Ученый-физик, военный инженер, политический мыслитель, общественный и политический деятель. Автор нескольких политических проектов национального и глобального значения, распространявшихся в самиздате и широко публиковавшихся за рубежом. Активно и настойчиво выступал в защиту всех преследуемых по политическим мотивам. В стране и мире публицистическая и правозащитная деятельность С. в течение 20 лет воспринималась как квинтэссенция интеллектуального и нравственного протеста против несвободы в СССР, а он сам — как духовный лидер советских диссидентов. В эпоху перестройки — один из руководителей демократической оппозиции на Съезде народных депутатов и вне его.
Сахаров родился и вырос в интеллигентной московской семье; отец, Дмитрий Иванович Сахаров, был известным педагогом-естественником, автором ряда широко распространенных учебников и научно-популярных книг по физике. Первоначально С. получал домашнее образование, которое завершил в школе; в 1938 поступил на физический факультет Московского университета и закончил его с отличием в 1942.
В 1942–1944 работал инженером на военном заводе в Ульяновске; автор нескольких важных изобретений в области контрольно-измерительной техники. С 1945 по 1947 г. учился в аспирантуре Физического института АН СССР, участвовал в научной работе семинара Теоретического отдела ФИАН, руководимого И.Е. Таммом, начал заниматься ядерной физикой и физикой элементарных частиц; в ноябре 1947 защитил кандидатскую диссертацию. После окончания аспирантуры зачислен в штат Теоротдела ФИАН, где числился в штате до конца своей жизни, включая годы работы на спецобъекте «Арзамас-16» и период горьковской ссылки.
Летом 1948 С. был включен в группу, занимавшуюся, под руководством Тамма, теоретическими разработками, необходимыми для создания советского термоядерного оружия. Предложил новую конструкцию водородной бомбы, альтернативную той, которая лежала в основе разрабатывавшегося до тех пор проекта, и основанную на принципиально иных физических процессах. В начале 1949 идеи С. были положены в основу дальнейших разработок, а сам он, по распоряжению правительства, полностью переключился на работу по оборонной тематике. В марте 1950 переехал из Москвы на спецобъект Министерства среднего машиностроения «Арзамас-16» («закрытый» г.Саров в Горьковской области, основная база разработки советских ядерных вооружений), где стал одним из научных руководителей проекта создания водородной бомбы. С этого момента, а в особенности - после успешного испытания водородной бомбы в августе 1953, С. вошел в состав высшей научно-технической элиты СССР и получил доступ в высшие круги правящей партийно-государственной номенклатуры: имел прямой «выход» на руководителей партии и правительства, неоднократно приглашался на заседания Президиума ЦК КПСС, посвященные разработке ядерного оружия. Академическая картера С. также была молниеносной: в июне 1953 он стал доктором физико-математичеких наук, а в октябре того же года избран действительным членом Академии наук СССР (самым молодым членом этой высшей научной корпорации), минуя традиционную промежуточную ступень «член-корреспондент». Трижды (в 1953, 1956 и 1962) был удостоен звания Героя Социалистического Труда; лауреат Сталинской (1953) и Ленинской (1956) премий.
Помимо инженерно-физических разработок, связанных с созданием и совершенствованием термоядерного оружия, С. занимался в 1950-е проблемой управляемого термоядерного синтеза, которую считал ключом к решению энергетических проблем человечества; в начале 1950-х совместно с И.Е. Таммом выдвинул и разработал ряд конструктивных идей по созданию магнитного термоядерного реактора (МТР), которые легли в основу проекта ТОКАМАК, и по сей день считающегося наиболее перспективным в данной области. Теоретическими проблемами физики высокотемпературной плазмы он продолжал заниматься в течение многих лет; ему принадлежат идеи применения «лазерного синтеза» и «магнитной кумуляции» (создания сверхсильных магнитных полей путем кумулятивного взрыва) к решению проблемы МТР. Ему же принадлежит идея так называемого холодного или мюонного катализа — еще один вариант решения проблемы управляемого термоядерного синтеза.
Летом 1968 С., отстраненный от секретных работ «за нелояльность», переехал из «Арзамаса-16» обратно в Москву, продолжал работать в Отделе теоретической физики ФИАН. Полностью вернулся к интересовавшим его с юности фундаментальным проблемам теоретической физики, которой до этого мог заниматься лишь урывками. В разные годы, включая период горьковской ссылки, выдвинул и разработал ряд фундаментальных идей в области физики поля, теории элементарных частиц, теории тяготения, астрофизике и космологии. Он — автор одного из наиболее авторитетных на сегодняшний день объяснений ключевого для космологии феномена барионной асимметрии (1969), модели «многолистной Вселенной» (1970), теории «индуцированной гравитации» (1975), предположения об «обращении стрелы времени» (1980) и важного дополнения к «теории струн» (одной из ведущих современных космологических моделей) — гипотезы о «фазовых переходах метрики» в многомерной Вселенной (1984). Идеи С. сыграли и продолжают играть огромную роль в современной науке.
* * *
Поначалу активный интерес С. к общественной, политической и идеологической проблематике проявлялся лишь спорадически и ситуативно, и лишь в вопросах, непосредственно или косвенно связанных с его профессией ученого-естественника. По-видимому, самым первым его поступком в этой сфере стало участие в протесте против начинавшейся было в конце 1940–начале 1950-х кампании «разоблачения идеалистического эйнштейнианства». В «Правде» и других центральных органах печати появились публикации, «опровергающие» теорию относительности и квантовую механику с позиций «диалектического материализма». По замыслу их организаторов, нескольких авантюристов от естествознания и поддержавших их функционеров Отдела науки ЦК, эти публикации должны были стать сигналом к установлению в советской физике режима, аналогичного лысенковщине в биологии (кроме того, разоблачение «эйнштейнианства» было созвучно как общей политике «борьбы с космополитизмом» 1948–1953, так и ее антисемитской составляющей). В защиту современной физики написал резкую статью академик В.А.Фок; однако, опубликование этой статьи встретило препятствия. Создавалось критическое положение, чреватое катастрофой для советской науки. В этой ситуации 24 июня 1952 одиннадцать ведущих физиков атомного проекта, в их числе — С., обратились с письмом (разумеется, закрытым) к правительственному куратору этого проекта — Л.П. Берии. Письмо возымело действие: статья Фока была напечатана (Фок В.А. Против невежественной критики современных физических теорий // Вопросы философии. 1953. № 1), и печатные нападки на теорию относительности и квантовую механику прекратились.
