В продолжение многочисленных материалов «Полит.ру» c крупнейшимэкспертом по американской экономике, экономистом и бизнес-аналитиком ЛеонидомВальдманом об американской экономике и нынешнем экономическом кризисе мыпубликуем интервью, которое он дал телеведущему и главному редактору журнала «Однако»Михаилу Леонтьеву в рамках подготовки проекта Первого канала «Большаяамериканская дырка-2» в феврале 2010 года.
— Помнится, в своей московской лекции пару лет назад, ты говорил, чтомонетарная политика Бернанке настолько авантюрна, что единственное, что егоможет спасти, — если все рухнет. Его надежды оправдались?
— Когда заканчивается фаза роста в обычном экономическом цикле, экономикаидет в разгон и угроза инфляции быстро нарастает. И обычно Федеральнаярезервная система в это время начинает энергично поднимать процентную ставку,чтобы предупредить рост инфляции. Но в периоде, о котором мы говорим, былавыраженная особенность. Финансовый кризис разразился до того, как разразилсякризис в реальной экономике. И поэтому центральный банкир США должен былснижать процентную ставку в то время, когда вокруг инфляция нарастала. Вот этокак раз и выглядело очень необычно. И очень авантюрно. Я тогда как раз по этомуповоду и говорил, что Бернанке можно только молиться, чтобы этот спад, которыйв Америке происходит через финансовый кризис, перешел в реальную экономику истал глобальным. И тогда он обрушил бы всю инфляцию, потому что если этого непроизойдет, то политика Федерального резерва просто абсурдна.
— Получается, что он был прав?
— Получается, что да. Действительно, этот кризис разразился в полной мере,инфляцию подавил во всем мире. Мы даже видим с большим лагом, как в РоссииЦентральный банк снижал существенно позже процентные ставки именно потому, чтоинфляция утихала. Что происходило дальше? Федеральный резерв понизил процентнуюставку до уровня пола. И сейчас она так и застыла на уровне от нуля до четвертипроцента. А поскольку дальше понижать нельзя, он применил метод, которым Бернанкегрозился еще лет пять назад, во время предыдущего кризиса. Тогда тожераздавались утверждения, что, мол, Федеральный резерв, понизив процентнуюставку до 1%, «истратил последний патрон». Что больше он уже ничего не можетсделать. Но Бернанке возразил тогда, что у нас есть такая штука, называетсяпечатный станок. Мы сейчас его как запустим... И вот теперь он его и вправдузапустил.
— Помнишь, еще Гринспен говорил: «Нет предела пополнения ликвидности».
— Да, да. И вот эта программа, которая по-английски называется quantitativeeasing, то есть количественное смягчение, снижение, была крупномасштабноприменена. Сейчас она уже постепенно сокращается. Ну по крайней мере пока. ИФедеральный резерв готовится к тому, чтобы свой раздутый баланс сокращать.Вопрос изъятия этой лишней массы денег из экономики обычными методами решитьбудет нельзя. Поэтому методы сокращения денежной массы будут новыми. И вообщеследует отметить, что Федеральный резерв при Бернанке показывает очень большуюизобретательность по части всяких новых способов воздействия на денежную массу,на операции Федерального резерва. Очень много инноваций. Мне не нравитсяполитика Федерального резерва в принципе, а по технике реализации она производитвпечатление.
— И что тебе не нравится в принципах, которыми руководствуется Федеральныйрезерв?
— Ну, давай посмотрим на сегодняшнее положение вещей. Финансовый кризиссущественно ослабел, банки зарабатывают хорошие деньги. Они уже почтипрекратили списание плохих активов. И все выглядит не в пример лучше, чемгод-полтора назад. А что изменилось из того, что привело к этому кризису?Казалось бы, изначальный старт этому кризису дала недвижимость, причем всекторе низко обеспеченных заемщиков — subprime. И дальше он перекинулсяна все остальные сектора недвижимости. И сейчас вовсю полыхает в коммерческойнедвижимости, которая представляет собой огромный кусок — магазины, молы,офисные здания, гостиницы и т.д. Можно ли сказать, что ситуацияурегулировалась? Можно ли сказать, что политика Федерального резерва позволилаликвидировать те причины, которые привели к финансовому кризису? Нет. Не тольконе позволила, но, наоборот, загнала проблему еще глубже. Федеральный резервосуществляет ярко выраженную контрциклическую политику. Это означает, что,когда в экономике разворачивается кризис, Федеральный резерв пытается егосмягчить. Но, смягчая кризис, ты тем самым его растягиваешь. Или же не даешьему состояться. То есть не даешь состояться очистке экономики. И она остается«заминированной». Более того, она даже еще более заминирована, потому чтотеперь, в результате этого кризиса, скажем, федеральный бюджет выглядит намногохуже, чем он был до того, как этот кризис начался. Баланс Федерального резервавыглядит намного хуже, чем был до того, как это началось. Поэтому Федеральныйрезерв пытается «анестезировать боль», переживаемую экономикой и людьми, но нелечить болезнь.
— Не кажется ли тебе, что Бернанке в чем-то прав? Если больной неизлечим, тозадача доктора продлить его существование, по возможности, комфортное. Покабольной жив, есть надежда. Может, инопланетяне прилетят и спасут...
— Ну вот, хороший вопрос. Логика оптимистов в таких случаях состоит в том,что, мол, давайте закончим с кризисом, и экономика сама начнет расти. И онавырастет настолько сильно, что эти наши долги уменьшатся в пропорциональномотношении по отношению к валовому национальному продукту и станут безопасными.Недавно появился целый ряд статей, а потом и книга Кармен Рейнхард и КеннетаРогоффа, которые проанализировали финансовые кризисы, все, какие в мирепроисходили за восемь столетий, но прежде всего за последние два, и описалибольше 250 кризисов. И обработали всю статистику, с которой можнобыло работать. Их работа показывает, что никогда не удавалось при такихмасштабах кризиса вырасти из него каким-то естественным образом. Когданакапливаются такого объема долги, впереди стагнация, впереди обязательнопадение темпов роста валового национального продукта. И в сущности,единственная цель, к которой государство должно стремиться, — это обесценитьдолги. Но сделать это, оказывается, не так легко. Бернанке до сих пор неудалось это сделать. При том что он «напрудил» безумное количество денег.Баланс Федерального резерва — это сейчас больше 2 триллионов долларов,притом что полтора года назад это было 800 миллиардов. Даже при этом ему неудалось раздуть инфляцию.
