В последнее время общество ведет дискуссии по теологическим вопросам - о конечности жизни, о свидетельствах наличия Бога, о совершенствах и несовершенствах бытия. Зарубежные ученые Орсон Райних и Дэвид Штернберг написали философский труд, в котором попытались дать ответы на острые теологические вопросы.
Аурелий: Домитий! Завидев фигуру вдалеке, я сначала не понял, кто это – ты или какой-то незнакомец, но я рад, что именно первое оказалось правдой – я боялся, что мне придется коротать сегодня вечер без тебя.
Домитий: Уверяю тебя, твои страхи напрасны. Страх, однако, послужил причиной моего опоздания.
Аурелий: Страх чего?
Домитий: Тацит, которого я до сих пор считал таким же богобоязненным, как и я сам, поведал мне свои мысли, которые заставили меня усомниться в его вере в существование Бога.
Аурелий: И что же в его мыслях вселяет в тебя страх?
Домитий: Не могу себе представить, чтобы меня обуревали такие же мысли: ты смотришь в небо, наполненное звездами, каждая из которых является солнцем, вокруг которого вращаются планеты настолько безупречно, что никогда не сходят со своей орбиты, но при этом среди этих миллионов звезд и бесчисленного количества планет, вращающихся вокруг них, есть только одна, на которой существует жизнь. На этой единственной планете есть все ресурсы, необходимые для продолжения нашего существования. У нас есть моря, наполненные водой, чтобы пить, у нас есть поля, покрытые растениями и лесами, в которых живет множество животных, а наша система пищеварения устроена так, чтобы мы могли есть их и черпать энергию из их плоти. Разве этот порядок, присущий в равной мере небесным телам и живым существам, не убеждает тебя в существовании некоего разумного создателя, предусмотревшего непрерывное воспроизводство Вселенной?
Аурелий: Так ты утверждаешь, эта Вселенная – идеальное творение?
Домитий: Да, утверждаю.
Аурелий: И идеальное творение требует идеального создателя, не так ли?
Домитий: И это очевидно.
Аурелий: Тогда как ты объяснишь все то, что может быть истолковано как недостатки нашей Вселенной? Очевидно, что наша галактика через несколько миллиардов лет столкнется с галактикой Андромеда, сметая все живое с лица Земли, если оно к тому времени не будет уничтожено болезнями или тепловым ударом или даже противоречиями внутри человечества. Представь себе улицу, на каждой из сторон которой живет по ремесленнику. Ремесленник с восточной стороны славится прочностью своих изделий, в то время как тот, что живет на западной стороне, известен тем, что его изделия очень быстро выходят из строя. Если бы тебе пришлось выбирать, у кого из этих двоих ты купил бы товар?
Домитий: Вполне очевидно, что и я, и любой другой человек в здравом уме будет покупать товары у того, чьи изделия прослужат дольше (при условии, что остальные их качества сопоставимы).
Аурелий: То есть не потому, что те товары, что служат дольше, отличаются в лучшую сторону от тех, что имеют более короткий срок службы?
Домитий: Наверное, так.
Аурелий: Однако ты назвал совершенство Вселенной свидетельством наличия Бога, несмотря на то, что жизнь Вселенной и ее обитателей в сущности конечна, а то, что конечно, не является идеальным, ибо мы можем вообразить нечто более совершенное, а именно – то, что вечно.
Домитий: Ты достаточно четко сформулировал свою точку зрения, но она лишь указывает на допущенную мной грамматическую ошибку, а не на факт отсутствия Бога. Мне не следовало бы говорить, что Вселенная совершенна, потому что это не так. Я хочу уточнить свои слова: Вселенная сложна и балансирует на лезвии ножа, так что малейшие перемены приведут к тому, что Вселенная может попросту прекратить свое существование.
