Политическая система России оказалась неготовой к полномасштабному финансовому кризису, в этом нет ничего удивительного. Слабые демократии тем и слабы, что в глубине души сомневаются в базовой ценности избранных ими принципов. Это как люди, которым не хватило денег строить дом из кирпича, при первых порывах урагана начали бы кричать: да, да, мы так и думали! надо ломать это все на фиг и рыть яму - яму не продувает!
Именно по этому признаку разделяются и страны, уже испытавшие удар мирового экономического кризиса. Кто посильнее - начинают спешно реструктурироваться, укреплять балки подручными средствами, нервные и надломленные впадают в истерику: мансарду снесло - тогда ничего не жалко. Наш дом - сожжем. Это, впрочем, дидактика, конечно. - И говоря прозой, следует констатировать, что политический кризис, ежедневно усиливающий товарно-финансовую разруху, представляет собой войну двух группировок. Если отбросить экзотические варианты коммунистов (Кулик, Маслюков и пр. в качестве премьеров) и «отложенные» компромиссные варианты, предполагающие переход войны в позиционную стадию (Примаков), то реальная борьба идет между Черномырдиным и Лужковым.
Шокирующее возвращение Черномырдина во власть было подчинено простой логике. В ситуации, когда ближайшее экономическое будущее не сулит ничего хорошего (в частности, и по почти независящим от нас обстоятельствам) и возможно лишь в той или иной степени смягчать катастрофу, а политического ресурса для решительных и осмысленных действий практически нет - премьер должен быть не хорошим, а приемлемым для оппозиции и основных политических и экономических элит.
Вариант Черномырдина в качестве стабилизирующей фигуры, позволяющей оппозиции с достоинством отказаться от того, чтобы буравить борта еле плывущей лодки, был с возмущением и азартом отвергнут коммунистами. Как и предполагало Полит.Ру, произошло это прежде всего потому, что они получили более заманчивое предложение от московского мэра, а также - по причине боязливости и импотенции. С одной стороны, сами по себе они власть никогда не возьмут - это совершенно ясно, но влиятельность и сила их прямо пропорциональна уровню разрухи. Поэтому решать, куда вкладываться, надо решать в ближайшее время. На окончательное решение вложиться в московскую монопольку повлияло, во-первых, ощущение витальности московского хозяйственника на фоне отсутствия такового в образе Ельцина. А, во-вторых, вполне рациональное стратегическое рассуждение: приход разрухи, а затем - Лужкова сулит гораздо более масштабное перераспределение собственности, нежели непосредственно связанного со сложившейся ее структурой Черномырдина.
Таким образом на лужковской стороне прежде всего те, кто не доволен прежним дележом или надеется на большее. Впрочем, у Черномырдина также еще остаются на руках некоторые козыри: экспортеры, часть региональных элит, часть банкиров, которые почти лишились экономических рычагов, но сохраняют информационные. И - при оптимистическом взгляде на окружающее - значительная часть граждан: ибо перераспределение - вещь абстрактная, а разруха - конкретное.
Второй реальный участник развернувшейся войны - хитрый московский хозяйственник предпочитает оставаться в тени, что дает ему, в частности, и преимущество не сообщать свою экономическую программу. От него этого никто и не требует: в основе его популярности лежит наглядное и красочное папье-маше московского экономического чуда. И явится он может лишь как спаситель - на волне консенсуса отчаяния. В сущности, даже противники кепки почти не ставят под сомнение его политические и управленческие таланты. Впрочем, причины и структура московского экономического процветания не являются секретом ни для экономистов, ни для любознательных граждан, читающих газеты. - В Москве сосредоточено абсолютное большинство денежных потоков страны, зарегистрированы все ее крупнейшие и абсолютное большинство рентабельных корпораций, что обеспечивает московскому правительству золотой налоговый дождь. И это только первая часть. Ибо помимо того - в Москве живут все те люди, которые получают зарплату в этих учреждениях. Чрезвычайно высокий душевой доход обеспечивается теми же компаниями и корпорациями, огромным рынком рабочих мест иностранных представительств, также сосредоточенных в столице, и выстроенной под этот обеспеченный слой потребительской инфраструктурой. Все это также дает огромное количество дополнительных поступлений в городскую казну через прямые и косвенные налоги (в особенности - через вторые, ибо свои реальные зарплаты этот сектор, в основном, скрывает, однако выплачивает косвенные налоги, отражающиеся в невероятной московской дороговизне).