Я видел разные оценки. Есть такое понятие output gap. Оно означаетследующее. Скажем, экономика производит такое-то количество валовогонационального продукта, а если бы все было хорошо, она могла бы производитьтакое-то количество. Это ее потенциал. Вот разница между потенциалом и реальнымвыпуском называется output gap — разрыв выпуска. Так вот, output gap в Америкесейчас от минус 5,5% до минус 6,5%. Это означает, что, для того чтобыпроцентная ставка была нейтральной, то есть не слишком высокой, не слишкомнизкой, она должна быть output gap плюс 3%. В действительности формула расчетасложнее, но при грубом приближении можно считать так. Таким образом, она должнабыть минус 3,5 или минус 2,5. Но процентная ставка не может быть отрицательной.Значит, разница между нулем и вот этими -2,5 или -3,5% покрывается эмиссиейденег, не обеспеченных уже ничем. И вот этой эмиссией и занимался Федеральныйрезерв все время этого финансового кризиса. Но на что он тратил этиэмитированные деньги? Он тратил их прежде всего на покупку финансовых активов,на финансирование полугосударственных агентств Fannie Mae и Freddy Mac, чьиоблигации он скупал, а они этими деньгами соответственно могли скупать на рынкезакладные бумаги. По состоянию на сейчас этот рынок стал почти полностьюгосударственным. Более 90% финансирования жилищной недвижимости в Америкесейчас обеспечивается полугосударственными Fannie Mae, Freddy Mac и еще однойполностью государственной организацией — Ginnie Mae. Можно сказать, чтонационализация рынка кредитования жилой недвижимости уже состоялась. Был ли уБернанке какой-то выход? Ну, в рамках той концепции, в которой он оперирует,никакого другого выхода у него не было.
— Если оценить нынешний пузырь, он огромен, на порядок больше, чем,например, в 1929 году. Если его обнулить, рухнет не только экономика,но и социальная система, естественно, и политическая?..
— Мое ощущение, что на самом деле все равно к этому придет. Федеральныйрезерв и правительство могут тормозить разворачивание кризиса, они могутсмягчать его протекание, тем самым его продлевая. Но они не могут остановитьнеизбежного. Они не могут остановить процесс восстановления макроэкономическихпропорций. Это произойдет раньше или позже. Чем позже, тем тяжелее. Когда этотпроцесс восстановления макроэкономических пропорций закончится, Запад не оченьбудет напоминать то, чем он представляется сегодня. Это будет территория сдовольно искореженной социальной инфраструктурой. Деградация социальнойинфраструктуры является продуктом ослабления экономического потенциала, прикотором современные западные экономики будут не в состоянии позволить себетакую пенсионную систему и такую систему здравоохранения, как сейчас. Будеттрудно себе позволить нынешние уровни расходов на оборону, еще труднееподдерживать сложившийся культурный ландшафт. Социальная инфраструктура должнабыть проще, площе. Все то, что является общественным благом, создается по меренарастания богатства той или иной страны и деградирует, когда процесс идетвспять. На самом деле это уже происходит. Скажем, то, что происходит в Европе,наглядно демонстрирует этот процесс. Даже если говорить не о Греции, а,например, об Испании. Я видел информацию о том, что испанскоеправительство подало в Европейскую комиссию свои предложения по нормализациибюджета в январе этого года. Среди прочего там проскочила одна мера, котораявыглядела на поверхности очень невинно. Они предлагали изменить расчет расходовиспанской пенсионной системы. Предлагалось рассчитывать, что пенсия в среднембудет выплачиваться в течение не 15 лет, а 25. Ну, просто потому, чтопродолжительность жизни за последние десятилетия значительно возросла. Что этоозначает? В расчете на одного человека, скажем, приходится некая сумма. Емуговорят, мы теперь будем тебе давать на год не одну пятнадцатую, а однудвадцать пятую. Это означает, что пенсия сокращается сразу на 40%. В Испаниитолько начал нарастать шум по этому поводу, как правительство тут же изъяло этумеру из своих предложений. Может быть, она вернется в измененном виде, но онаобязательно вернется. Почему я в этом так уверен? Да потому что, есликакое-либо правительство всерьез будет искать реальные пути приведениябюджетной системы в порядок в долгосрочном плане, оно прежде всего будетсмотреть на социальные фонды — на пенсии, на здравоохранение, образование,культуру и прочее. Вот это будет сокращаться. Неизбежно ли это? На мой взгляд,неизбежно. То, чему мы являемся свидетелями, есть завершение большого цикла,который начался лет 30—40 назад и который позволил Западу резко улучшить своематериальное положение за счет других, разумеется. И вот ресурсы этого цикласейчас подходят к концу. Теперь другие страны становятся бенефициарами. Эторазвивающиеся страны в Азии, в Латинской Америке, где будет интенсивный рост.Мы видим,что если, скажем, китайский рабочий в состоянии делать ту же самуюработу по уровню сложности, качества и эффективности, что и американский рабочий,то почему американский рабочий должен получать 15,5 доллара в час, акитайский рабочий в 30 раз меньше? (Пять-шесть лет назад средняя ставкачасовой оплаты труда промышленного рабочего в Китае была 57 центов. Сейчас онанемного подросла и приблизилась аж к 70 центам.) И они еще долго будутпродолжать сближаться. При этом уровень жизни в США будет постепенно снижаться,а в Китае возрастать, что в конечном счете и определяет будущую экономическуюдинамику.
— Конечно, китайцев очень много, и пока они стоят недорого. Но если онидействительно начнут накачивать внутренний спрос?
— Ну, это вначале ты можешь брать дешевизной рабочей силы. Дальше, если онауже не такая дешевая, то должна превосходить конкурентов по качеству. Здесь ужевступают в силу тренды, связанные с народным образованием. В Америке оноужасное и становится хуже. А в Азии лучше. И конкурентоспособностьтамошней рабочей силы будет возрастать. Чем выше уровень образования, тем болеесложную, техноемкую работу может этот рабочий класс выполнять. И тогда уже онспособен брать за свой более высокий уровень труда более высокую ставку оплаты.И если Запад не сможет развернуть этот тренд, то будет деградировать.Поэтому то, что мы видим сейчас, может быть лишь началом развития этой фазы.
— А насколько можно доверять китайским данным? Есть разные расчеты на этутему...
— Понимаешь, можно не верить китайской статистике, но есть статистика, ккоторой ты можешь относиться с большим доверием, которая некитайскогопроизводства. Ну, скажем, у Китая возрастают валютные резервы? Они же ведьнаходятся на счете Китайской Народной Республики в Федеральном банке Нью-Йорка.И там точно известно, сколько этих денег. Тут их не фальсифицируешь. Имирасплачиваются. Туда деньги поступают и оттуда уходят. Есть масса другой доступнойстатистики по двусторонней торговле с разными странами. И когда людипытаются верифицировать китайскую статистику, они используют во многом внешниеисточники.
