо в городе, и дальше там цепь озёр, и она нам говорит: «А ещё у нас тут есть своя пешеходная программа — на наших озёрах снимали фильм “Следопыт”!», — и смотрит так, ожидая, что мы обрадуемся. Мы вспомнили что-то такое по Фенимору Куперу, которого в детстве, возможно, видели, и вот его действительно там снимали. Она назвала какого-то советского актёра, а я в них, в принципе, плохо разбираюсь, и не запомнил, простите. И вот она нас прельщала в следующий раз приехать, пройти с ними 27 километров по озёрам и осмотреть все места, где снимался фильм «Следопыт». Мы, конечно, вряд ли решимся, но если кому-то интересно, то имейте в виду, что есть такая возможность. О, а это мы дошли до Холуя. А это, пожалуй, самый удивительный памятник, который мы видели за время путешествия — это князь Пожарский вот так выглядит в Холуе. Не знаю, зачем они хотели его обидеть. А это вот старинный деревянный мост с удивительной историей. Сначала его сломал перегруженный Камаз, и фирма, которой принадлежал Камаз, его починила. Потом его сломал перегруженный лесовоз, но фирма, которой принадлежал лесовоз, его уже не починила, и, в общем, его закрыли и больше по нему машины не ездят, он теперь пешеходный. Это отрезало кусок Рязанской области от Владимирской, и попасть в Ковров теперь очень трудно. У них там ещё есть какая-то дамба, по которой запрещено ездить, и через эту же речку Тезу строят новый мост, но никак не могут достроить, потому что кончились деньги и потому что, как они, грустно пожимая плечами, говорят «военна операция». Соответственно, мы, попав туда, вдруг поняли, что все наши планы идут к чёрту. Мы думали, что придём в Холуй, возьмём такси и уедем в Ковров. Оказалось, что не придём и не возьмём, потому что из Коврова нельзя заказать такси, потому что дорогу до Холуя от трассы Шуя — Ковров не достроили, там просто разбитое месиво из песка и щебёнки, и таксисты там не ездят. И тут нам на помощь неожиданно пришли местные женщины. Они собрали целый консилиум, обзвонили всех своих знакомых и где-то часа за полтора нашли человека. Там были всякие удивительные приключения — пришла какая-то совсем старушка-старушка, и сказала, что у неё сын, но она не может ему дозвониться, потому что он сейчас зону сторожит, а там телефоны отключают. Но вечером, когда у него кончится смена, он поедет в Ковров и, может быть, заберёт нас, если мы ему дозвонимся, но обошлось без этого. В общем, мы уехали, в очередной раз попутно выяснив, какие на самом деле добрые, отзывчивые и готовые помогать люди нас окружают. Потому что это прям реально было событие для всего посёлка, в котором участвовала, наверное, половина жителей — созванивалась, обсуждала, кто может поехать в Ковров, а кто не может поехать в Ковров, и вот у нас всё получилось. А вот это уже Ковров, довольно грустное место.
А. Громов: Я хотел бы сказать про то, что Россия становится автомобильной цивилизацией, и чем провинциальней — тем больше. Как решают люди проблему того, что нельзя проехать через реку Тезу в Холуе? У них две машины — одна на одном берегу, другая на другом. Вот современная Россия превращается в это, и это очень хороший показатель. Почти у всех людей, которые ездят в Ковров, машины на обоих берегах — на одном одна, на другом другая.
И. Давыдов: Ну, это Ковров, да что тут рассказывать.
А. Громов: Кстати, нам с Иваном очень не понравился Ковров — нам показалось, что там всё некрасивое, что-то нас сбило с того ощущения красоты в Коврове. Но я специально поставил эту фотографию, потому что мне это здание в Коврове понравилось, я вообще очень люблю такое.
И. Давыдов: Как вы понимаете, это старое пожарное здание с каланчой. А вот это Мстёра. Мстёра — удивительно красивое место, это просто один из монастырей с собором XVII века, и понятно, что такого мы видели. Вот покажите следующий снимок! Опять же, тут фотография получилась не очень хорошо, потому что это всё под стеклом и с диким светом. Но вы зацените сюжет — Ленин среди членов индийской делегации в Кремле, и зацените оформление — они же все буквально с иконы сбежали! А вот автобус — на таком мы ехали из Мстёры в Вязники. Отличный автобус, едет и даже почти не ломается по дороге!
А. Громов: Цивилизация автомобильная, а автобус такой, да.
И. Давыдов: А это вот очень загадочный памятник в городе Вязники Владимирской области. Я забыл — то ли он символизирует любовь родителей к детям, то ли наоборот, детей к родителям. В общем, он про любовь. Это отец и дочь, Андрей фотографировался на этой скамейке и получился памятник «Отец, дочь и дед», но он почему-то не включил его в эту подборку.