Огромное значение для страны и мира имела активная позиция С. в вопросе о запрещении испытаний ядерного оружия. Свое участие в разработке водородной бомбы он считал не только своей патриотической обязанностью, но и долгом перед человечеством, рассматривая его как вклад в дело предотвращения Третьей мировой войны. Позднее он писал: «Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались. Но только что окончилась война — тоже нечеловеческое дело. Я не был солдатом в той войне — но чувствовал себя солдатом этой, научно-технической. <…> Со временем мы узнали или сами додумались до таких понятий, как стратегическое равновесие, взаимное термоядерное устрашение и т.п. Я и сейчас думаю, что в этих глобальных идеях содержится некоторое (быть может, и не вполне удовлетворительное) интеллектуальное оправдание создания термоядерного оружия и нашего персонального участия в этом». Однако к середине 1950-х ему и другим физикам-ядерщикам становится все более ясной цена, которую человечество вынуждено платить за обеспечение безопасности через ядерный паритет: глобальное отравление среды обитания продуктами радиоактивного распада, образующимися после каждого атмосферного или подводного ядерного взрыва. Особенно волновали С. последствия так называемых непороговых биологических эффектов: статистически достоверные, но косвенные и анонимные жертвы повышения радиационного фона планеты. По его подсчетам, атмосферные ядерные испытания должны были привести к сотням тысяч преждевременных смертей или тяжких заболеваний, поражающих не только живущие, но и будущие поколения, при невозможности установить в каждом отдельном случае, является ли он следствием ядерных испытаний, или нет. В 1958–1959, в контексте инициатив Н.С.Хрущева по ограничению испытаний ядерного оружия, ему удалось даже опубликовать на эту тему две статьи. Исходя из своих взглядов, в 1961 С. возражал против прекращения советского моратория на испытания, не побоявшись вступить в острый спор с самим Хрущевым, чем навлек на себя гнев последнего (Хрущев публично отчитал ученого за «вмешательство в политику»).
По-видимому, самым сильным потрясением для С., заставившим его пересмотреть свои представления о распределении ответственности между учеными и политическими лидерами, стало проведенное осенью 1962 «двойное испытание» двух различных ядерных устройств примерно одинаковой мощности — исключительно из соображений межведомственной конкуренции. С. горячо протестовал против проведения в атмосфере двух мощных ядерных взрывов, не вызванных ни технической, ни политической необходимостью, и предлагал ограничиться испытанием одного из «изделий», безразлично, какого, пытался приостановить второе испытание. Однако ни Хрущев, ни другие руководители страны не прислушались к его протестам, и 26 сентября второе «изделие» (как раз, то которое разрабатывалось под руководством С.) было взорвано над Новой Землей. В своих воспоминаниях С. пишет об этом: «Ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить. Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях! Я решил, что отныне я в основном сосредоточу свои усилия на осуществлении <…> плана прекращения испытаний в трех средах».
Эту идею С. несколько ранее предложил правительству в качестве выхода из тупика, в который зашли Женевские переговоры о запрещении ядерных испытаний. Суть ее состояла в том, что если нельзя добиться полного отказа от испытаний, то можно ограничиться запретом на наиболее опасные для жизни и здоровья людей испытания в атмосфере, космосе и под водой, разрешив проведение сравнительно безвредных подземных ядерных взрывов. Компромисс оказался настолько удачным, что уже в 1963 СССР, Англия и США подписали Московский договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах; позднее к договору присоединилось большинство других государств. «Я считаю, что Московский договор имеет историческое значение. Он сохранил сотни тысяч, а возможно миллионы человеческих жизней — тех, кто неизбежно погиб бы при продолжении испытаний в атмосфере, под водой и в космосе. Но, быть может, еще важней, что это — шаг к уменьшению опасности мировой термоядерной войны. Я горжусь своей сопричастностью к Московскому договору» (А.Д.Сахаров. Воспоминания).
Роль С. в заключении Договора осталась в то время неизвестна общественности, да и само имя «засекреченного» физика-атомщика не было известно широкой публике в СССР и за рубежом. Однако другой общественный демарш С. — его участие в громком научно-политическом скандале вокруг отказа Академии наук избрать в действительные члены Н.И.Нуждина, одного из сподвижников Т.Д.Лысенко и активного участника гонений на современную генетику, — уже не остался незамеченным. Это произошло в июне 1964, когда Лысенко был еще в силе, поскольку пользовался личным покровительством Хрущева.
Нуждин был выдвинут Отделением биологии, и голосование на общем собрании традиционно считалось формальностью. Но против утверждения кандидатуры Нуждина неожиданно выступил генетик В.А.Энгельгардт (впоследствии, в августе 1973, подписавший «письмо академиков» против С.); его поддержали физики и первым из них — С. В своем выступлении он заявил, что на Лысенко и Нуждине лежит «ответственность за тяжелые, позорные страницы в развитии советской науки». Лысенко яростно протестовал, требовал признать выступление «позорным» и «клеветническим»; однако при голосовании Нуждина забаллотировали подавляющим большинством голосов.
Неповиновение ученых привело в ярость Хрущева, который, по некоторым свидетельствам, обдумывал даже роспуск Академии наук. Однако в октябре того же года он сам был отстранен от власти (на пленуме ЦК в числе прочих прегрешений ему припомнили и нелояльность по отношению к интеллигенции, в частности — угрозы разогнать Академию), после чего влияние Лысенко и лысенковцев быстро сошло на нет.
Из других общественных акций С., не выходящих, однако, за пределы «системного» гражданского поведения, следует отметить его контакты в 1967 с общественным Комитетом защиты Байкала, одним из первоисточников современного экологического движения, действовавшем в то время под эгидой ЦК ВЛКСМ. С. принимал участие в заседаниях Комитета, и даже поднял проблему Байкала в телефонном разговоре с Брежневым, с которым был знаком с конца 1950-х. Брежнев от решения вопроса уклонился. Это был последний на ближайшие 20 лет личный разговор С. с советским лидером; следующий такой разговор состоялся лишь в 1987 г.
* * *
История с Нуждиным принесла С. определенную общественную известность; его имя стали ставить в ряд с именами других крупных ученых-физиков, к которым «можно обратиться» с предложением выступить по тем или иным острым вопросам.
С середины 1960-х С., продолжая работать в «Арзамасе-16», все больше переключается на теоретическую физику и, соответственно все больше времени проводит в Москве. Круг его знакомств расширяется; в него входят представители либеральной московской интеллигенции, имеющие отношение к нарождающейся диссидентской активности: известный публицист Эрнст Генри (наст. имя Леонид Хентов; автор одного из наиболее известных в то время антисталинистских текстов, распространявшихся в Самиздате – «Открытого письма И.Эренбургу») биолог Жорес Медведев (автор ходившей в списках рукописи «О положении в биологической науке», сыгравшей важную роль в общественной кампании против лысенковщины), его брат историк Рой МЕДВЕДЕВ, физик Юрий Живлюк и др.