Здесь имеет смысл еще одно уточнение относительно московского благополучия, неприятное, но необходимое. Московское экономическое благополучие в немалой степени обеспечено банковским сектором, создающим не только большое количество рабочих мест собственно в банках и финансовых учреждениях, но и инфраструктуру сопутствующего бизнеса - медийного, информационного, рекламного и пр. - Так вот, как наглядно продемонстрировал наступивший «бэмс!», исключительное благополучие банковской системы держалось в значительной мере на дешевых деньгах, сначала инфляционных, закачивавшихся в экономику через эти самые банки и создавших их первоначальные капиталы, а затем, после срыва рынка ГКО в разрастающуюся как снежный ком пирамиду, - на заоблачной доходности государственных долгов. - Это, по сути, еще одна форма налога, который платила вся страна Москве. На одолженный бюджету сегодня рубль московский банковский мирок получал 40-70 копеек чистого дохода через месяц.
Однако, если отвлечься от московской макроэкономики, то именно хозяйственные успехи Лужкова кажутся весьма сомнительными. Не говоря уже о потемкинском градоукрашении, когда строительные успехи периодически омрачаются канализационными прорывами, собственно, практически все крупные и шумные коммерческие проекты мэра, как правило, нерентабельны и имеют политический, а не экономический смысл. - АЗЛК и ЗИЛ с шумом и пафосом в чисто политических целях взятые Лужковым под свое крыло остаются затратными предприятиями. Может быть, их спасение вполне осмысленная в перспективе и благородная вещь, однако возможная только в той ситуации почти неограниченных (на общероссийском фоне) ресурсов, которая описана выше. И именно она позволяет поддерживать образ рачительного хозяйствования, успешного спасения производства и пр. - Ну, а про всенародную яму на Манежной площади и говорить (в смысле экономической рентабельности) нечего - это просто какой-то брежневский проект. Обыкновенная панама. Наконец, представление о Лужкове-хозяйственнике - опорный мотив его имиджа - давно и совершенно уже не соответствует действительности. Лужков носит кепку, потому что он лысый, а не потому что хозяйственник. Лужков давно уже исключительно политик. - Что и естественно, ибо объем подконтрольных ему ресурсов слишком велик и имеет вполне федеральный масштаб. - И здесь заключена еще одна чрезвычайная опасность: приход Лужкова в премьеры будет означать нечто прямо противоположное той мифологии, на фоне которой этот приход стал возможен - мифологии хозяйственного управления. Приход Лужкова будет означать прежде всего перераспределение политической власти и изменение политической структуры общества. Ибо на скорое и безболезненное разрешение разразившегося надеяться не приходится, а Лужков не из тех, кто готов положить свое возможное президентское будущее на алтарь хирургического спасения экономики.
Идеологическая составляющая давно уже образует главный стержень лужковского имиджа, лишь закамуфлированный остатками кепочного мифа. Лужков - собиратель земель русских, защитник обломков империи, человечное воплощение ностальгии по субботникам и народным гуляниям, прямой потомок Святогоров и Владимиров, лучший друг патриархов, восстановитель Храма, враг порнографии и разврата, лучший друг спортсмена и почетный член всех академий. - Эта идейная программа имеет и политико-организационную составляющую в виде чрезвычайно успешно выстроенной им (пока на московском уровне) системы управления, суть которой в симфонии чиновника и коммерсанта, встроенных в единую и жесткую коммерческо-бюрократическую иерархию.
Это единство начальствования и капитала сообщает его группировке такую витальность, агрессивность и устойчивость. Ибо в ней совмещаются фундаментальные патерналистские установки и ожидания значительной части населения со всем тем приятным, что всегда так нравилось советским людям в малознакомом капитализме - комфортом и достатком. И если генетически Лужков - это дитя эпохи коммунистического разложения, когда начальником любого учреждения постепенно становился не специалист и не директор-администратор и даже не партийный назначенец, а - завхоз, то в историческом смысле Лужков - это соблазн того чуда, мысль о котором не покидает даже весьма образованную и продвинутую часть населения и которое всегда практически предполагает одну (правда, слегка отложенную на момент выбора) цену - отказ от личной свободы.