Аурелий: Ты хочешь сказать, что уникальность и сложность этого творения свидетельствует о Божественном замысле, но боюсь, что ты опять ошибаешься. Ты утверждаешь, что существование Вселенной «балансирует на кончике ножа», но разве в этом состоянии больше стабильности, нежели нестабильности? Представь себе стол, идеально спроектированный так, чтобы выдержать вес в пятьсот граммов. Он спокойно и с большей точностью выдержит этот вес по сравнению с любым другим столом. Однако стоит лишь увеличить вес до пятисот одного грамма, стол сломается; если же снизить вес до четырехсот девяносто девяти граммов, стол ждет такая же участь. Будет ли справедливым мое утверждение о том, что такому столу свойственна замечательная точность? Разве его существование также не находится «на лезвии ножа»?
Домитий: Находится.
Аурелий: И в каком состоянии находится такой объект – стабильности или нестабильности?
Домитий: Нестабильности, без сомнения.
Аурелий: Не думаешь ли ты, что то, что стабильно, предпочтительнее, чем то, что находится в состоянии нестабильности, ибо последнее может измениться под действием даже самого незначительного фактора, в то время как первое остается неизменным даже под воздействием большой силы.
Домитий: Хоть это и верно, но кажется мне, что это не меняет мою теперешнюю позицию: я отказался от идеи совершенной Вселенной в пользу несовершенной. Все, что ты сделал, это показал мне, что несовершенств гораздо больше, чем мне до сих пор казалось…
Аурелий: Не думаешь ли ты, что идеальное творение – это то, что вечно и бесконечно? Иными словами, понятие бесконечности и вечности неразрывно связаны с понятием совершенства?
Домитий: Согласен.
Аурелий: Может ли некто совершенный производить несовершенные вещи?
Домитий: Это было бы абсурдом: будучи способным иметь или производить хоть малейшее несовершенство, это некто сам перестает быть совершенным.
Аурелий: Будет ли справедливо с моей стороны описать твоего Бога как совершенное существо?
Домитий: Это классическое толкование, и я под ним подписываюсь.
Аурелий: Однако ты ранее допускал, что Вселенная не только конечна, но и нестабильна. В то время как совершенное бесконечно и стабильно. Также ты упомянул, что Бог был создателем этой Вселенной, следовательно, похоже, что он создал нечто недостаточно совершенное. Чем ты ответишь на это?
Домитий: Я затрудняюсь с ответом…
Аурелий: Мы точно знаем, что Бог, по определению, идеален. Также мы пришли к заключению, что Вселенная несовершенна, ибо мы можем представить себе нечто лучшее, а то, что подлежит улучшению, не может, по определению, быть совершенным. Что означает совершенство для существа, подобного Богу? Могу предположить, что это подразумевает всемогущество, всеведение и всеблагость, однако же существование несовершенных вещей, похоже, представляет собой угрозу для одного или всех этих качеств. В противном случае, как мне кажется, тебе следует отказаться от одной из этих характеристик или от идеи Бога вообще.
Домитий: Несмотря на то что Вселенная представляется несовершенной, она возможно создана таковой для выполнения более высокой цели. Возможно, что то, что мы определяем как несовершенство, является, в противоположность заключениям нашего ограниченного разума, совершенством: если бы мир был идеален, ни у чего не было бы цели существования. Не было бы сложностей, которые нужно преодолевать, не было бы споров или усовершенствований, которые нужно было бы изобретать. Возможно, Бог создал нас с недостатками, чтобы мы могли преодолевать их в будущем. Следовательно, Вселенная не является несовершенной, в чем ты ошибочно меня убедил.
Аурелий: Разве мы ранее не пришли к заключению, что идеально только то, что невозможно улучшить?
Домитий: Пришли.
Аурелий: И если бы я принял абсурдное предположение о том, что перемены могут существовать в совершенном мире, а мне сложно даже допустить такую мысль, но тем не менее я настаиваю, для твоего лучшего понимания, что если бы наша цель состояла в усовершенствовании и достижении идеала со временем, и, следовательно, мир, допускающий перемены, совершенен в том, что он отвечает нашим целям, оставаясь, разумеется, при этом конечным, его нельзя считать совершенным до тех пор, пока мы все же можем вообразить себе Вселенную, отличающуюся от нашей лишь тем, что она существует вечно. (Ты же должен помнить, что если эта Вселенная возможно создана для того, чтобы мы могли совершенствоваться благодаря ей, она все же остается конечной, и, следовательно, мы можем представить себе ее лучшую, вечную версию).