— Насколько вообще стабильна экономическая ситуация в Китае?
— Что касается Китая и его стабильности, у меня очень большие опасения.Сейчас все Китай хвалят за то, как он прошел этот кризис. Ну, на мой взгляд, ивпрямь есть за что хвалить, но не надо уж так петь дифирамбы. Что сделал Китай?В условиях обвального падения американского спроса на китайские товары,вызвавшего лавину закрытий китайских экспортных предприятий, оставивших безработы порядка 20 миллионов человек, ему нужно было решать проблему оченьбыстро. Если решать быстро в командной или полукомандной экономике, этоозначает, что создавать рабочие места нужно в государственном секторе.Желательно сразу много. А такие вещи, как развитие потребительского рынка, —долгая работа. Тебе нужно сразу получить результат в течение квартала-двух.Поэтому Китай хоть и делал некоторые программы развития потребительскогоспроса, но львиная доля его ресурсов ушла на строительство промышленныхпредприятий и инфраструктуры. Какая-то инфраструктура очень полезна. Китайцы,например, запустили довольно крупный проект строительства скоростных железных дорог.Эта программа первоначально была рассчитана до 2020 года. Они сейчас ее сжали,она должна быть закончена в 2012 году. Понятно, что когда ты так компрессируешьинвестиции, у тебя получается огромное количество единоразово созданных рабочихмест. Прибыль такая дорога сразу дать не может, у нее прибыль вообще неявляется расчетной категорией. Может быть, когда-то там через восемь лет онавыйдет на прибыль, а может, никогда не выйдет. Но понятно, что такие программысоздают совершенно новые возможности для развития страны, которые раньшеотсутствовали, и поэтому если и считать их экономическую эффективность, то непрямым способом. Как когда-то это было в Америке, когда прокладывали здесьжелезные дороги, связали страну. Вот на такого рода вещи, а также настроительство промышленных предприятий ушла основная часть китайскихинвестиций. Люди думают с ужасом: где рынки для вновь созданных китайскихпредприятий? Их нет. Эти предприятия в значительной степени удваивают иутраивают конкуренцию там, где она и так уже депрессирует цены. Hормы прибылитам и так уже очень тонкие. Поэтому у Китая возникают еще большие потребности вэкспортных рынках. А для всего остального мира эти вновь созданные китайскиепроизводственные мощности являются угрозой дополнительной дефляции, потому чтоэто то, что будет давить цены вниз. Что касается собственно потребительскогорынка, я уже говорил, это действительно долгая работа. Чтобы развитьпотребительский рынок Китая нужно изменить отношение населения к сбережениям.Нормы сбережений в Китае огромные. И это понятно, если у людей слабаясоциальная инфраструктура. Они не могут рассчитывать, что государство о нихпозаботится, что будет платить им нормальные пенсии, что их будут обеспечиватьздравоохранением и так далее. Люди откладывают на все сами. Сделки понедвижимости в Китае требуют огромных наличных сумм даже при том, что восновном вводится недвижимость для богатых, пока в основном удовлетворяют спросэтого нового китайского среднего класса. Кредитование недвижимости есть, но начальныйвзнос наличными не меньше 40—50%, а нередко и 100%. Поэтому понятно, что людидолжны иметь большие сбережения для того, чтобы купить себе жилье. А для тогочтобы создать потребительский рынок, все это нужно изменить, чтобы люди моглиохотно брать кредит, чтобы они не так много откладывали, чтобы они большеуверены были в своем завтрашнем дне, чтобы они могли изменить своепредставление об уровне собственного спроса. Это культурный процесс. Мало того,что это создание финансовой инфраструктуры, социальной инженерии, но это еще иизменение национальной психологии, культуры. Понятно, что такие процессы немогут быть реализованы в одночасье.
— Вот Fannie Mae и Freddy Mac туда бы перенести...
—...Так вот, Китай решил проблему, как перекрутиться в течение квартала-двух-трех.Но он не нашел способ, как жить без того экспортного потенциала, с которым онтак замечательно рос все двухтысячные годы. Пока это не заработает по-прежнему,а Китаю нужно, чтобы не по-прежнему, а еще больше, Китай будет продолжать испытыватьзначительные трудности. Пока Китай не нашел новую модель роста. Еще не нашел.
— Ее ведь никто не нашел на самом деле.
— Нет.
— Ее нет?
— Не то что ее нет... На мой взгляд, мы просто торопимся. Новая модель ростабудет найдена, просто это занимает больше времени. Это кризис происходитбыстро, потому что все тлеет, как торф под поверхностью земли, а потом вдругвсе полыхает. Поэтому кризис разрастается быстро, а вот перестройка мировойэкономики в условиях того, что Запад начинает спираль понижения своей доли вмировом пироге, это длинный, растянутый во времени процесс. Он трудный, и он сошибками, но он будет проходить через свои локальные кризисы. Это периоддлинный. Поэтому пока, я думаю, мы просто закончили ту модель жизни, котораябыла до этого кризиса, новая еще не началась. Мы находимся в переходномпериоде.
— То, что ты говоришь, в общем, описывается как стагнация.
— Ну стагнация, по идее, должна быть периодом, когда все прекратило падать,но еще не начало устойчиво расти, и происходит довольно большая работа повыявлению новой нормы, поскольку прежнее понятие нормы, каким оно сложилосьперед кризисом, представляется уже недостижимым.
— Вот у меня такое ощущение, что мы не заработали еще стагнацию. Я имею ввиду под «мы» глобальную экономику. Ты же сам говоришь, что падение, мягкоговоря, не закончено.
— Это процесс ступенчатый. Мы упали, мы поднялись, и у нас следующее плечовниз.
— Ты видишь какие-нибудь критические точки, какие-то процессы, которые могутвызвать следующее «плечо» вниз? И каков у них временной горизонт?