В начале 1967 Э.Генри предложил С. поставить свою подпись под обращением 25 деятелей науки, литературы и искусства к XXIII съезду КПСС, в котором говорилось о вредных политических последствиях, которые неизбежны, если на съезде будет предпринята попытка политически реабилитировать Сталина. С. согласился. Это было первое публичное выступление С., не связанное ни с его профессиональной деятельностью, ни с проблемами развития науки в целом.
Осенью того же года С. поставил свою подпись под другой коллективной петицией: обращением к сессии Верховного Совета РСФСР по поводу включения в Уголовный кодекс статей 1901 («Заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй» и 1903 («Групповые действия, нарушающие общественный порядок»). В петиции говорилось, что эти статьи «противоречат ленинским принципам социалистической демократии и в случае утверждения их Сессией Верховного Совета РСФСР могут быть препятствием к осуществлению свобод, гарантированных Конституцией СССР». Это был первый подписанный им открытый документ в защиту права. Но С. не ограничился подписью под петицией, а отправил на эту же тему от себя лично телеграмму Председателю Президиума Верховного Совета РСФСР. В этом проявилась характерная особенность его общественной активности в конкретных вопросах: сочетание открытых, публичных акций и личных, иногда приватных шагов, направленных на решение проблемы.
Узнав о «митинге гласности» на Пушкинской площади (5 декабря 1966 г. этот митинг проводился во второй раз), С. пришел на площадь и даже нашел форму, чтобы публично высказать свою солидарность с другими демонстрантами: он громко прочел вслух строки Пушкина, выгравированные на постаменте памятника поэту. Эта акция уже явно выходила за рамки обычного для тех лет участия крупных ученых в петиционных протестных кампаниях. О митинге он узнал из листовки, брошенной в почтовый ящик: уже тогда С. рассматривался оппозиционной молодежью, митингующей на Пушкинской площади если не как «свой», то как заведомо «сочувствующий».
В 1967 подпись С. появляется под письмом 167 деятелей науки и культуры в Президиум Верховного Совета СССР с предложением принять законопроект о законодательном обеспечении свободы информации. Кроме того, еще в феврале он обращается с личным письмом к Брежневу по поводу ареста Александра ГИНЗБУРГА и Юрия ГАЛАНСКОВА. Летом того же года С., прочтя самиздатский очерк Ларисы БОГОРАЗ о ситуации вокруг ее мужа, литератора Юлия Даниэля, отбывающего срок в мордовском лагере, связывается по телефону с Председателем КГБ Юрием Андроповым и просит его принять меры к исправлению положения. В сентябре 1968, уже будучи «опальным», он вновь звонил Андропову — в связи с делом о «демонстрации семерых» (Андропов заверил его, что приговоры демонстрантам не будут суровыми).
* * *
Решающим событием в жизни С., в результате которого он стал диссидентом, стало написание им футурологического эссе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе».
«Размышления…» возникли не на пустом месте. Еще в 1966 С., по предложению заместителя председателя Совета министров СССР акад. В.А.Кириллина, написал для сборника «Будущее науки», выпущенного Госкомитетом по науке и технике с грифом «для служебного пользования» тиражом 120 экземпляров статью «Наука будущего: прогноз перспектив развития науки». В этой статье уже прозвучали некоторые из соображений, вошедших в «Размышления…». Тогда же С. дал интервью на аналогичные темы Эрнсту Генри; предполагалось опубликовать его в «Литературной газете», однако секретарь ЦК по идеологии М.А.Суслов, которому текст был передан на ознакомление, нашел публикацию «в настоящее время нецелесообразной». Позднее это интервью было опубликовано в выпускавшемся Р.Медведевым самиздатском журнале «Политический дневник».
«Размышления…» продолжают и развивают тематику этих двух работ С., однако, в отличие от предыдущих статей, их тема — не только научно-технический прогресс и его последствия, но и политико-идеологические проблемы, решаемые автором в весьма неортодоксальном духе: так, мирное сосуществование он понимает, не только как отказ от военного противостояния, но и как сближение двух противостоящих друг другу социально-политических с экономических систем — социализма и капитализма. Фактически С. выступает в этом эссе как сторонник теории конвергенции Гэлбрейта и других левых западных социологов (при этом данных о том, что он был знаком с их работами, нет). С точки зрения официальной идеологии это само по себе являлось недопустимой ересью.
Однако принципиальная новизна концепции С. — в другом. Проанализировав, в духе Римского клуба, глобальные вызовы, вставшие перед человечеством во второй половине XX века и угрожающие его существованию, — перспективы экологической катастрофы, опасность ядерного взаимоуничтожения, проблемы экономического неравенства, — он приходит к выводу, что ключ к решению всех этих вопросов лежит в развитии интеллектуальной свободы и информационной открытости общества, в соблюдении прав человека в планетарном масштабе. С этой точки зрения складывающееся в СССР движение в защиту прав человека, до того носившее эмпирический и экзистенциально нравственный характер, приобретает значение новой рациональной социально-политической философии. При этом концептуальные предложения С. обращены не только к советскому обществу, но и к человечеству в целом.
Эссе завершается перечислением известных Сахарову конкретных случаев политических гонений в СССР, включая судебные процессы над инакомыслящими, и призывом к немедленному исправлению положения в этой области. При этом автор показывает достаточно высокий уровень осведомленности об этих гонениях.
«Размышления…» были закончены в апреле 1968, в разгар «пражской весны» (сам С. отмечает влияние чешских событий на его работу). Через Р.Медведева они ушли в самиздат, а оттуда за границу (в передаче рукописи корреспонденту голландской газеты «Хэт пароол» К. ван хет Реве участвовали, как минимум двое известных диссидентов — Андрей АМАЛЬРИК и Павел ЛИТВИНОВ). 6 июля «Хэт Пароол» напечатала сокращенный вариант «Размышлений…» (в переводе ван хет Реве), а 22 июля в «Нью-Йорк Таймс» был опубликован английский перевод полного текста. Позднее эссе было опубликовано во многих зарубежных странах, включая Югославию и полулегальную публикацию в уже оккупированной Чехословакии.
«Размышления…» стали самиздатским бестселлером (и вызвали бурную, длившуюся несколько лет дискуссию в Самиздате) и принесли автору мировую славу. Сам же С. был исторгнут из советского истеблишмента и превратился в диссидента. Уже в августе он был отстранен от секретных работ на «спецобъекте» и стал полностью отдавать свое время теоретической физике, а также, все в большей степени, общественным проблемам.