Домитий: Если предположить, что перемены могут проистекать только из несовершенства, а наша цель состоит в достижении совершенства путем перемен, то возможно, что Бог связан законами и принципами Логики для создания несовершенной Вселенной. Разве всемогущество не управляется логическими принципами, ограничивающими все действия в нашей Вселенной? Даже всемогущее существо не может делать то, что нарушает логику: оно не может, например, создать форму, одновременно идеально треугольную и идеально прямоугольную.
Аурелий: Законы и принципы, которые управляют Вселенной, включая твои принципы логики, предшествуют ее существованию или появились вместе с ней?
Домитий: Последнее является единственным достоверным объяснением. Ибо если предположить обратное, то это будет означать, что существование предшествует существованию, а если принять такую аргументацию, то она приведет к недопустимым допущениям и в конце концов к бесконечному возвращению к исходной точке, из которой лишь самая изощренная логика способна найти выход.
Аурелий: В таком случае эти основные принципы тоже, должно быть, созданы Богом, но разве может всемогущее существо создать законы, способные ограничивать сами себя? Разумеется, то, что ограничено, не может являться всемогущим, ибо как можно представить себе, что подобное существо отличается лишь тем, что оно не одинаково ограничено. Бог не может быть ограничен такими законами, и это снова возвращает нас к вопросу о том, как совершенное существо может произвести нечто несовершенное, – к вопросу, на который тебе еще предстоит адекватно ответить. И ты все еще веришь, что Вселенная совершенна?
Домитий: Нет, ты убедил меня в невозможности такого утверждения.
Аурелий: И ты все еще веришь в существование совершенного небесного существа, под которым ты понимаешь Бога?
Домитий: Да, но я не знаю, как согласовать это с несовершенством Вселенной. Это кажется невыполнимой задачей…
Аурелий: Если так, как ты можешь оставаться убежденным в существовании Бога?
Домитий: Сложный характер Вселенной, начиная с физической и заканчивая моральной сложностью, вне всякого сомнения убеждает меня в том, что должно быть некое архитипическое существо, которое спроектировало все это, но возможно мы ошибаемся, приписывая ему совершенство, ибо я полагаю, что ты прав, утверждая, что совершенство не может произвести несовершенство, ибо сама природа перемен свойственна лишь тому, что несовершенно, и предположив, что эта Вселенная несовершенна, как ты доказал мне на многочисленных примерах, следует принять, что ее создатель также должен быть несовершенным. Однако я не буду и на самом деле даже не могу допустить, что создателя не существует, ибо не ничего более рационального для моего разума и более истинного для моей души, чем существоание активного божественного творца.
Аурелий: Ты можешь видеть то дерево вон там, сразу за прудом?
Домитий: Могу.
Аурелий: Ты убежден в его существовании?
Домитий: Настолько, насколько можно быть в чем-либо убежденным.
Аурелий: А что именно убеждает тебя в его существовании?
Домитий: Тот простой факт, что я это ощущаю. С того места, где я сижу, можно отчетливо рассмотреть его высоту и количество ветвей, и даже цвет листьев. Я могу еще больше убедиться в его существовании, если подойду к нему и пойму, что могу ощущать шершавость коры под пальцами и даже почувствовать его природный запах.
Аурелий: Итак, узнать что-либо можно через чувственное восприятие?
Домитий: Кажется, да.
Аурелий: Итак, если бы некий человек сказал, что слева от этого дерева стоит крылатый конь, три метра в высоту, со шкурой из металла, что бы ты о нем подумал?
Домитий: Я бы подумал, что он нездоров или страдает каким-то обманом чувств. Ибо в отличие от дерева, которое я могу увидеть и почувствовать и запах которого могу ощутить, конь остается невидимым и неосязаемым для всех, кроме одного человека, заявляющего о том, что он знает о его существовании.
Аурелий: Следовательно, то, что нельзя ощутить путем чувственного восприятия, представляется нам несуществующим?
Домитий: Да.
Аурелий: Тогда что ты скажешь о своей вере в существо, которое является невидимым и неслышимым для стольких людей? Какая причина может заставить нас принять его существование, но не принять существование крылатого коня?