— Да, конечно. С временным горизонтом немножко труднее, а логика процессапонятна. Вот посмотри, собственно, когда произошло прекращение падения рынка,когда он начал расти? Это начало марта прошлого года. Администрация Обамы хотькак-то сложилась наконец. Вот эта экономическая команда как-то собрала мозги вкучку и до чего-то договорилась. И они объявили: «Все, больше мы никомупропасть не дадим». Это был критический момент, так как рынок предполагал почтинеминуемое банкротство Ситигрупп, Бэнк оф Америка. И это заявление,подкрепленное последующими действиями властей, переломило ситуацию.Администрация Обамы объявила, что, мол, мы сделаем все, что от нас требуетсядля того, чтобы банкротства не произошло. По-английски whatever it takes... Вотсколько надо, столько и выложим денег для того, чтобы ничего страшного непроизошло. В сущности, это заявление о том, что государство ставит подпорку подфинансовый сектор. Можно было бы сказать по-другому. Все ваши несчастья мызабираем на себя, теперь у вас только светлое будущее, а мы как-нибудь с этимнесчастьем разберемся. Рынок моментально обрадовался — отлично, теперь долгинационализируются, прибыль приватизируется, и все пошло вверх. Вслед за рынком(а рынок действительно на многое влияет) постепенно стала прекращаться паника ив реальной экономике. И летом уже начался сезонный рост стоимостинедвижимости, начало прекращаться падение промышленного производства, появилиськакие-то заказы. Процесс начал стабилизироваться и пошел вверх. Для меня этоозначало, что теперь мы должны узнать, где пределы дерзости Федеральногорезерва и федерального правительства. Что означает их обещание неограниченнойподдержки? А где границы у этой неограниченной поддержки? Они правда неограничены? Или что-то их все-таки ограничивает? И я думаю, что следующее плечовниз начнется тогда, когда мы увидим, где границы этой неограниченнойподдержки. Вот Греция их уже нашла. Испания их находит, Ирландия нашла. А гдеграницы у Америки?
— Мы остановились на вопросе: где предел той неограниченной поддержки,которую власти США обещали финансовому сектору.
— Давай посмотрим. Федеральный бюджет сведен с рекордным дефицитом и наследующий год запланирован еще больший дефицит. В прежние времена, скажем,благословенные двухтысячные, деньги для финансирования дефицита находилисьочень легко. Ты отправляешь рабочие места в Китай, Китай привязал юань кдоллару, поэтому он скупает все избыточные доллары, которые не нужны дляпроизводства, скупает и отправляет их обратно в обмен на облигацииамериканского правительства. Ну потому что что же еще может покупатьЦентральный банк Китая? Он должен покупать какие-то солидные бумаги. Как и вседругие центральные банки, он держит в резервах облигации федеральногоправительства США. Соответственно, федеральное правительство США можетвыпускать еще больше облигаций на рынок и финансировать свой возрастающийдефицит, пару войн, налоговые льготы, программы льгот по лекарствам дляпенсионеров и так далее, за счет вот этого возрастающего дефицита. Китайцыденьги пришлют. Когда кризис разразился, эта картинка поменялась. Во-первых,американцы стали гораздо меньше покупать в Китае, и торговый дефицит, которыйвсе время возрастал, начал довольно быстро сокращаться. Сокращение торговогодефицита означает, что меньше долларов попадает в Китай, которые Китай посылалраньше в Америку на покупку облигаций. Сейчас последние два квартала, посколькукризис ослабился, торговый дефицит начал опять немного возрастать, но уже нетак сильно, как это было до кризиса. Поэтому в этой части ресурсы, которыемогли быть направлены на покупку облигаций американского правительства,сократились. Кроме того, Китай потратил огромное количество денег из своихвалютных резервов на стимулирование собственной экономики. И соответственно ещеменьшая сумма осталась для финансирования американского бюджетного дефицита.
— Однако китайские резервы растут, пока?
— До этого мы дойдем... И кроме того, китайцы были первыми, кто протестовалпротив заявлений в марте прошлого года федеральных властей США: «Вот мы так изнали, что вы, если и будете искать решение своих проблем, то за счетобесценивания накопленных нами долларов. Вот вы сейчас их напрудите и тем самымобесцените наши сбережения. Поэтому больше накапливать доллары мы несобираемся. Мы сейчас лучше нефти накупим, и поскольку ее некуда девать, то мысейчас объявим еще программу строительства нефтехранилищ для того, чтобы купитьеще больше нефти и залить ее туда в стратегический запас. А также закупим ещевсяких полезных ископаемых. Их вы не напечатаете». Но прошло немного времени ичерез пару кварталов оказалось, что у Китая еще больше долларов, чем было до этогомомента. Почему? Торговый дефицит начал опять подрастать. С другой стороны,всем понятно, что на самом деле в недалеком будущем, а скорее всего, в этомгоду, юань вырастет по отношению к доллару. Китай отпустит юань ещенасколько-то. И всеми правдами и неправдами значительная часть сбереженийпытается попасть в Китай, несмотря на большие ограничения по движению капитала,для того чтобы как-то превратиться в счета в китайской национальной валюте, вюанях. Потому что, поскольку, по мнению многих, юань будет дорожать,соответственно просто обменять доллары на юани, даже без сколько-нибудьзначимого процента по вкладу, выгодно, так как через какое-то время ты можешьпоменять их на большее количество долларов. Подобные операции особенно активнопроизводит многочисленное китайское сообщество за границей.
Я не говорю о том, что это единственный источник. Есть еще другой. ВотФедеральный резерв в результате своего печатания денег профинансировалфинансовый сектор США. Куда эти деньги пошли? В американскую экономику? Нет.Даже и сейчас обзоры банков показывают, что кредитование экономики сокращается.Деньги, напечатанные Федеральным резервом, это неабсорбируемая экономикойденежная масса. Поэтому она ищет выхода. Куда она отправляется? Прежде всего,на внешние рынки. И мы видели, каким активным был рост рынка и в России, и вКитае, и в Латинской Америке, по всему миру. Раньше низкие процентные ставки вЯпонии были причиной того, что все мировые спекулянты одалживали деньги виенах, переводили их в доллары или во что-то еще и инвестировали по всему светув поисках доходности, превосходящей их низкопроцентные обязательства в иенах. Атеперь при низкой процентной ставке в Америке уже доллар стал такой фондирующейвалютой всех международных спекуляций. И все почувствовали эти хлынувшиеиз Америки доллары, появившиеся и в Китае, и в других странах. И чтоделает Китай, когда эти деньги попадают к ним? Он должен их стерилизовать точнотак же, как он делает это со всеми остальными долларами. Таким образом, онскупает эти доллары с рынка по фиксированному курсу и выпускает против нихнациональную валюту. Денежная масса юаней возрастает. Соответственно,инфляционное давление в Китае увеличивается. А эти скупленные на рынке долларыон должен куда-то утилизировать. Он их отправляет обратно в Америку, покупаяоблигации правительства США. В итоге долларовая масса китайских резервоввозрастает, даже притом что экспорт упал. В сущности, что это означает? Если быФедеральный резерв просто напечатал доллары и купил на них облигации федеральногоправительства, то это была бы монетизация долга. По этому поводу поднялся быжуткий крик. А Бернанке делает в сущности то же самое, но выглядит этокуда невиннее. Он это отдает финансовому сектору, покупает у них плохие долгиили дает им кредиты, они с этим бегут в Китай, инвестируют. Китай присылает этиденьги обратно и покупает облигации. Выглядит эта схема немного сложнее,поэтому никто не говорит, что Федеральный резерв содержит федеральноеправительство. Но через третьи и четвертые руки — да, содержит.