* * *
Общественная активность С. прервалась в 1969 по личным обстоятельствам (смерть жены) и возобновилась в 1970. Весной этого года он, по инициативе Валентина ТУРЧИНА и в соавторстве с ним, принял участие в составлении обращения к руководителям СССР, в котором говорилось о необходимости демократизации страны и предлагалась конкретная программа преобразований. «Меморандум», который по предложению С. подписал также Рой Медведев, стал первым политическим манифестом либерально и социалистически настроенной советской интеллигенции и получил самиздатское хождение; все почвеннические альтернативы, появившиеся впоследствии (такие, как «Письмо вождям» Александра СОЛЖЕНИЦЫНА) содержали прямую или косвенную полемику с этим документом. Неясно, был ли знаком с письмом Турчина, С. и Медведева М.С.Горбачев и другие советские руководители второй половины 1980-х, но в годы перестройки большинство пунктов программы «Меморандума» было осуществлено. Но тогда никакой реакции на обращение не последовало, если не считать вполне корректной, но ни к чему не обязывающей беседы с С. заведующего Отделом науки ЦК КПСС С.П. Трапезникова.
(Год спустя, в марте 1971, С. кратко повторил основные тезисы «Меморандума» в «памятной записке», которую направил от своего имени Л.И. Брежневу. От немедленной огласки этого шага он воздержался, надеясь, что это заставит адресата более внимательно и объективно отнестись к его предложениям. «Памятная записка» была опубликована лишь в 1972.)
Тогда же, весной 1970, подпись С. вновь появляется под многими петициями в защиту людей, преследуемых по политическим мотивам. Наибольшую известность приобрело его участие в деле Жореса Медведева, насильственно помещенного в психиатрическую больницу (май–июнь 1970): он собирал подписи под обращениями за освобождение Медведева не только среди знакомых, но и на публичных мероприятиях. Однако инерция прежнего высокого положения С. продолжала действовать: С. даже пригласили принять участие в совещании у министра здравоохранения, посвященном «делу Медведева». Вскоре после совещания Жорес Медведев был освобожден; в этом была, разумеется, заслуга не только С., но и других представителей академической элиты (в частности, акад. П.Л.Капицы), активно выступивших в защиту коллеги-ученого.
В октябре 1970, С. впервые присутствовал на политическом судебном процессе: он оказался одним из немногих, допущенных в зал Калужского областного суда, где слушалось дело Револьта ПИМЕНОВА и Бориса Вайля, обвиняемых в хранении и распространении самиздатской литературы. Это событие стало для С. значимым и в личном плане: именно тогда он познакомился с Еленой БОННЭР, ставшей вскоре его женой.
В своей диссидентской и правозащитной деятельности С. предпочитал действовать самостоятельно, не связывая себя формальными обязательствами и не вступая ни в какие диссидентские ассоциации. Исключением стал Комитет прав человека в СССР, созданный по инициативе Валерия ЧАЛИДЗЕ. С. вошел в его состав, и продолжал работать в Комитете даже после отъезда в США Чалидзе – организатора и движущей силы всего предприятия. Однако он не чувствовал в себе склонности заниматься академическим изучением правовых проблем («меня пугал предполагавшийся юридический уклон в работе Комитета», — пишет он в «Воспоминаниях»). Кроме того, С. предвидел, что широкая публика воспримет Комитет не как экспертно-исследовательскую группу, а как организацию, которая должна защищать права конкретных людей в конкретных случаях. Так и оказалось: на членов Комитета и прежде всего на С. обрушилась лавина обращений и визитов, в особенности из провинции, а С. не видел для себя возможности отклоняться от участия в судьбах людей, ссылаясь на устав Комитета. Вероятно, именно тогда начала складываться народная легенда о всеобщем заступнике, готовом вступить в борьбу с любой несправедливостью, совершенном «начальством».
***
Самый первый эпизод в биографии С., связанный с его заступничеством за политзаключенных, относится еще ко второй половине 1950-х: тогда, в разговоре с М.А.Сусловым, он ходатайствовал за отца своего коллеги-физика, врача И.Г.Баренблита, арестованного в апреле 1957 за «антисоветскую агитацию» и осужденного на 2 года лагерей. Однако до конца 1960-х подобные попытки участия С. в судьбах конкретных людей оставались единичными случаями.
С начала 1970-х С. выступает в защиту политзаключенных и других преследуемых по политическим мотивам постоянно, ходатайствует за них, как открыто, так и приватно, ездит на судебные процессы (несмотря на то, что с 1971 его перестали пускать в залы суда), протестует против нарушений прав человека в СССР и других странах, дает интервью и устраивает пресс-конференции для иностранных журналистов, посвященные, по большей части этим же темам. В составленной Людмилой Алексеевой только по одному источниковому комплексу — Архиву Самиздата Радио Свобода — библиографии документов «в защиту», подписанных С., содержится свыше полутораста наименований. Но и в своих статьях и интервью на самые общие темы, включая Нобелевскую лекцию, он не отступает от традиции, заложенной «Размышлениями о прогрессе…»: неизменно завершает их поименным перечнем политических заключенных и других гонимых, чья судьба может быть облегчена вмешательством международной общественности.
Далее перечисляются лишь основные, принципиальные события диссидентской биографии С.
Осень 1972. С. инициирует два коллективных обращения в Президиум Верховного Совета СССР: одно, призывающее к отмене смертной казни в стране, и другое, с предложением проведения к 50-летнему юбилею образования Советского Союза широкой амнистии политических заключенных.
2 июля 1973. С. дает обширное интервью корреспонденту шведского радио и телевидения Улле Стенхольму (опубликовано 4 июля в газете «Дагенс нюхетер»). В интервью он изложил свой взгляд на советское общество, его недостатки и пороки (с его точки зрения, главные из них — несвобода, закрытость управления, консерватизм и «внутреннее неравноправие»). Он отметил и оборотную сторону этих свойств советской системы — высокую степень ее стабильности и высказал мнение, что любая перестройка в СССР потребует «преемственности и постепенности», чтобы не разрушить и не развалить страну. В заключение С. вновь перечислил возможные первоначальные шаги по демократизации общественно-политического строя.
16 августа 1973. С. вызван к заместителю Генерального прокурора СССР, который провел с ним «беседу». Маляров заявил С., что тот занимается «антисоветской» и «подрывной» деятельностью и что его встречи с иностранцами могут привести к разглашению сведений, представляющих интерес для иностранных разведок (С. всегда скрупулезно соблюдал обязательства о неразглашении государственных секретов, которые лежали на нем в связи с его прошлой работой; Маляров, вероятно, имел в виду, что сам факт несанкционированных встреч с иностранцами нарушает негласную традицию «согласования» подобных встреч.)
21 августа 1973. С. провел у себя на квартире пресс-конференцию для зарубежных журналистов, на которой сообщил им о предупреждении Малярова и ответил на многочисленные вопросы.
