Для начала я хочу без малейшей доли иронии выразить благодарность Дмитрию Кузьмину за его реплику– корректную, взвешенную, ясную и лишенную элемента полемики радиполемики. По-моему, чем скорее мы перейдем на такой режим диалога, темлучше. Мне тоже вовсе не хочется спорить с Дмитрием там, гдепространства для этого спора нет, и я определю эти зоны.
Да, с точкизрения литературного процесса – именно на этой точке зрения мы имзафиксируем сейчас свое внимание – важен актив. Да, мой итоговый выводпредыдущего материала – насчет того, что младшие над старшими непроизводят никакого серьезного необратимого отбора и суда, - не следуетлогически из сказанного там же выше. Как было подчеркнуто, онпоследовал из наблюдений и размышлений. Думаю, пришла пора ихразвернуть.
Что такое литературный процесс? Это с оговорками сам процесснаписания стихотворения, рассказа или романа – без последующегоусвоения итога той или иной литературной институцией письмо остаетсявещью в себе, в процесс не вплетается. Наверное, это суммаразнообразных репрезентаций настоящего времени. Издание авторских книг– в том числе, давно ушедших поэтов и писателей (пример Кузьмина насчетМаксима Амелина и графа Хвостова принимаю с благодарностью). Изданиежурналов, альманахов, антологий, в том числе – сетевых. Вечера,фестивали, студии, премии, критические реакции и т.д. С точки зренияраспределения ролей, здесь действуют: поэт, прозаик, издатель,редактор, составитель, куратор, мастер, координатор, член жюри, критик,культуртрегер. С точки зрения человеческой начинки, это примерно одни ите же люди, с возрастом играющие все больше ролей. Если говорить опринятии решений, примерно в 90% ситуаций старшие решают судьбумладших, а не наоборот.
Какое место в литературном процессе занимает стихотворнаядеятельность двадцатилетних? Ну, если учесть, что не каждый считающийсебя поэтом – поэт, а не все маркированное подзаголовком«стихотворение» - стихотворение, то очень маргинальную. Это навскидку1% от реально существующего и интересного. Что еще существеннее – самовыделение этого 1% является результатом деятельности старших (поотношению к этому) поколений. Есть несколько человек, интересующихсямолодой поэзией, в их числе – Дмитрий Кузьмин. Но, конечно, не стоитсводить литературный процесс к этому его тонкому сектору.
Цитирую возражение Кузьмина: «Это прекрасно и правильно, чтоназванные Костюковым коллеги издают тех, кого они издают (хотявоспроизводят они, конечно, не всю карту, а тот её фрагмент, который вбольшей степени занимает их как читателей или исследователей:какого-нибудь Ивана Игнатьева или Неола Рубина или Нину Хабиас — нет,не воспроизводят)». Однако я беру с полки репринтное издание«Якоря» (1936). Из помянутых мной 6 поэтов представлены 5 (кромеАриадны Скрябиной). Из 3 гипотетически добавленных Дмитрием – ниодного. Впрочем, мы можем спросить Евгения Витковского, какая его цель– воспроизвести литературную карту той эпохи или устроить ее на свойвкус. Я практически уверен в ответе. «Якорь» составлен Адамовичем иКантором – представителями решающего пула той эпохи, условно старшимпоколением.
Далее. Д. Кузьмин: «Поэтому вопрос о том, что именно из поэзиинедавнего прошлого сегодняшние молодые поэты держат у себя в активномзапасе, кажется мне вполне правомерным и важным. Можно это выяснятьпутём опроса молодых поэтов, а можно аналитически, рассматривая ихпоэтику и уясняя себе, каковы её корни». Между тем, анализируяпоэтику, можно определить прямые влияния. Возможно, это имеет смыслназвать корнями. Дмитрий абсолютно правильно замечает, что я смешиваюавторский и читательский опыт. Читателями поэзии на данный моментявляются представители цеха. Под авторским опытом Кузьмин, очевидно,понимает переимчивость – то, что можно выудить из анализа поэтики.Здесь, однако, возникают вопросы.
Влияния очевидны у молодых, несостоявшихся поэтов. Чем более онивзрослеют, обособляются, тем более самодостаточны. Если не замыкатьлитературный процесс на двадцатилетних, если перенести его нервныйцентр туда, где он и есть, условно говоря - на Чухонцева, Гандлевского,Цветкова, - карта влияний страшно бледнеет и сильно зависит отсоставителя этой карты. (Признак, кстати, несостоятельности именноанализа). А если у зрелого успешного поэта мы видим явное влияние, этопревращается в проблему (Херсонский – Бродский). Допустим, мыуяснили себе круг имен, повлиявших в свое время на юного Гандлевского.В 30 лет он их влияния преодолел. То есть – в нашей фразеологии –перевел таких-то из архива в актив, использовал и вернул обратно. Ну ичто?
Мы попадаем в ножницы: там, где влияния очевидны, объект влияний ещене вполне поэзия и очень условно относится к литпроцессу. Там же, гдесамоочевидна поэзия и мы имеем дело с фокусом внимания литпроцесса,неочевидны влияния. И я бы так скорректировал эту картину: болееосмысленно говорить о важности круга поэтов для поэта. Например, Мандельштам почти всегда очень важен, но крайне редко мыотмечаем его стилевое влияние. Еще отчетливее это относится к Пушкину.Можно перенимать позицию по отношению к литературе, миру,метафизическую осанку, что ли. Это не считывается со стихов. Со стиховмы считаем 1-2 имени. Для полноценной жизни поэт читает, любит, помнит50-100 других поэтов. И, конечно, авторский опыт = читательский опытавтора. А вовсе не зона стилевого влияния.
Нет. Социокультурная доминанта считывается вообще безоглядки на уровень, с самотека премии «Дебют», с, условно говоря,10.000 – как бы назвать? – социологических анкет, замаскированных подстихи. Там доминанты будут совершенно другие – стихи о Родине, стихи одружбе и вражде, о строении мира, о первой любви. Стилистически –спотыкающиеся ямбы. Чтобы говорить о тенденции и мейнстримедвадцатилетних, я (по-моему, корректно) высекаю примерно 50стихотворцев соответствующего возраста, уже отобранных региональнымикураторами, фестивальную блуждающую компанию. Именно здесь (по-моему,на слух) доминанта – дневниковый лепет верлибром. А сужать 50 до 3-5 инаходить другую тенденцию – произвол.
И последнее. Дмитрий Кузьмин вспоминает себя двадцатилетним и говорит, что «никомуне ведомых декадентов и авангардистов 1890-1920-х гг. самостоятельновылавливал из малоизвестных альманахов Серебряного века». Оставляяв стороне, что автора 1920-х гг. маловероятно выудить из Серебряноговека, замечу одно – это опыт эксклюзивно Дмитрия Кузьмина. Не простоочень одаренного и любознательного юноши из московской литературнойсемьи, даже так не типизируется, а ровно Кузьмина. Надеюсь, онсогласится – молодые, даже самые одаренные, далеко не таксамостоятельны в выборе чтения, как сам Дмитрий в молодости. Ониосуществляют свой выбор в рамках представленного. Кого привез Файзов,кого издал Переверзин, кого любит Петрушкин, кого повесили на«Полутонах». Конечно, очень сильно приоритеты молодых определял иопределяет сам Кузьмин – через «Вавилон», впоследствии – через«Воздух».