— Это же не может продолжаться бесконечно? То есть это, по сути, и естьответ на вопрос: когда следующее «плечо» кризиса?
— Мне кажется, мы должны дойти до ситуации, когда федеральный резерв будетвынужден впрямую в возрастающих масштабах покупать американскиеправительственные облигации. Просто потому, что не найдется больше никакихдругих достаточных источников финансирования растущего дефицита. Вот тогдакто-то дрогнет. Ну, собственно, в цене золота уже видно, как растет недоверие кдоллару. И мне кажется, что тогда мы и узнаем, где эти пределы, где ограниченияна неограниченную поддержку. Вероятно, тогда и откроется новое плечо спада.И хотя теоретически Федеральный резерв может скупать сколько угоднооблигаций федерального правительства, но в сущности это приводит к коллапсусистемы, потому что ты не знаешь, где остановиться. Федеральный бюджет тогда неимеет ограничения сверху. Ему даже налоги собирать незачем. Только скоростьпечатного станка.
— Тем более что сейчас деньги и печатать не надо. Они электронным образомпроизводятся...
— Конечно. Поэтому понятно, что сколько бы ни хорохорилось федеральноеправительство или Федеральный резерв, говоря о том, что дефолт Америке негрозит, что в крайнем случае Федеральный резерв профинансирует, я думаю, онисами в это не верят. Они должны, может быть, так успокаивать публику, но самиони в это не верят. Другое дело, что прежде чем это наступит, мы увидим другиесуверенные дефолты, раньше, чем американский. И другие суверенные дефолты, ито, что будет при этом происходить, может быть, подтолкнут ситуацию к тому,чтобы прекратить этот курс еще до того, как дефолт наступит в Америке. ТакАмерика ищет вот эти самые пределы собственной дерзости.
— В связи с этим: как ты относишься к идее возвращения золотого стандарта?
— Я думаю, что к нему никто никогда не вернется. Это очень соблазнительнаяидея для тех, кто смотрит на состояние финансовых систем сейчас. Но те, кто жилв эпоху золотого стандарта, отказались от него не просто так. Мы, кстати, и неочень хорошо изучаем их трудности. В сущности, экономике навязывается некотороевнешнее заданное ограничение на рост, которое вызвано в общем-то наличиемнекоторого физического металла. Да, это запрещает федеральному резерву вестисебя, как сейчас. Но я думаю, что ситуация разрешится даже без перехода кзолотому стандарту. Должен состояться бюджетный кризис с разрешением и какая-тосанация бюджетов. Может быть, медленная, растянутая во времени. Равновесиебудет найдено, даже если ты не приведешь золото в качестве альтернативысегодняшнему бэнкингу.
И надо принять во внимание еще одно обстоятельство. Азиатский кризис 1997года стал следствием непропорциональности развития экспортных секторовазиатских экономик и их финансовых систем. Развитие финансовых систем стран Юго-ВосточнойАзии не поспевало за слишком быстрым ростом их экономик. Слабыми оказалисьбанки, государственные финансовые институты, валюты тоже оказались слишкомслабыми. И после этого кризиса азиатские страны стали в огромных количествахнакапливать доллары и показывать всем, что у них теперь не то что в1997 году. У них теперь надежные резервы, позволяющие выдержать разныестрессовые ситуации. Для Америки это было замечательно, потому что именно этоттренд — увеличение валютных резервов центральных банков по всему миру — былподложкой под рост дефицита бюджета США. Если полно желающих накапливатьдоллары и вкладывать их в низкопроцентные бумаги, почему не воспользоваться? Новот сейчас, когда и евро, и доллар показали свои структурные слабости, я думаю,что само понятие резервной валюты может подвергаться эрозии. Когда ты кладешь вцентральный банк доллары, которые вызывают доверие во всем мире, являютсяглобальным средством платежа, залога и чего угодно — это одно дело. А когда этофантики, которых можно напечатать сколько угодно, почему их нужно накапливать?Почему их нахождение на балансе центрального банка, скажем, Малайзии должнокого-то успокаивать? Само понятие резервной валюты претерпит изменения. Какиерезервные валюты находятся на балансе Федерального резерва? Доллар. А какиевалютные резервы у Европейского центрального банка? Евро. И больше никаких.
Какие внешние условия могут заставить Европейский банк или Федеральныйрезерв прекратить портить собственную валюту? Мне кажется, вот это эрозияположения доллара и евро в мировой финансовой системе. Если центральные банкидругих стран их перестанут накапливать, тогда стороны должны найти какой-тодругой способ обмениваться в двусторонней торговле, в финансовых соглашениях.
— И какой же способ?
— Наверное, они будут платить национальными валютами. Я не думаю, что онибудут возить золото и депонировать его где-то в обеспечение своих займов ирасчетов. Будет более сложная система. Но, например, юань, думаю, будут братьохотнее, чем какие-то другие валюты.
— Но это может быть не юань, а то же золото, например?
— Золото, конечно же, более серьезная основа для валюты.И соответственно более жесткая. Вот такую контрциклическую политику, каксейчас, никакой Федеральный резерв проводить не может, если у него нет какого-тодополнительного золота. А поэтому мне кажется, что весь инструментарийбэнкинга должен измениться. Вся парадигма должна измениться. Монетаризм долженпоказать, что его время просто закончилось. И я не говорю, что монетаризм —плохая теория. Просто каждой теории кажется, что она вечная, а на самом делеона имеет свои границы применения. Монетаризм в своем практическом применениибыл очень успешной теорией, начиная с Рейгана и Тэтчер... Но подошло его время.Монетаризм — не просто теория, а и способ экономического мышления целогопоколения экономистов. Так вот нет сейчас никаких других людей, обладающихкаким-то другим инструментарием, которые бы могли осуществлять центральныйбэнкинг, ни в Европе, ни в Америке. Для них золото точно не является никакиминым способом оперирования. У них мозги устроены иначе, они не знают, какони могли бы работать, как они бы могли решать те проблемы, которые они сегоднярешают, базируя валюту на золоте. Должна произойти смена парадигмы. На мойвзгляд, это еще одна составляющая кризиса, который мы переживаем, — самапарадигма, лежащая в основе глобального финансового регулирования, должнасмениться чем-то другим. Пока еще не готов к этому никто. Бернанкепереназначили, и правильно сделали. А кого назначать вместо него? Вооруженногочем? Делающего что?.. Делать то, что делает Бернанке, он, может быть, делаетлучше всех. На мой взгляд то, что он делает, разрушительно, опасно, плохо. Нодо тех пор, пока не сменилась эта парадигма, он лучший в своем бизнесе.