Конец августа и сентябрь 1973. Советская печать развязывает ожесточенную кампанию против С. и, одновременно, против Солженицына. (На самом деле эта кампания началась несколько раньше, еще до вызова к Малярову: подготовленной и распространенной ТАСС статьей Ю.Корнилова «Поставщик клеветы»). Кампания усиливается после того, как после военного переворота 11 сентября в Чили несколько советских диссидентов, в их числе С., обратились к главе хунты Аугусто Пиночету с письмом в защиту чилийского поэта-коммуниста Пабло Неруды (газетные публикации обосновывали «безнравственность» этой акции не содержанием письма, о котором умалчивалось, а самим фактом обращения к диктатору).
Октябрь 1973. Вскоре после заявления С., посвященного арабо-израильской «войне Судного дня», с призывом к мирному урегулированию конфликта и признанию права Израиля на существование, С. посетили двое арабов, назвавшихся членами палестинской террористической организации «Черный сентябрь». Они заявили, что заявление нанесло вред делу освобождения Палестины и потребовали от С. дезавуировать его. С. отказался это сделать, и визитеры ушли, объявив, что в следующий раз они расправятся с его семьей. В одном из диссидентских заявлений по поводу этого эпизода отмечалось, что подобный визит в квартиру, находящуюся под непрерывным наблюдением органов госбезопасности, возможен «только в случае попустительства или, по меньшей мере, небрежности соответствующих государственных учреждений».
Февраль 1974. С. ставит свою подпись под «Московским обращением».
Апрель 1974. С. пишет статью, в которой высказывает свое несогласие с некоторыми ключевыми положениями «Письма вождям Советского Союза» Александра СОЛЖЕНИЦЫНА. Он не принимает концепцию Солженицына о «неготовности» страны к демократии, считает утопичным и опасным призывы к изоляционизму и к ограничениям на научно-техническое развитие.
Май 1974. Футурологическая статья «Мир через полвека».
28 июня – 4 июля 1974. Первая голодовка С. Голодовка была предпринята с целью привлечь внимание к положению советских политзаключенных и приурочена к визиту в СССР президента США Р.Никсона.
30 октября 1974. В квартире С. проходит пресс-конференция, на которой объявлено учреждение политическими заключенными Мордовских и Пермских лагерей, а также Владимирской тюрьмы новой памятной даты — Дня политзаключенного в СССР.
Декабрь 1974. Призыв (совместный с Сергеем КОВАЛЕВЫМ) к освобождению узников совести во всем мире. Тогда же С. вновь получает письмо с угрозой расправиться с семьей за его «антинациональную деятельность», на этот раз — от имени «ЦК Русской Христианской партии».
* * *
В первой половине 1975 С. работает над самым объемным (не считая «Воспоминаний») своим трудом — брошюрой «О стране и мире». Она посвящена трем глобальным вопросам: природа и текущее состояние советского общества, проблемы разоружения и снижения опасности термоядерной войны, леволиберальные и социалистические взгляды значительной части западной интеллигенции. Взгляды С. на советское общество остались прежними, но теперь он формулирует их более резко: по его оценке это общество несвободы, низкого уровня жизни, технической отсталости, социального неравенства. Как всегда, автор включает в книгу подробный рассказ о текущих политических преследованиях. Говоря о проблемах разоружения, С. подвергает критике договоренности, достигнутые в этой области между СССР и США. По его мнению, не решена проблема контроля над соблюдением этих договоренностей и, самое главное, они ослабили один из важных сдерживающих факторов: уровень потерь нападающей стороны при нанесении ответного удара может оказаться для нее приемлемым. Автор предостерегает интеллигенцию стран Запада от бездумного и легкомысленного следования «леволиберальной моде», соглашаясь одновременно с тем, что леволиберальное мировоззрение исходит из альтруизма, стремления к справедливости и общему благу, и что осторожное и разумное осуществление некоторых левых идеалов может, по-видимому, способствовать справедливости, счастью, процветанию и исправлению социальных дефектов. Кроме названных общих проблем, две главы посвящены наиболее важным, с точки зрения С., конкретным темам. Одна из них — это вопрос о свободе выбора страны проживания, т.е., о свободе эмиграции — для С. этот вопрос неизменно остается одной из ключевых проблем в обеспечении всего комплекса прав человека. Вторая тема — это положение в Индокитае (победа северовьетнамских коммунистов во Вьетнаме и «красных кхмеров» в Камбодже) и на Ближнем Востоке (арабо-израильский конфликт, курдская проблема).
В заключении С. кратко перечисляет конкретные пункты внутренних реформ, необходимых для СССР, а также срочные меры по оздоровлению системы международных отношений, как общего характера, так и связанные с конкретными проблемами.
«Действительность современного мира очень сложна, многопланова. В ней причудливо смешаны трагедия, безысходность, апатия, предрассудки, невежество и динамичность, самоотверженность, надежда, разум. Будущее может быть еще более трагично. Оно может быть и более достойным человека, более добрым и разумным. Но его также может не быть совсем. Все это зависит от всех нас <…>, от нашей мудрости, свободы от иллюзий и предрассудков, нашей готовности к труду, разумному самоограничению, от нашей активной доброты и общечеловеческой широты. Проявлением такой мудрости должно явиться истинное сближение стран первого, второго и третьего мира, преодоление разобщенности во имя человека и его прав. Будущее разума, научного предвидения и прогресса, будущее общего блага должно осуществиться».
* * *
9 октября 1975 С. была присуждена Нобелевская премия мира — событие, ставшее крайне важным не только для самого лауреата. но и для всего диссидентского сообщества, которое к тому времени и в западном мире, и в сознании значительной части населения Советского Союза персонифицировалось в его личности. В первом же коротком заявлении по этому поводу, С. заявил что разделяет эту честь с узниками совести и выразил надежду на «всемирную политическую амнистию».
В СССР присуждение С. Нобелевской премии мира вызвало новый поток брани и оскорблений в официальной прессе. Разрешения на поездку в Норвегию для участия в церемонии вручения премии он не получил («как носитель государственных секретов»), и 10 декабря в Осло его представляла его жена Елена Боннэр, которая находилась в это время за границей (еще до присуждения премии ей удалось добиться разрешения поехать в Италию для лечения). Она и зачитала подготовленную С. Нобелевскую лекцию, которую автор озаглавил «Мир, прогресс, права человека». В лекции эти он вновь провозгласил и обосновал неразрывную связь между этими тремя ключевыми, по его мнению, понятиями современного развития. С. перечислил опасности, с которыми столкнулось человечество во второй половине ХХ века (критическом, по его словам, периоде своей истории), особо выделив проблему разделения мира на «первый», «второй» и «третий», оспорил представление о том, что для блага человечества научно-технический прогресс следует «остановить» или «замедлить», однако призвал к разумному контролю над ним, к его интеллектуализации и гуманизации. В лекции вновь обращается внимание на ключевую роль интеллектуальной свободы в решении всех этих проблем. С. в общих чертах обрисовал необходимые условия и принципы всеобъемлющего общемирового соглашения о разоружении. Последняя часть лекции посвящена правам человека, их международному значению, и политическим преследованиям в Советском Союзе; поименно перечислено несколько десятков политических заключенных. Он подчеркнул, что, стремясь к защите прав людей, следует защищать в первую очередь «жертвы существующих в разных странах режимов, без требования сокрушения и тотального осуждения этих режимов. Нужны реформы, а не революции».