Домитий: У меня есть сердце? А у того дерева – корни?
Аурелий: Я полагаю, да.
Домитий: Если ни мое сердце, ни его корни нельзя увидеть, но ты тем не менее знаешь об их существовании, как это может быть?
Аурелий: Мне бы хотелось, чтобы ты продолжил свое объяснение, чтобы я тоже понял это твое откровение.
Домитий: Восприятие необходимо для знания и осведомленности, и оно, по моему разумению, разделяется на два разных типа: Ты и я, мы оба согласились с тем, что мы знаем о существовании этого дерева, исходя из того, что мы могли (помимо других способов восприятия) его наблюдать. Следовательно, дерево можно непосредственно ощущать, так как существует прямая связь между физическим проявлением и нашим наблюдением. Однако в отношении корней прямая видимость отсутствует, и тем не менее мы знаем, что корни есть. Это вторая форма восприятия – опосредованное познание. То, что познается опосредованно, можно не видеть непосредственно, но результаты его существования можно наблюдать, и, исходя из этого, мы можем сделать вывод, что должна существовать причина таких результатов. То, что познается опосредованно, известно через результаты, которые оно производит: То есть, ты можешь быть уверен, что у меня есть сердце, несмотря на то, что оно всегда было и всегда будет невидимым для тебя.
Аурелий: Так ты полагаешь, что Бога можно познать опосредованно, через его создания?
Домитий: Разве это логическое рассуждение не выглядит убедительно?
Аурелий: Несомненно, ты пролил новый свет на этот спор, достоин сожаления только тот факт, что ты пролил это свет сквозь фильтр, который позволяет освещать лишь то, что ты желаешь осветить.
Домитий: Что ты имеешь в виду?
Аурелий: Я могу знать о существовании твоего сердца, так как ничто иное не может его заменить. Если бы между твоими легкими находился камень, эта беседа завершилась бы гораздо раньше, чем мне бы хотелось. То же можно сказать о любом другом предмете, которым бы ты попытался заменить свое сердце. Однако ты высказываешь предположение, что мир, который мы видим перед собой, имеет лишь одну возможную причину. Ты полагаешь, что он не может не быть результатом акта творения, и следовательно может показаться, что ты ведешь спор циклично: «Я верю, что Бог существует, так как я вижу его творение; я знаю, что это его творение, ибо только Бог мог создать это». Похоже, что ты признаешь как данность то, что должно быть доказано. Могу ли я использовать подобный аргумент для доказательства несуществования Бога? «Я верю, что расширение Космоса привело к появлению Вселенной, так как я вижу, что мир несовершенен и создан естественным путем. Только расширение Космоса могло создать такой мир». При этом я принимаю предположение о несуществовании Бога даже еще до того, когда смогу оценить такое предположение. И наоборот, верно и то, что ты предполагаешь существование Бога на том же основании. Почему же ты утверждаешь, что, наблюдая мир вокруг нас, ты опосредованно познаешь Бога, а не некую невидимую силу природы?
Домитий: Предположение, что Бога не существует, подразумевает, что Вселенная произошла из ничего, разве это не кажется логически невозможным?
Аурелий: Ты считаешь, что Бог произошел из ничего?
Домитий: Нет, я верю, что он вечен.
Аурелий: Почему же тогда мы не можем предположить, что Вселенная тоже вечна, ведь это несомненно было бы более простым объяснением, основанным на тех же доказательствах, что и твое предположение.
Долмитий: Вселенная состоит из материи, а Бог – нет. Он относится к пространству в то время как материя, ограниченная пространством и временем, не может быть вечной.
Аурелий: Разве мы ранее не согласились с тем, что Бог не постигается опосредованно?
Домитий: Согласились.
Аурелий: Но ты знаешь о его существовании, ибо можешь опосредованно ощущать его через нашу Вселенную?
Домитий: И это верно.
Аурелий: Почему же тогда с моей стороны будет неверным утверждение о том, что вечная материя, существуя, не может быть познана непосредственно через форму нашей Вселенной. Какую истину содержит твое предположение в отличие от моего? Разве то, что ты пытаешься доказать, основывается только на вере, но не на разуме? Ибо, несмотря на то, что есть и другие, равным образом приемлемые альтернативы, ты настаиваешь на своей с непоколебимым упорством.