— Согласились. А про парадигму мы поговорим?
— У меня претензия не лично к Бернанке, а к этой парадигме. Практически допоследнего момента, когда уже все горело, Бернанке кризиса не видел. Илипритворялся, что не видит? Я сейчас готов думать, что он и впрямь не видел.Если центральным банкиром руководит теория, которая не позволяет емурассмотреть, что у него на глазах разворачивается такой кризис... Он же непросто чуть-чуть перекосил процентную ставку, что вызвало некоторый ростинфляции, или, наоборот, сдавило рост экономики. Нет, у него на глазахпроисходит разрушение финансовой системы, системный кризис, разрушающий все,рассыпающееся домино. И он этого не видел до последнего момента! Что ещеговорить про теорию, через которую он смотрит на экономику. Она, очевидно, нехороша,если она не позволяет это видеть. Она, очевидно, не содержит никаких сигналовне то что раннего, а даже позднего оповещения. Более того, буквально две-тринедели назад закончился процесс его переназначения, который был трудным имучительным. Никто из его предшественников не получал таких плохих голосованийна пост председателя Федерального резерва, как Бернанке. Но все-такипереназначили. В процессе дебатов Бернанке выступил со своим объяснениемпроисходившего, и стало ясно, что он и сейчас ничего не понимает. Он и сейчасне видит причин, которые привели к этому кризису. То, как у него выглядиткартинка процесса, ничего не объясняет. В рамках той парадигмы, которой онруководствуется, он умеет теперь уже даже очень изощренными способами вбрасыватьв экономику огромное количество денег. Соответственно создавать пузыри инаращивать долги. Приводить ее в макроэкономически порядочное состояние он неумеет. Он про это ничего не знает. И в этом смысле перспективы ни у него, ни утеории, которой он руководствуется, нет.
Мир так устроен, что он вернется в равновесное состояние. Как бы тяжело этони было, он вернется. Но только уже без этой теории и без Бернанке. Когда этослучится? Думаю, что не так долго ждать, потому что процесс-то очень сильный.
На самом деле жить во всем этом довольно страшно. Но это в общем неизбежно.Я не хочу сказать, что экономика обязательно придет в прекрасное состояние, онаникогда не приходит в такое состояние. Но она должна существенно понизить мерунакопившегося безобразия.
Более того, проектировки бюджета, которые сейчас сделала администрацияОбамы, показывают, что даже при том, что острота кризиса прошла и мера участиягосударства в стимулировании экономики сокращается, дефицит нарастает. Инымисловами, проблема стала хронической. Дефицит торговли с Китаем так исохранился, даже несмотря на вроде бы острый кризис. Он сильно сократился, ноне ликвидировался. Значит, он встроен. Это опять-таки неустойчивость, которая вэкономике сидит. Или возьмем ситуацию с безработицей. Может быть, проблемабудет немного смягчаться. Но она настолько велика, а создаваемые рабочие местабудут, мне кажется, хуже, чем те, которые люди потеряли, что в результатеподушка доходов будет меньше, чем раньше. А это означает, что если у тебя естьопределенная пропорция между доходами населения и стоимостью недвижимости, тыне можешь ожидать никакой нормализации на рынке недвижимости, пока у тебя такаяситуация с доходами населения.
Вернемся к бюджету администрации Обамы на следующий год. Когда составляютбюджет, то показывают расчеты не только на следующий год, а сразу на десять летвперед, чтобы видеть перспективу. И вот бюджет Обамы показывает, что во всеследующие годы американская экономика будет расти с темпом 6% в год. Почему?Ну, потому что иначе никак бюджетные проектировки нельзя сделать сколько-нибудьприличными, потому что дефицит там хронический и расходы бюджета становятсяхронически высокими. Они очень сильно выходят за пределы исторических для СШАнорм. В Америке, если ты посмотришь бюджет, скажем, по расходам и доходам надлинный период, ну, лет на 50, то выглядит это так: расходы составляют порядка21% от валового национального продукта, а доходы — 18—19%. Получаетсядефицит 2—3%, что для Америки уже хроническая картина. Но 2—3% — это еще ничего.Не то что 9—10%, как сейчас. Был, правда, короткий период в конце правленияКлинтона, когда эта пропорция изменилась. Клинтон добился большого сюрплюса, идоходы бюджета стали аж, по-моему, 23%, а расходы упали до 19%. Совсем неплохойпрофицит федерального бюджета. Редкое явление в Америке. Но пришел Буш и всебыстро исправил, сделав за пару лет рекордный дефицит. Так вот Обама создаетсейчас в проектировках дефицит, который выше практически всех предыдущихпериодов. То есть расходы бюджета закладываются на весь период десяти лет выше,чем ее средние нормы.
— Но именно при Клинтоне вырос огромный фондовый пузырь?
— Конечно. Кстати сказать, так тогда и говорили: «Вот вы думаете, почемуслучился интернет-бум и потом крах? Это Клинтон виноват. Потому что он началпогашать федеральный долг, уменьшил количество заимствований федеральногоправительства, а это огромный рынок. Соответственно образовались свободныеденьги, которые туда уже больше не идут. Куда им деваться? Они пошли на рынокакций. И там они вздули все». И вот эта аномалия достаточно быстро закончилась.Но сейчас дефицит выглядит структурно, как рекордный, а если еще Америка небудет расти обещанными темпами в 6%, что практически недостижимо, то дефицитбудет выглядеть намного хуже. На самом деле никуда не деться. Процессвосстановления пропорций, санации федерального бюджета не очень далек от нас вовремени. И поэтому смена парадигмы довольно скоро встанет в повестку дня.
И есть еще один фактор, который будет это форсировать. Это уже начавшийсяпроцесс выхода послевоенного поколения на пенсию.
— Давай поговорим поподробнее о пенсионных фондах. Есть расчеты, что разрывмежду обязательствами и возможностями пенсионной системы больше 50 трлндолларов?
— Я много видел всяких бумаг по частным пенсионным фондам. Они мухлюютдовольно сильно. У них реально, даже по их проектировкам, не хватает четвертифондов по сравнению с их обязательствами. К примеру, долгосрочные обязательствасоставляют 4 трлн долларов, а активов только на 3. То есть на самом деле вбудущем платить нечем. Но в действительности разрыв еще больше. Они закладываютнорму дохода на свой капитал, то есть капитал пенсионного фонда, в среднемпорядка 8% годовых. А реально они делают 2,5—3,5% в год. А зарабатывая2,5—3,5%, будущие поступления будут реально гораздо меньше, и, соответственно,нехватка средств для выплаты пенсионерам еще больше.
