Статья в журнале "Эксперт" Максима Соколова "Кровавая политтехнология" анализирует события приведшие к первой русской революции. Это уже не первая попытка понять, что привело к первой русской смуте XX века. Cтарт положила статья в журнале "КоммерсантЪ- Власть" в которой революция, начавшаяся 100 лет назад рассматривается с точки зрения борьбы тогдашних российских олигархов против царской бюрократии.
"Кровавая политтехнология"
Если брать расхожее определение политтехнологии как искусства "разводить" широкие народные массы, то при таком циническом взгляде на вещи 9 (22) января, именуемое также Кровавым воскресеньем, может считаться профессиональным праздником политтехнолога. Сто лет назад была устроена фантастическая по эффективности разводка, без которой 1905 год вряд ли мог бы стать годом неслыханной смуты.
По состоянию на 1 января 1905 года положение России могло внушать умеренный оптимизм. Кредит и финансы в порядке, социальная напряженность - на приемлемо низком уровне, хозяйство росло, и даже война на Дальнем Востоке не успела расшатать общество. Да, в конце 1904 года Россию захлестнула волна либеральных банкетов со смелыми речами, однако от прогрессивного "любим выпить, закусить, в пьяном виде пофорсить" до смуты дистанция все же немалая. Как говорят креативщики, нужен был ход - и этот ход был найден.
От имени фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга была составлена петиция, слишком многое в которой заставляет усомниться, точно ли рабочие с ней были ознакомлены, а если даже и были, точно ли понимали ее смысл. Положим, что зачин "Нет больше сил, государь. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук" - был всего лишь эффектным зачином хотя сам по себе одномоментный переход от многолетнего status quo (весьма несовершенного, согласимся) к готовности предпочесть смерть невыносимым мукам психологически не вполне объясним. Зато были иные социальные группы, для которых, в отличие от рабочих такая риторика была вполне органичной. Еще труднее понять, каким образом фабрично-заводские рабочие вдруг породили чеканные строки, как будто услышанные ими на либеральных банкетах, куда рабочих вообще-то не звали: "Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну... Необходимо народное представительство... Для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов". Учредилка и четыреххвостка и в то время относились к давним интеллигентским святыням, но столь мгновенное преисполнение интеллигентской верой наводит на мысль, что либо это было чудо, либо кто-то вспомнил учение о том, что рабочий класс, взятый per se, способен выработать лишь тред-юнионистскую идеологию, а осознание его истинных интересов должно быть внесено в него извне.
Внесение извне правильного сознания было бы совсем идеально недоказуемым, когда бы не важная проговорка. Тысячи раз - и в годы смуты, и потом, в советских учебниках - была повторена фраза о том, что 9 января была расстреляна вера рабочих в царя. Было упущено из виду, что расстрелять можно только то, что существует. Никто же не говорил, что была расстреляна интеллигентская (или с.-д.) вера в царя - по причине отсутствия таковой. Но текст петиции, требующий от царя немедленно самоупраздниться вместе с монархией (а созыв Учредительного собрания именно это предполагает), означает, что никакой веры в царя у петиционеров нет, ибо тому, в кого веришь, не предлагают самоликвидацию. Либо петиционеры в царя верили, но петицию не читали и смысла ее не воспринимали. Просто когда цель уже была достигнута и кровь пролилась, о содержании петиции желательно было немедленно забыть - что и было сделано.
Однако сама по себе петиция была недостаточна. Для полноценного кризиса необходимы были еще и решительные средства для воплощения петиции в жизнь. Вариант с немногочисленными выборными, которых принимает царь, был неприемлем, поскольку в силу той самой веры в царя монарх мог бы успешно свести все к решению социальных вопросов при безусловном отказе от политического смутьянства. Необходимо было повести дело так, чтобы при дворе исполнились чувством грозной опасности - для чего и было решено двинуть на Зимний трехсоттысячную толпу (объясняя толпе, что мероприятие самое верноподданное и только злодеи-министры не пускают к царю-батюшке).
Реакция в Зимнем и Царском была предсказуемой. Там помнили про череду все более смелых народных визитов в Версаль и Тюильри и про то, чем эти визиты кончились. Опять-таки несанкционированное шествие трехсот тысяч человек и при более демократических режимах способно вызвать немалое беспокойство, особенно когда участники шествия требуют ни много ни мало полной перемены государственного строя. Важен и контекст эпохи. Для столицы это было событием беспрецедентным - даже дело 14 декабря собрало куда меньше народу, а с тех пор уже восемьдесят лет как ни о чем подобном было не слыхать. Наконец, в 1905 году не только в России, но и в образцово демократических Британии, Франции и Америке с несанкционированными мероприятиями столь решительного свойства обращались жестко: требование разойтись, затем выстрел в воздух, затем - не в воздух. Водометы и слезоточивые газы к тому времени еще не были изобретены. Дальнейшее известно: массы, несущие царю предложение самоупраздниться и не внемлющие никаким уговорам, затесавшиеся в толпу революционеры, бьющие городовых, и применение стандартной европейской методики. Более ста убитых.
Методика-то была стандартной, но нестандартным было, как, впрочем, и сегодня, отношение и русской общественности, и Европы к русской власти. Уверив всех, в том числе и себя, что Россия - страшная страна, где правят tzar, knut и pogrom, общественники тем не менее требовали от властей этой страшной страны такой кротости и незлобия, которые сильно превосходили бы стандарты современных ей САСШ и Третьей Республики. При наличии такого преимущества бесы выиграли вчистую. К вечеру 9 января они получили полную легитимацию в глазах как русской, так и европейской общественности, а Николай II стал кровавым, то есть таким, с которым (а вместе с ним и с Россией) можно и нужно делать все, что угодно.
Прошло сто лет, но риторика той кровавой политтехнологии до сих пор воспринимается без отвержения, а значит, и технология вполне работопригодна. Мы не знаем, почему серия протестов против монетизации открылась именно 9 января (ведь и 5-го, и 8-го в метро былых льготников тоже не пускали), но агитационное оформление протестов, при котором 9 января 1905 года описывалось по всем канонам "Истории ВКП(б)", склоняет к мысли, что и спустя век бесы по-прежнему живее всех живых - наше знамя, сила и оружие.