Нобелевская лекция С. заканчивается словами:
«Тысячелетия назад человеческие племена проходили суровый отбор на выживаемость; и в этой борьбе было важно не только умение владеть дубинкой, но и способность к разуму, к сохранению традиций, способность к альтруистической взаимопомощи членов племени. Сегодня все человечество в целом держит подобный же экзамен <…> Я защищаю <…> космологическую гипотезу, согласно которой <…> другие цивилизации, в том числе более “удачные”, должны существовать бесконечное число раз на “предыдущих” и “последующих” к нашему миру листах книги Вселенной. Но все это не должно умалить нашего священного стремления именно в этом мире, где мы, как вспышка во мраке, возникли на одно мгновение из черного небытия бессознательного существования материи, осуществить требования разума и создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели».
Сам С. в день церемонии находился в Вильнюсе, где проходил в то время судебный процесс над его другом Сергеем КОВАЛЕВЫМ, и тщетно пытался добиться, чтобы его пустили в зал суда.
* * *
12 января 1977. С. выступает с протестом против инсинуаций московского журналиста Виктора Луи по поводу дела о взрывах в московском метро и говорит о своем ощущении, что это дело может оказаться провокацией «репрессивных органов». «Я был бы очень рад, если мои мысли оказались неверными», — замечает он.
25 декабря 1977. С вызван в Прокуратуру СССР. Заместитель Генерального прокурора Гусев объявляет ему предупреждение по Указу ПВС СССР от 25.12.1972, называет его утверждение «чудовищным и клеветническим» и предлагает дезавуировать его. С. подписать предупреждение отказался. На следующий день в газетах появилось краткое сообщение ТАСС под заголовком «Клеветник предупрежден».
Март 1977. С. пишет для Нобелевского сборника статью «Тревога и надежда». Основные темы статьи — опасность, таящаяся в информационной закрытости общества тоталитарного социализма, и борьба за права человека как важный фактор международных отношений.
Начало 1979. Встреча С. с членом КОР Збигневом РОМАШЕВСКИМ
31 января 1979. С. обращается к Брежневу с письмом, в котором просит приостановить исполнение смертного приговора ЗАТИКЯНУ, Степаняну и Багадасаряну, осужденным по делу о взрывах в метро, и провести новое слушание дела с обеспечением гласности судопроизводства. (Осужденные, согласно официальному сообщению, были расстреляны еще накануне, но С. об этом не знал.). 8 февраля под заголовком «Позор защитникам убийц!» в «Известиях» было напечатано письмо Д.В.Тюжина, пострадавшего во время взрыва (он был контужен, его брат погиб, а жена и дочь получили ранения). Тюжин в своем письме упоминает С. как «источник клеветнической информации о невиновности» осужденных. Вскоре после этой публикации к С. явились двое, также назвавшиеся родственниками погибших при взрыве, и угрожали ему.
Январь 1980. 3 и 4 января С. дает интервью газетам «Ди Вельт» и «Нью-Йорк Таймс». Тема интервью — советское вторжение в Афганистан. Он замечает, в частности, что если СССР не выведет свои войска из этой страны, то Международному олимпийскому комитету следовало бы отказаться от проведения Олимпиады-80 в Москве.
* * *
Мысль о высылке С. из Москвы возникала у руководителей партии и правительства задолго до 1980. Еще в сентябре1973 на заседании Политбюро Брежнев предлагал «сослать» С. в Сибирское отделение Академии наук. Тогда же Андропов в своей записке в ЦК изложил следующий план: с С. встречается М.А.Суслов, который требует от него прекратить «враждебную деятельность» под угрозой лишения званий и орденов и предлагает переехать на работу в какой либо «режимный» город, «чтобы оторваться от враждебного окружения».
В обширной записке, отправленной в ЦК в январе 1977 и содержащей подробный план разгрома диссидентских ассоциаций (в первую очередь, Хельсинкских групп), Андропов вновь возвращается к этой идее. Однако теперь он уже предлагает не поставить С. перед выбором, а осуществить насильственную высылку его из Москвы. Часть пунктов плана Андропова была осуществлена тогда же, в 1977–1978, но меры в отношении С. по каким-то причинам были отложены. Они были реализованы только в январе 1980.
8 января Президиум Верховного Совета СССР принял Указы о лишении С. всех государственных наград и Указ «О выселении Сахарова А.Д. в административном порядке из города Москвы». Первый Указ был впоследствии опубликован в «Ведомостях Верховного Совета СССР», второй оставался засекреченным до 1996.
22 января машина, в которой С. ехал на работу, была перехвачена; его доставили в Прокуратуру СССР, где заместитель Генерального прокурора А.М.Рекунков зачитал Указ о лишении его наград и добавил, что «принято решение» о высылке его в город Горький, дабы исключить возможность его контактов с иностранными гражданами. Прямо из Прокуратуры С. отвезли на аэродром. Его жене разрешили сопровождать мужа и оставаться с ним.
На следующий день сообщение о высылке С. в Горький и о лишении его правительственных наград появилось в советской печати.
В Горьком для С. был установлен режим фактической ссылки. Он был поставлен под гласный надзор; ему было запрещено выезжать за пределы города, встречаться с иностранцами (которые, впрочем, в «режимном» городе и не могли появиться) и «преступными элементами». Сахаровым предоставили на окраине Горького небольшую квартиру. Прямо на лестничной площадке был установлен милицейский пост; в квартиру пропускали с санкции КГБ. Фактически к Сахаровым допускали лишь троих их горьковских знакомых, а также — время от времени — лиц, которые должны были изображать «гневное осуждение» его «антисоветской деятельности». Из Москвы к С. разрешено было приезжать его коллегам из Теоретического отдела ФИАН, однако каждая такая командировка должна была быть согласована с КГБ. Прочих визитеров из Москвы пускали выборочно, а вскоре и вовсе перестали пускать.
Единственным связующим звеном с внешним миром для С. оставалась его жена Е.Г.Боннэр. Однако в мае 1984 и эта нить была оборвана: ее привлекли к суду по обвинению в «заведомо ложных измышлениях, порочащих советский государственный и общественный строй» (ст. 1901 УК РСФСР), приговорили к 5 годам ссылки и местом ссылки определили Горький.