А. Громов: Надо сказать, что Россия — это удивительное пространство удивительных памятников. Наверное, есть какие-то исследователи, которые пытаются писать про это, но один памятник чудовищнее другого — ты его видишь и думаешь, что хуже этого памятника быть не может. В частности, в нашем предыдущем паломничестве мы увидели такого Николая.
И. Давыдов: Николай стоит в Мытищах, вернее, в Тайнинском, это работа скульптора Клыкова. Это удивительной странности памятник, можете сходить и насладиться, это почти сразу за МКАД.
А. Громов: В этом нашем путешествии оказалось, что дно может быть и разнообразнее. Вот прекрасный князь Пожарский с лицом… Не знаю даже, с каким, может, с лицом дебила.
И. Давыдов: Я бы сказал, хомяка, но я не настаиваю.
А. Громов: Или вот этот памятник педофилу.
И. Давыдов: Это памятник о любви родителей к детям. А вот тут я не знаю, о чём вам рассказать. Видите на заднем плане колокольню? Это колокольня на соборной площади города Вязники, но никакого собора рядом с ней нет, потому что его взорвали в 1936-м году. Колокольню построили в 2019-м, собор рядом с ней не построили, и это, видимо, не связано с теми трудностями, на которые теперь все ссылаются, и там просто стоит одинокая загадочная колокольня.
А. Громов: А вот это улица Трудовая Гора в Вязниках. Если вы будете в Вязниках, обязательно поднимитесь по этой горе.
И. Давыдов: Это красиво, но тяжело.
А. Громов: Если подняться по этой лестнице, то можно попасть в место, в котором сосредоточена куча самых красивых зданий в Вязниках, включая церковь и туберкулёзный диспансер, фотография которого будет дальше. А вот это, кстати, тоже там, наверху лестницы — прекрасная церковь, а за ней дом эпохи модерна, который сделан в стиле крепости с башенками.
И. Давыдов: А эта бабушка вообще из Шуи, она сюда по ошибке попала. Кстати сказать, это единственный символ печальных современных событий, который мы встретили за все дни хождения. Не считая, конечно, билбордов, их, понятное дело, много, и не считая раздаточного материала с призывом служить отчизне, который даже в музеях раздают. Я в палехском музее взял брошюрку, изучил её и хочу вам сказать, что если вы соберётесь заключать контракт с Министерством обороны, то заключайте в Москве, потому что это будет тысяч на двести рублей выгоднее, чем в Ивановской области. А если не соберётесь, то тоже хорошо.
А. Громов: Кстати, действительно, ощущение, что нет ничего того, что есть, потрясает. И оно не только московское — нам кажется, что в Москве нет ничего того, что есть. Казалось бы, в Ивановской области, в глубинной России, ничего нет. Опять же, есть плакаты, где информация, куда записываться, где платят деньги, и всё. Даже в этих билбордах, которых довольно много было в Вязниках…
И. Давыдов: В Вязниках, кстати говоря, конкуренция, и это тоже может быть интересно. Там преобладают два вида билбордов — «записывайтесь в контрактники» и «банкротство физических лиц» и «адвокаты». Возможно, тут есть какая-то связь, но я не хочу опускаться до инсинуаций и клеветы на наш славный строй. О, а вот это удивительный шедевр модерна — туберкулёзный диспансер в Вязниках, просто очень красивый домик начала XX века. А это адрес нашего телеграм-канала. Если вы вдруг не подписаны, то подписывайтесь. А если хотите нас о чём-то спросить, то спросите.
Зритель 1: Я хотела спросить, не было ли вам временами как-то страшно или опасно идти? Я, конечно, не про фуры, а про то, что «нет ничего страшнее человека». Не было ли такого ощущения, что небезопасно? Помимо гостиницы, где вы сами себе всё придумали.
И. ДавыдовНаши люди — добрые, отзывчивые и всегда готовы помочь другим. Это может звучать странно, но это так. Наверное, мы вообще ни разу не чувствовали никакой опасности, исходящей от людей, хотя сталкивались с разными людьми. Я рассказывал эту историю в Телеграме, но могу повторить. В какой-то момент, когда мы шли из Южи в Холуй, на насыпи была дорога, а деревенька была под насыпью внизу. И вот два каких-то очень пьяных человека, страшно ругаясь, искали велосипед перед домом, там были какие-то кусты, а велосипед стоял на насыпи на дороге на максимально видном месте. Они его нашли и решили с нами познакомиться, говорили с нами невероятно вежливо, желали счастливого пути, а потом один из них догнал нас через километр на велосипеде, стал уточнять, куда мы идём, но им двигал абсолютно исследовательский интерес и никакой попытки завести с нами конфликт не было. Правда, он нам не поверил и нашёл свой ответ — назвал фамилию какой-то женщины, к которой, как ему казалось, имеет смысл идти в Холуй, и решил, что мы идём к ней. Но даже очень пьяный человек, от которого ждёшь агрессии, не был агрессивным. А так нам все помогали невероятным образом. Например, вечером в кафе в Палехе мы захотели, извините, выпить, а там кончилось спиртное. Официантка нам сказала: «Через дорогу есть магазин, и он ещё работает. Вы идите, купите себе что-нибудь». В Палехе с нами был ещё третий участник, он как раз из Палеха вернулся в Москву, и мы с Андреем ушли, а он остался. И пока мы дошли до магазина, он нам прислал сообщение — мы ещё минералки просили, а минералка тоже кончилась, и официантка советовала нам и её тоже купить. Ни с чем другим нигде мы не сталкивались. Может, нам везло.