Таково положение с частными пенсионными фондами. А теперь поговорим о том,на что люди могут рассчитывать по линии государственных пенсий.
Все актуарные расчеты делаются на очень длительный период, лет на 50, 60, 70даже. И уже в обамовском бюджете видно, что в течение десяти лет расходы посистеме социального страхования будут превышать поступления в нее. А еще через10—20 лет закончатся деньги, которые в системе социального страхования былинакоплены к сегодняшнему дню. И очевидно, например, что Америка, как и другиезападные страны, не в состоянии поддерживать в будущем тот уровеньблагосостояния людей на пенсии, как сейчас. Поэтому люди нашего поколения будутжить хуже, чем то поколение, которое сейчас на пенсии. И более того, этотпроцесс может еще более интенсифицироваться демографическими особенностяминашего послевоенного поколения. На сайте системы социального страхования вразделе актуарных расчетов можно найти, например, базовую информацию о том,сколько людей уходит на пенсию и когда. И там показано, что если выстроить водну таблицу количество всех рожденных в 1945 году, в 46-м, в 47-м, в 48-м и такдалее, то легко увидеть, что, начиная с окончания Второй мировой войны, резкоподскакивает рождаемость. И дальше каждый следующий год дает такую картину:рожденных в 1947 году больше, чем рожденных в 1946-м. Рожденных в 1948-мбольше, чем рожденных в 1947-м, и так дальше 18 лет подряд! 18 лет подрядвозрастает количество людей, уходящих на пенсию. И только на 19-м году этагруппа меньше, чем в предыдущем году.
Это колоссальная перегрузка для федерального бюджета. Потому что происходятодновременно две вещи. Пока это многочисленное послевоенное поколение работало,из их зарплаты деньги отчислялись в социальное страхование. Сейчас эти люди поочереди начинают переходить в другую группу. Они теперь становятся к«окошечку», чтобы получать деньги из этой системы. Этих людей много. Ониперестают вносить, и соответственно бюджет недополучает эти поступления, нозато увеличиваются теперь расходы бюджета, ибо он должен им теперь платить.И бюджет получает двойной удар. Расчеты показывают, что он его не выдержитзадолго до того, как кончатся эти 18 лет. Поэтому государство вынуждено будетпросто сократить свои обязательства перед пенсионерами.
Далее, примерно половина нынешних расходов на медицину приходится напоследний год жизни человека, когда у него ничего не работает. Когда у негоискусственные почки, вентиляция легких и безумное количество операций, которыевсе равно ему жизнь сильно не продлят. Но поскольку это все не за свой личныйсчет, то родственники, естественно, говорят: «Делайте, ставьте, сохраните жизнь»и так далее. Система здравоохранения этого долго выдержать не сможет. И вкакой-то момент скажет: «Мы будем помогать, но только 50% расходов ваши». Этотакие деньги, что люди должны будут сделать выбор: либо вся семья остается безсредств к существованию, либо старики... Представь состояние людей, вынужденныхпроизнести: «Отключайте из розетки». Но реально это то, что должно произойти,чтобы санировать расходы. Я понимаю, что никто не знает, какой год егожизни последний. И поэтому вопрос о том, когда, собственно, «отключать ток»,столь мучителен. Но реально система должна будет освободиться от обязательств,которые она все равно не в состоянии выполнить. И это будет выглядеть ужасно.
Сейчас, скажем, идет тяжелейший кризис бюджетов штатов, они все в долгах.Тем более что не имеют права, за исключением штата Вермонт, иметь большойдефицит. Какой-то небольшой дефицит они имеют право иметь, как, например,сезонный кассовый разрыв, но не более того. И либо они получат деньги отправительства США, либо они должны поднимать налоги, либо они должны сокращатьрасходы. В ситуации более тяжелой, чем Греция, находится штат Калифорния,который в общем-то, взятый отдельно, представляет собой пятую по величинеэкономику в мире. И я вижу сообщения о том, что там стали увольнять учителей.Как?! И это в школе, которая плохо учит?! Это с учителями, которых не хватает?!Да! Не хватает денег! Не хватает денег и не будет хватать на то, чтобыобеспечивать услуги населению. В медицинских программах для стариков штатыучаствуют пополам с федеральным правительством. Если штат недоплачивает вмедицинские программы, то федеральное правительство будет платить столько же.Как они с этим будут справляться? Сокращение расходов, санация бюджетов всехуровней будет выглядеть ужасно. Но это будет происходить. Экономика бессмертна,смертны люди.
— Пока дойдет до Калифорнии... Что делать с Грецией?
— Раньше говорили: в Греции все есть. Вот теперь — там все хорошо с долгами.Можно ли с Грецией обращаться, как с корпорацией, пришедшей к банкротству?Нельзя. В Греции будут продолжать жить люди, она останется сувереннымгосударством. Ну, можно, конечно, потихонечку распродавать острова Эгейскогоархипелага богатым...
— Но на подходе еще Испания, Португалия и Италия...
— Еще Ирландия, а там дальше в отдалении еще есть Бельгия.
— Поэтому, если спасти Грецию, то возможности спасти Португалию будетменьше. Если спасти Португалию и Испанию, то с Италией придется расстаться.
— Знаешь, я на весь европейский проект смотрю с большой симпатией. Все, ктоизучал историю, знают, какой кровью полита эта часть мира! Сколько веков!И европейский проект представляет собой первую попытку создать какое-тотакое социальное устройство, которое бы исключало войны. Но создать из этой лоскутнойЕвропы единое государство (о чем еще Владимир Ильич Ленин писал, помнишь, «Олозунге Соединенных Штатов Европы») исключительно трудно, и проект поэтомуочень растянут во времени. Но именно потому, что никто никого не принуждаетвходить в какое-то единое государство, оно развивается поэтапно. Поэтапно — этоозначает всегда несистемно. Это означает, что все время проект стоитвраскоряку. Вот создали единую европейскую валюту, это большой шаг вперед. Нооставили национальные правительства, национальные бюджеты, национальные налоги,законодательства и так далее. И вот сейчас немцы недоумевают, почему ониподняли у себя пенсионный возраст до 67 лет, и должны теперь помогать грекам,которые не хотят поднять его до 63.
— Но немцы же для себя это создавали, ровно для себя. Единая Европа — этовообще немецкая идея?