После этого, вплоть до конца 1985, Сахаровы оказались фактически отрезанными от внешнего мира.
* * *
Горьковская ссылка не заставила С. замолчать. 1980–1986 наполнены не только интенсивной творческой работой в области теоретической физики (именно в эти годы им сформулированы две важные и перспективные космологические гипотезы относительно геометрии Вселенной), но и общественной борьбой: борьбой за свои и своих близких права, выступлениями на общегуманитарные темы и в защиту гонимых.
С. пытается побудить выступить в свою защиту членов Академии. Из «Воспоминаний» понятно, что он делает это не столько в надежде, что в этом случае что-то изменится в его личной судьбе, сколько из чувства корпоративной ответственности за собратьев по науке: молчание коллег огорчает его в первую очередь как свидетельство серьезного дефицита гражданской ответственности у людей, от которых, по его мнению, зависит будущее человечества. Позднее стало известно, что С. добился определенных успехов на этом направлении, но лишь частично: некоторые физики выступали в его защиту и, во всяком случае, заступались за его конкретные права и интересы, но делали это приватно, не предавая гласности своих усилий. Так, акад. П.Л.Капица дважды, в 1980 и 1981, письменно обращался к руководству страны с призывом изменить судьбу С. и, по крайней мере, не допустить его гибели (возможно, не без влияния обращенного персонально к нему открытого письма Анатолия МАРЧЕНКО). Определенные усилия по облегчению положения С. в Горьком предпринимал руководитель Теоретического отдела ФИАН акад. В.Л.Гинзбург и другие сотрудники отдела.
Наиболее трагические формы приняла борьба С. за судьбу своих близких, за которых он чувствовал особую ответственность. Уже в начале активной общественной деятельности С. его энергично пытались шантажировать, угрожая детям Е.Г.Боннэр от первого брака: Алексею Семенову, Татьяне Семеновой-Янкелевич и ее мужу Ефрему Янкелевичу, их детям. Помимо постоянных анонимных угроз расправы, их подвергали административным репрессиям: изгоняли из вузов, пытались фабриковать уголовные дела и т.д. Они были вынуждены эмигрировать: в 1977 — Янкелевичи, в 1978 — А.Семенов, причем по семейным обстоятельствам отъезд его невесты Елизаветы Алексеевой пришлось отложить. А позже ей отказали в разрешении на выезд из СССР.
Дело Елизаветы Алексеевой стало самым острым для Сахаровых вопросом в первые годы ссылки. В течение полутора лет он добивался, чтобы невестке разрешили выезд. Все эти усилия оказались безуспешными, и тогда Сахаровы объявили голодовку (первая горьковская голодовка С., 22 ноября – 8 декабря 1981). Голодовка была выиграна: Е.Алексеева получила разрешение покинуть СССР.
Три другие голодовки (2–27 мая 1984, 16 апреля – 11 июля и 25 июля – 22 октября 1985) С. держал, чтобы добиться разрешения для своей жены выехать за границу на лечение (весной 1984 она перенесла инфаркт). Эти голодовки тоже были выиграны: Е.Г.Боннэр получила такое разрешение и шесть месяцев провела в США, где ей была сделана сложная операция. Действие приговора на эти шесть месяцев было приостановлено. Только таким драматическим способом С. удалось спасти здоровье и, возможно, жизнь своей жене и одновременно прорвать информационную блокаду.
В период горьковской ссылки С. написал еще несколько работ, посвященных общественной и политической проблематике. Наиболее важными из них представляются план мирного урегулирования в Афганистане под эгидой ООН, адресованный Генеральному секретарю ООН и главам государств–членов Совета безопасности (июль 1980), и статья «Опасность термоядерной войны» (февраль 1983). Последняя — развернутый ответ на выступления американского физика Сиднея Дрелла, посвященные катастрофическим последствиям термоядерной войны. Соглашаясь со своим американским коллегой в оценке разрушительных последствий применения ядерных вооружений и в необходимости восстановления стратегического паритета между Востоком и Западом в области обычных вооружений как предварительном условии сокращения ядерного арсенала обеих сторон, С. выстраивает последовательность приоритетов для процесса ядерного разоружения, не совпадающую с той, которую советская сторона пытается навязать своим партнерам по переговорам. Фактически С. исходит при этом из той же мысли, которая привела его в 1948 к участию в работе над термоядерной бомбой, — мысли о равновесии сил, как главном факторе предотвращения всеобщей катастрофы. Другая важная мысль автора — недопустимость «морального разоружения» Запада и односторонних уступок советскому давлению; это, по мнению С., лишь увеличивает военную опасность. Наконец, С. вновь указывает, что источником опасности не в последнюю очередь являются экспансионистские тенденции советской политики, информационная закрытость советского общества и отсутствие в нем свободы.
Опубликование этой статьи на Западе вызвало бешенство властей. В советской прессе вновь появились статьи, представляющие С. поджигателем войны и агентом мирового империализма. В этой кампании, как и в кампании 1973, приняли участие и некоторые коллеги С. по Академии наук. Одновременно достигла высшей степени накала клеветническая газетная и журнальная кампания против Елены Боннэр, которую во многочисленных газетных и журнальных публикациях бульварного толка представляли «демонической женщиной», «злым гением академика Сахарова» и «сионистским агентом», специально приставленным к С., чтобы им манипулировать. Разумеется, инсинуации против своей жены С. воспринимал намного более остро, чем выпады против себя лично.
И в Горьком С. многократно выступал в защиту людей, которых преследуют по политическим соображениям, прежде всего — политзаключенных. 20 февраля 1986 он обратился к М.С.Горбачеву с письмом, в котором призвал советского лидера «способствовать освобождению из мест заключения и ссылки всех узников совести, осужденных по статьям 1901, 70 и 142 УК РСФСР и соответствующим статьям других республик», а также тех, кто за свои убеждения был помещен в специальные психиатрические больницы, и тех узников совести, которые были осуждены по сфабрикованным уголовным обвинениям. С. поименно называет более десятка заключенных, которых он относит к этой категории.
В годы ссылки С. продолжил работу над мемуарами, начатую еще в Москве. Дважды (13 марта 1981 и 11 октября 1982) рукопись воспоминаний похищали; для того, чтобы осуществить последнее похищение, против С. был даже применен наркоз мгновенного действия. Значительные фрагменты были официально изъяты у Е.Г.Боннэр 7 декабря 1982, в ходе задержания и обыска, которому она подверглась во время очередной поездки в Москву. Но несмотря на четырехкратную потерю рукописи (самый первый вариант пропал еще в ноябре 1978, при негласном обыске в квартире Сахаровых), автор все же довел свои мемуары до конца; в ноябре 1983 «Воспоминания» были завершены (изложение событий заканчивается февралем 1983).