Домитий: Несомненно, что моя вера в Бога требует лишь веры, но это вера, основанная на разумных мотивах.
Аурелий: Твои мотивы можно изменить с помощью аргументов и развития доказательств, но с верой все иначе. Аргументы можно разрушить, но веру – нет. Вера не совершенствует доказательства, но и ее результаты не вредят им. Вера разрушает разумные аргументы, которые ее окружают: она давит и душит разум до тех пор, пока тот бессильно не откажется от своей способности производить суждения, которым разум обладает в отличие от воли.
Домитий: Я не считаю, что я так уж сильно заблуждаюсь, как ты это представляешь. Хотя у меня есть вера, я все же чувствую, что меня можно убедить отказать от нее, если я пойму, что я в ней больше не нуждаюсь.
Аурелий: Так ты утверждаешь, что вера в Бога необходима для какой-то цели? Какова же эта цель?
Домитий: Нравственная. Без Бога я не знаю, как люди могли бы быть нравственными или действовать добропорядочно по отношению друг к другу.
Аурелий: Какое отвратительное допущение! Ты хочешь сказать, что ты придерживаешься правил морали лишь из страха наказания или в надежде на будущее вознаграждение? Тогда в каком смысле ты на самом деле обладаешь нравственностью? Ты лишь надеваешь маску нравственности, чтобы создать видимость своего движения к незаслуженной добродетели. Делая или не делая что-либо таким образом, ты не обращаешься к нравственности ни в каком подлинном смысле; твои наклонности, в частности, те, что способны отвести от тебя боль и бросить в крепкие, ободряющие объятия Удовольствия, призваны, дабы выполнить свою роль, не только обмануть окружающих, но и в равной, если не в большей степени, обмануть и самого тебя, ибо известно, что склонности ведут волю к цели, наиболее выгодной их владельцу, мало считаясь с волей других людей. Однако, насколько это возможно, в самых потаенных и дальних уголках своей души, человек стремится к удовлетворению своих наклонностей, осознавая при этом, что он поступает не совсем нравственно. И поэтому необходимо, чтобы такие наклонности, в той мере, в какой воля подсознательно настаивает на их удовлетворении, были прикрыты личиной достоинства и благочестия, приверженности полному и неизменному добру. С этого момента такие наклонности перестают, в понимании сознательной воли, быть просто проявлением эгоистических желаний, отныне они существуют в виде веры в Бога и в высшее добро, и ты можешь говорить и на самом деле получать удовлетворение от своих утверждений о том, что ты следуешь нравственным законам Бога и поэтому являешься хорошим человеком, в то время как одинаково верно и то, что твои наклонности и, если уж на то пошло, твоя подсознательная воля, увели тебя от боли по пути вечного блаженства (как им это всегда полагается делать), и при этом самым гнусным образом убедили тебя, что ты действовал на основании принципов нравственности и благочестия, тогда как ты в действительности лишь уступил своим собственным эгоистическим желаниям. Позволь спросить тебя вот о чем: предположим, что завтра ты просыпаешься и узнаешь, что ученые обнаружили доказательство несуществования Бога. Не знаю, какое это может быть доказательство (я также осознаю, что твоя вера может затруднить такое допущение). Но предположим, что такое случилось, и даже самые убежденные из наших клерикалов признали такое доказательство. Что же тогда? Ты выйдешь на улицу в варварском стремлении к убийству и насилию? Твое сочувствие и человеческая солидарность прекратит свое существование, оставив пустое место там, где раньше располагалась нравственность?
Домитий: Я никогда не позволю себе совершать такие поступки.
Аурелий: Тогда как ты можешь утверждать, что нравственность зависит от существования Бога, если я доказал, что она продолжит свое существование даже после его исчезновения?
Домитий: Я не знаю, что думать обо всем этом. То, что ты говоришь, одновременно кажется верным в силу приведенной аргументации, однако вступает в противоречие с тем, что я до сих пор считал разумным. Мы должны продолжить эту дискуссию после того, как я смогу обдумать все сказанное.
