Накал политической борьбы прошедших недель определялся не только ощущением, что эпоха Ельцина практически закончена и грядет решительная перекройка политического пейзажа, но и тем, что глубокий финансовый кризис является идеальным моментом для радикального изменения правил игры и, соответственно, позиций тех или иных элит в экономике.
Идея сохранения относительного баланса, сложившегося в прежние годы (хотя и с некоторым общим полевением), олицетворяемая Черномырдиным была с жаром отвергнута альянсом коммунистов и группы Лужкова. Черномырдину не простили того активного и довольно успешного подминания экономики под себя, которым он занимался прошлой зимой и которое считали одной из главных причин его отставки - мол, откровенно готовился в президенты. Его поражение, с другой стороны, стало следствием ослабления «партии экспортеров».
Соблазн передела, причем, уникального шанса - бескровного передела в условиях «нокдауна» финансовых группировок и могущественных прежде экспортеров - был слишком велик. Особенно это актуально для коммунистов, которые еще несколько месяцев назад и мечтать не могли о серьезности собственных слов о «национализации» и даже не решались кроме как во внутрипартийных дискуссиях нигде его произносить. Но партийное чутье не подводило и враги отечества последовательно торпедировали попытки запустить механизмы банкротства для того, чтобы в благоприятный момент заменить чуждое пакостное явление символом родной халявы - «национализация». Дух захватывает: приходишь и берешь!
Не мог себе позволить нейтралитета и Лужков, ибо неизбежно грядущий передел в банковской сфере и перераспределение собственности могло обеспечить тому, кто им будет дирижировать, безусловный отрыв на ближайшие годы. И здесь, конечно, главная опасность исходила для него от Черномырдина. - Кроме того едва ли не самый серьезный удар нынешний кризис наносит именно по Москве и структуре московского экономического благополучия. В продаже - сплошной импорт, а доходы населения в значительной мере завязаны на процветание банковско-гкошного сада. В этой ситуации Лужкову может оказаться недостаточно внутренних резервов для поддержания московского экономического чуда в сносном виде до ближайших выборов и необходимы серьезные политические рычаги.
Этими соображениями определялось поведение российской политической элиты в прошедшие три недели после начала экономического кризиса: кризис - кризисом, главное - чтобы выходить из него кто не начал как-нибудь так - неправильно, через чужие ворота. Этим определялась и цена, уже заплаченная населением за него: в условиях войны всех против всех как не поиграть на курсах и панике. Этим определился и финал политического кризиса: сохранившийся с советских времен международник Примаков более-менее удовлетворил всех. - Ну - почти совсем всех. Точнее: всех, кто хочет изменения экономической модели. Чтобы зарплаты платили, товар отгружался, пенсии увеличивались, престиж повышался.
Е.М.Примаков принадлежит к тому поколению советских людей, которые вошли в самостоятельную жизнь после войны, на закате сталинской эпохи. Уже в 1950е он становится карьерным международником, работая поначалу на Гостелерадио. Это такая особая профессия в мире советской номенклатуры: являясь передовиком идеологического фронта и разоблачая мир капитала, он в реальности большую часть времени проводит за границей, где в статусе совзагранслужащего сживается с удобствами и ценностями капиталистического образа жизни. В то же время сами эти ценности и приятности являются непосредственной платой за добросовестное разоблачение оных ценностей и служение отечественным бесценностям. Кроме того возможности и вектор дальнейшей карьеры определяются степенью интегрированности в дела разведки.
Следующий этап - карьера в занимающихся зарубежной проблематикой институтах академии наук. Несмотря на наличие некоторых научных работ (без этого все-таки академиком не станешь), Примаков здесь выступает прежде всего как функционер, обеспечивающий связь ученых-международников с высокими инстанциями и направляя их деятельность в русло интересов этих инстанций - вероятно, все той же разведки. Впрочем, уход в академическую карьеру весьма часто означал и некий серьезный срыв в сфере непосредственной международной журналистско-разведовательной деятельности.
Решительный карьерный взлет ученого международника происходит в горбачевскую эпоху, когда именно этот тип функционера постсталинской формации, значительно вестернизированного и идеологически циничного, связанного с кгбешными, а не старыми партийными структурами, особенно востребован. Примаков становится председателем Совета Союза первого советского горбачевского парламента. На этом посту он как-то ничем особым не отличался, как всегда и везде в течение своей карьеры, считаясь компромиссной фигурой, более-менее приемлемой и для тамошних демократов и для фундаменталистов. - Это свое качество Примаков концептуализировал, обогатив русский язык словом «консенсус»: на заседаниях он постоянно, монотонно и по большей части безуспешно призывает выступающих к консенсусу, а население, всегда подозревающее в неловких фонетически и оторванных от реальности словах что-то смешное и непристойное делает, это слово речевым бестселлером 1990 г.
В постгорбачевскую эру Примаков неожиданно становится руководителем выделенной из КГБ Службы внешней разведки, сменив нелояльного Ельцину Шебаршина. С этого момента он, с одной стороны, входит, несмотря на определенную близость Горбачеву, в высшее ельцинское руководство, а с другой - занимает нишу идейного консерватора в нем. В качестве руководителя СВР он лояльно (по отношению к Ельцину) оппонирует прозападнической политике козыревского МИДа и на волне «демократических разочарований» середины 1990х становится сам министром, что, в частности, означает изменение наших отношений с Западом: от эйфории интеграции к консервативному прагматизму. Главная идея здесь проста: выступая с антиамериканских позиций в международных делах и играя на международных конфликтах, можно добиться значительно больших успехов в получении экономической помощи, чем разоружением и безраздельной дружбою.
Следующей важной инициативой Примакова-консерватора, обеспечившей ему в немалой степени столь жаркое сочувствие коммунистов, была недавняя идея объединения с Белоруссией. - Возникшая как ответ расширению НАТО, концепция ускоренной интеграции с младшим западным батькою стремительно трансформировалась тогда в проект форсированного объединения, позволяющего радикально изменить статус и весь вектор развития страны. - После поражения «зайчикового» заговора отставка Примакова казалась очевидной, однако старый лис сумел выкрутится и отстоять свое положение «системного консерватора». Этот статус, собственно, совершенно конгруэнтен его положению в советской номенклатуре последнего советского десятилетия - только там он выступал в роли осторожного и компромиссного внутрисистемного либерала. В этом статусе призван он Родиной и сегодня: для Ельцина он будет «лояльным» руководителем «левого», анти-ельцинского по духу правительства, а для Запада и отечественных либералов - его смягчающим прикрытием. Окружать же старого международника будут, судя по последним сообщениям, исключительно «профессионалы высочайшего класса» - бывший руководитель Госплана Юрий Маслюков и бывший начальник Госбанка Виктор Геращенко. «Высочайшие профессионалы», опустошившие государственную казну и товарные рынки к осени 1991 под ноль, несомненно, и на сей раз проявят свои незаурядные уменья и глубокий патриотизм. А приступы тошноты можно будет гасить, слушая в целом разумную и грамматически правильную речь пожилого и мудрого международника.
Вот и президент только что по телеку сказал, что сегодня необходимо срочно а) снизить цены, б) вернуть на прилавки товары, в) восстановить банковскую систему, г) вернуть вклады населению. - Умилительно. Еще - цветы посадить вдоль всех дорог. - Про цветы всегда забывают!