— Им непонятно, почему они теперь должны за это платить. Почему они должныплатить за страну, у которой государственная экономика составляет больше 50%. Укоторой теневая экономика составляет 30%. Они не понимают. Не для тогообъединялись. Очень легко понять все аргументы против того, чтобы спасатьГрецию или всех остальных. Но нужно представлять все последствия, а последствия— это постепенное сворачивание европейского проекта. Реален ли он, мы не знаем.Это попытка.
Но, с другой стороны, мы можем смотреть на это как на полигон. Потому чтоодно дело, когда кризис происходит где-то в Аргентине или в Пакистане. Он незатрагивает так глубоко мировую финансовую систему, как ее может затронутькризис Европейского союза. Поскольку Европейский союз — это становой хребет,точнее, один из двух-трех хребтов устройства этого мира.
— Как тебе представляется судьба евро? Доллар хоть и стал таким слабым, новыглядит гораздо лучше, чем евро.
— Доллар на самом деле позволяет себе быть настолько слабым, насколько емупозволяет быть слабым евро. Они в этом смысле друг друга стерегут. Реалиейэтого мира стала конкурентная девальвация. Все стараются удешевить свою валютудля того, чтобы отвоевать рынок у другого. В отношениях между Европой иАмерикой это проявилось особенно ярко, потому что Европа и Америка очень другна друга похожи по устройству их экономик.
Если одна валюта, как, скажем, евро сейчас, по каким-то причинам слабеет,для американской валюты появляется простор для дополнительной эмиссии безсвязанного с этим ослабления. Она может себе позволить напечататьдополнительное количество пустых долларов и не быть наказанной за это, потомучто евро выглядит еще хуже. Или наоборот.
— Евро будет всегда выглядеть хуже, потому что все-таки основной регуляторнаходится в США. Здесь находится эмиссионный центр «первой руки».
— Правильно. До тех пор, пока сохраняется доверие к доллару.Я посмотрел статистику министерства финансов для поиска ответа на вопрос,а собственно, количество долларов в мире уменьшается или увеличивается?Дедолларизация идет или нет? Выясняется, что пока не идет. Это означает, на мойвзгляд, что мы не находимся в конце этого кризиса. Этот процесс займет ещемного времени. Более того, мы видели очень яркий эпизод, когда доллар сильновзлетел, когда в конце 2008 года разразился этот финансовый кризис. Почему?Потому что на самом деле все мировые расчеты были построены на долларах, всекредитование было построено через доллар, и когда идет бегство инвесторов со всегомира, то идет огромное количество требований к доллару. Федеральному резервупришлось открыть линии валютных свопов со многими странами для того, чтобы онимогли обслужить этот рост спроса на доллар. Являлось ли это свидетельством силыдоллара? Нет. Если мировая экономика построена на долларах, то в периодфинансового кризиса спрос на доллары должен возрастать. Это говорит не о силедоллара, а об архитектуре финансовой системы.
— Если невозможно договориться о золотом стандарте или хотя бы о единой валюте,не кажется тебе, что следовало бы в таких обстоятельствах вернуться к валютномурегулированию?
— На мой взгляд, для того чтобы на этот вопрос ответить, нужно посмотреть наситуацию с глобализацией. Глобализация — такой растянутый во времени процесс, проходящиймного фаз, и сейчас, во время этого кризиса, есть ощущение, что как минимумэтот процесс несколько забежал вперед. Что на самом деле мир не готов к томууровню открытости и к тому уровню взаимодействия по линии движения капиталов,рабочей силы, информации и так далее, так как у него для этого не обеспеченаинфраструктура. И поэтому сейчас, во время кризиса, очень хорошо видно,что, в сущности, все, предавая протекционизм анафеме, тем не менее сталипрактиковать протекционизм. Говорю без осуждения. Это очень естественнаязащитная реакция. Почему? Да потому, что в глобальной экономике, по идее,должны быть и глобальные средства регулирования этой экономики. То есть должныбыть какие-то инструменты и институты глобального регулирования, какое-то всемипризнанное международное законодательство, какие-то стандарты, которыедостаточны для того, чтобы управлять этим глобальным процессом. Когда грянулкризис, все пришли к пониманию, что надо договариваться. Создали «двадцатку»,провели несколько встреч, но не договорились, в сущности, ни о чем.А почему? Да потому, что на самом деле договориться исключительно трудно.У стран очень разное положение, очень разные интересы, очень разные фазыроста. Одно интересно Европе или Америке, и совсем другое интересно ЮжнойАфрике, Бразилии, Китаю или России. И поскольку у них несовпадающиеинтересы, то область компромисса исключительно маленькая. И добитьсякакой-то координации, скажем, ввести международное финансовое регулирование —никаких признаков, что это где-либо близко. А если невозможно достичь глобальногорегулирования экономики, значит, она должна вернуться больше к национальнымграницам и, соответственно, замкнуться в национальном регулировании. Здесь дажене то чтобы был какой-то осознанный выбор. Просто «спасайся кто как может!».Каждая страна стала спасать собственную финансовую систему и вкачивать своиденьги в свои финансовые институты. Это реальность, с которой пришлосьстолкнуться. Валютный контроль выглядит как следующий шаг в логике протекционизма,защищающей от этой стихии глобальной экономики, в которой международныеспекулянты могут гонять в течение суток капиталы по всему миру как им угодно,вздувая пузыри, сдувая пузыри и извлекая разницу. Если раньше «горячий» капиталсоставлял проценты от совокупного капитала, сейчас в основном весь капитал иесть «горячий». Поэтому и валютный контроль выглядит для многих как мераразумная, если хоронится глобализация или, по крайней мере, замораживается навремя, и разные другие ограничения по движению капитала тоже.
— А что по поводу валютного контроля? Например, что касается России?
— Ну, во-первых, валютное регулирование вводят для того, чтобы избежатькаких-то нежелательных переходов из национальной валюты в некоторуюиностранную. Предположительно, это происходит тогда, когда иностранная валютапо каким-то соображениям много интереснее, чем национальная. Если у тебя естьсильный доллар и слабый рубль, ты создаешь валютное регулирование для того,чтобы предотвратить бегство капитала, который имеет сильное притяжение в зонудоллара...
— Ты говорил о денежной накачке, которую осуществили китайцы. У нас тожебыли резервы, вполне сопоставимые с китайскими. Если учесть масштабы экономики.А тем более численность населения. У нас все рычаги были. Не было одного вотличие от китайцев — валютного контроля. В ходе «мягкой девальвации» все допоследней старушки сообразили, что надо «бежать» в доллар. Вся экономическаявообще жизнь остановилась, кроме перевода рублей в доллары.
— Ну как это прекратить? Достаточно просто испортить доллар настолько, чтобыэто стало неинтересным.