А. Громов: Как вы понимаете, никакого слова «пробковый сбор» там даже не знают и не собираются произносить. Комары — проблема, клещи — проблема, а люди — не ощущалось, как проблема.
И. Давыдов: Отсутствие кафе — проблема, отсутствие магазинов — проблема. Пройдя больше 30 километров от Палеха до Южи, мы смирились с тем, что в этих местах вообще нет кафе и какую-то еду надо покупать себе в магазинах. Потом мы пошли из Южи в Холуй, и обнаружилось, что там ещё и магазинов нет, они в магазин ездят на велосипеде из своих деревень либо в Холуй, либо в Южу. Мостов нет — проблема, дорогие не везде хорошие — проблема, а люди везде хорошие. За все эти пять или шесть дней никто не пытался затеять с нами хоть что-то, похожее на конфликт. Мне кажется, что в Москве страшнее в этом плане, даже если долго не ходишь пешком.
Зритель 2: Я хотела сказать по поводу валежника. У нас деревня в 100 километрах от Москвы, на границе с Тверской областью, и собирать валежник — очень опасное занятие. Потому что, что бы ты ни собрал, даже самую гниль, могут тут же появиться и сказать, что ты это всё срубил, и за это административная ответственность, а потом, может, и не административная. А вопрос у меня вот такой — не могли бы вы «сдать пароли и явки», я имею в виду, может быть, название гостиниц и в каких именно местах вы проводили ночь. У меня тоже возникла такая мысль, но только не идти пешком, потому что собираюсь поехать с пожилой мамой, она вас тоже читает. Где можно переночевать? Чтобы посмотреть всё, что посмотрели вы.
И. Давыдов: Если повторять наш маршрут в Шуе, то это цивилизованный город и там есть несколько отелей. Мы жили в отеле, который гордо называется «Гранд-отель Шуя», и, несмотря на название, он вполне себе нормальный. В Палехе тоже есть туристический центр, и там гостиниц не то чтобы много…
А. Громов: Две.
И. Давыдов: …но, учитывая, что это не большое село, то ли две, то ли три, и они хорошие. В Юже мы жили в этом удивительном гостевом доме, я забыл, как он называется, но он там один и я думаю, что вы его найдёте. В Коврове много гостиниц, понятно, потому что там военный завод и всякие такие неприятные вещи, и туда едут командировочные. Вот мы жили на улице, на которой эти отели стояли в ряд. Они страшненькие, но если вам просто переночевать, то вполне. Собственно, а дальше мы уже нигде не ночевали. Короче говоря, в относительно больших городах с этим всё хорошо. Если вы на машине, то вы то же самое состояние проделаете гораздо быстрее. Шуя — Палех — 30 километров и отличная дорога, вы туда за полчаса приедете. Я бы тогда в Юже ночевал, но при условии, если достроят мост через Тезу, потому что, если не достроят, вам придётся возвращаться в Шую. Опять же, это всё близко, если не пешком, есть прекрасная трасса Шуя — Ковров.
А. Громов: Я ещё хочу сказать, что, к сожалению, даже «Яндекс.Гостиницы» в том же Палехе не знает ни одной, в Юже не знает ни одной, а в Шуе знает одну. Чаще всего у них даже нет сайта, то есть надо им звонить напрямую. При этом — мы уже несколько раз об этом поговорили — они максимально доброжелательны. У них нет сайта, но, например, на Яндекс.Картах они есть, а «Яндекс.Гостиницы» туда номера не резервирует. Как мне кажется, Booking.com имел более обширную сеть. Опять же, если параллельно пользоваться Гугл.Картами и Яндекс.Картами, то можно найти почти все существующие гостиницы и гостевые дома. Просто надо понимать, что, чтобы переночевать в России, надо сейчас предпринимать чуть больше усилий, чем раньше.
И. Давыдов: Да, приходится прозванивать.
Зритель 3: Расскажите, пожалуйста, немного про ваше путешествие по Тутаеву.
И. Давыдов: Я не один раз был в Тутаеве. Это город в Ярославской области, и поразительное здесь начинается с названия, потому что Тутаев кажется таким уютным, древним и настоящим, а на самом деле Илья Тутаев — это красноармеец, который погиб при подавлении ярославского белогвардейского мятежа, и в честь него переименовали город, который до этого назывался Романов-Борисоглебск. А до этого он был разделён Волгой ровно на две части, и до 1930-х годов XIX века это было два города — Романов и Борисоглебск. Это удивительный, хотя и в довольно запущенном состоянии, но довольно милый провинциальный русский городок, в котором есть два памятника невероятной мощи. Это Воскресенский собор XVII века на Борисоглебской стороне, в котором куча старинных икон и в котором сохранились мощнейшие росписи ярославских мастеров конца XVII века. И сам по себе он настолько красив, что у искусствоведов ходила легенда, что его строили итальянцы, но на самом деле его тоже строили Ярославские мастера. А на другом берегу, на Романовской стороне, на горке, где раньше был деревянный Романовский Кремль, который в Смуту сожгли поляки и больше его не отстраивали — стоит Крестовоздвиженский собор, который в основе XVI века, но так, как он выглядит сейчас, это XVII века постройка. Его грандиозность в том, что его расписывал самый великий мастер русских фресок — Гурий Никитин. Безусловно, вы видели фрески Гурия Никитина, если хоть чуть-чуть путешествовали по России — в соборе Ипатьевского монастыря в Костроме, в церкви Ильи Пророка в Ярославле, в Успенском соборе Московского Кремля и в одном из монастырей Переславля-Залесского. В общем, они сохранились в семи монастырях, и Крестовоздвиженский собор Тутаева — это одно из мест, но там беда в том, что их не реставрируют и они в довольно плачевном состоянии, и приезжая туда год от года, прямо видишь, как они гибнут. Собор, слава богу, законсервировали, потому что на этих фресках даже есть следы дождевых подтёков. У Гурия любимым сюжетом был Апокалипсис по мотивам голландских гравюр, и там, на западной стене, есть его гигантский Апокалипсис, и это очень круто. Прекрасный город Тутаев, в нём очень большие проблемы с кафе и гостиницами, как и везде, но, в принципе, это долгий разговор.
Зритель 3: А Тутаев — большой город?
И. Давыдов: Да, но знаете, он не очень туристический город, несмотря на свои красоты, поэтому с гостиницами там проблемы, а кафе там прям вообще нет. От Ярославля до него минут 40 на машине, по трассе Холмогоры отличная дорога, поэтому можно съездить одним днём и вернуться. Короче, путешествуйте по России!
Зритель 4: Здравствуйте! Спасибо большое за интересный рассказ и довольно симпатичные фотографии. Я хотела спросить про ваши разговоры в пути. Не разговоры о каких-то бытовых нуждах типа магазинов или переночевать, а про то, выводит ли дорога разговор на какой-то другой уровень по сравнению с другими вашими разговорами?
И. Давыдов: Надо сказать честно, что где-то после десяти километров она вообще уводит от разговора, и ты просто идёшь и думаешь, что хорошо бы всё-таки куда-то дойти. А так мы простые люди — шутим глупые шутки, подкалываем друг друга и особо философских разговоров не ведём, то есть у нас созерцание отдельно, а осмысление — потом и отдельно, когда немного отдохнёшь. Мне кажется, что мы не ведём в пути каких-то особенных разговоров.
А. Громов: Я хотел сказать, что вопрос очень правильный. На самом деле, конечно, все эти дорожные разговоры меняются и эти дорожные разговоры есть. Опять же, это зависит от километража. Какое-то ты время ты идёшь и долго молчишь, и вдруг говоришь что-то, что — кроме шуток — до этого не сказал бы, либо сказал что-то банальное, либо, наоборот, задел какой-то разговор о чём-то, что уже говорилось внутренне, и ты просто хочешь что-то договорить. Можно воспринимать это как бормотание, но есть какая-то особенность, которую мы не можем понять до конца. Во-первых, мы и так ведём какие-то разговоры, во-вторых, это и есть какая-то особенность и с этим что-то происходит. При этом Ваня прав, что не с десятого, но на каких-то километрах ты просто считаешь шаги, и это осмысление тоже какое-то особенное. Когда ты считаешь шаги, с твоими мозгами что-то происходит — ты идёшь, считаешь шаги и пожираешь километры, больше ни о чём не думая, но это тоже как-то влияет на разговоры. Я хотел бы это осмыслить, но у меня пока не получается.
И. Давыдов: В общем, эта практика сродни медитативной с какого-то момента.