(Вернувшись из ссылки, С. написал еще одну мемуарную книгу, «Москва–Горький, далее везде», охватывающую июль 1985 – август 1989; вместе с воспоминаниями Елены Боннэр «Постскриптум» о событиях, происходивших с февраля 1983 по апрель 1986, они представляют своеобразную мемуарную трилогию.)
* * *
Еще летом 1985, добиваясь разрешения на зарубежную поездку для лечения для своей жены, С., в письмах на имя М.С. Горбачева и министра иностранных дел А.А.Громыко, отмечал, что не намерен впредь открыто выступать по общественным вопросам, «кроме исключительных случаев». В тот момент он связывал с этим заявлением лишь надежду на положительное решение вопроса о поездке Е.Г.Боннэр.
В октябре 1986 С. вновь обратился к Горбачеву с письмом, в котором, подчеркнув беззаконность своей бессудной депортации в Горький и несправедливость приговора, вынесенного его жене, повторяет свое обязательство не выступать по общественным вопросам, кроме исключительных случаев. Он выразил надежду на прекращение своей депортации и отмену ссылки Е.Г.Боннэр и сообщил, что в этом случае хотел бы сосредоточиться на проблемах термоядерной энергетики и международного сотрудничества в этой области.
1 декабря на заседании Политбюро ЦК КПСС Горбачев с одобрением зачитал это письмо и поставил вопрос об освобождении С. и помиловании его жены. Члены Политбюро приняли предложение Генерального секретаря без особых дискуссий. Решено было, что предварительно в Горький для беседы с С. выедет Президент Академии наук Г.И.Марчук. Однако Горбачев по собственной инициативе решил изменить сценарий. 16 декабря 1986, за день до оформления решения Политбюро Указами Президиума Верховного Совета, он позвонил в горьковскую квартиру Сахаровых (накануне там неожиданно, без всяких просьб с их стороны, был установлен телефон) и сообщил С., что действие Указа от 8 января 1980 будет прекращено и он сможет вернуться в Москву, «к патриотическим делам». Он также сообщил, что в Москву сможет вернуться и Е.Г.Боннэр.
Знаменитый звонок Горбачева 16 декабря 1986 означал не только прекращение жестокой и беззаконной ссылки С. и не менее жестокой, но оформленной с помощью судебной процедуры ссылки его жены. Это был сигнал, данный стране и понятый ею, настоящее, а не декларированное начало перестройки.
Уже в этом телефонном разговоре С. снова поднял перед Генеральным секретарем ЦК КПСС вопрос о необходимости освобождения всех политических заключенных в СССР (С. напомнил Горбачеву о том, что несколько дней назад в Чистопольской тюрьме скончался Анатолий МАРЧЕНКО, о судьбе которого он писал в своем февральском письме). Этот вопрос он поднимал и сразу после своего триумфального возвращения в Москву 23 декабря. А когда в конце января 1987 процесс освобождения начался, он настойчиво форсировал его, постоянно обращаясь с ходатайствами лично к Горбачеву по некоторым категориям заключенных, и по отдельным судьбам.
* * *
Намерению С. не заниматься общественной деятельностью не суждено было осуществиться; в условиях перестройки не только общественность, но и те, кто еще недавно добивался от него обязательств «не выступать по общественным вопросам», теперь ожидали от С. прямо противоположного поведения. Три года, прошедшие между возвращением С. из ссылки и его внезапной кончиной, заполнены интенсивной политической и общественной деятельностью. Назовем лишь основные события этого периода:
Февраль 1987. С. участвует в международном форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества». Меры в области разоружения, предложенные им на этом форуме, помогают резко продвинуть вперед переговоры между СССР и США и заключить соглашение об уничтожении ракет средней дальности.
Август 1988. По результатам «уличного голосования» С. избран в Общественный совет «Мемориала» и становится председателем этого совета. В дальнейшем и до конца жизни он отдает много сил и времени становлению этого общественного движения, принимает активное участие в подготовительном (октябрь 1988) и учредительном (январь 1989) съездах Общества «Мемориал».
20 октября 1988. С. избран в члены Президиума Академии наук СССР.
Конец 1988. С. участвует в создании дискуссионного клуба «Московская трибуна».
Январь–март 1989. Около 60 научных институтов выдвинули С. кандидатом на Съезд народных депутатов СССР по «квоте» от Академии наук СССР, однако 18 января кандидатуры С. и ряда других демократически настроенных ученых были забаллотированы при голосовании на т.н. «пленуме» (члены Президиума и Бюро отделений) Академии. В конце января «Мемориал» и ряд других московских организаций и учреждений выдвинули С. кандидатом в депутаты от Московского национально-территориального избирательного округа, что, по всем прогнозам, гарантирует ему победу на выборах. Его кандидатура была выдвинута еще в нескольких территориальных округах страны, в том числе — в «Арзамасе-16». Почти одновременно с этими выдвижениями, 2 февраля, научная общественность начинает борьбу за пересмотр решения пленума. Наиболее значимой акцией в этой борьбе стал митинг 2 февраля перед зданием Президиума Академии — первый массовый (по оценке С., не менее 3 тысяч человек) митинг перестройки. После этого С. принял окончательное решение: снять свою кандидатуру в территориальных округах и продолжать бороться за место «депутата от Академии наук». В результате этой борьбы лишь несколько человек набрали при окончательном голосовании 21 марта требуемые 50% голосов, и Президиум вынужден был назначить дополнительные выборы и сформировать для них новый список кандидатов, куда вошло большинство тех, кого пленум отверг 18 января. Довыборы состоялись13 апреля, и С., в числе других, был избран депутатом Съезда.
На Съезде С. выдвинул ряд принципиальных предложений (в их числе — проект Декрета о власти, провозглашающий Съезд верховной законодательной властью страны); однако, большинство его не поддержало. Вошел в образованную частью депутатов Межрегиональную депутатскую группу — прообраз демократической парламентской оппозиции, стал сопредседателем этой группы.
Разработал проект конституции нового союзного государства, в которое, по его мысли должен быть преобразован СССР — Союза Свободных Республик Европы и Азии.
Осенью стал одним из инициаторов кампании за отмену 6-й статьи Конституции СССР, в которой КПСС провозглашается «руководящей и направляющей силой» советского общества. В начале декабря выступал на заседаниях Межрегиональной депутатской группы с предложением призвать страну ко всесоюзной забастовке с целью поддержать это требование.
14 декабря С. скоропостижно скончался в своей квартире.
Похороны С. стали всенародным событием: попрощаться с телом, принять участие в похоронном шествии и траурном митинге в Лужниках пришли сотни тысяч людей.
Похоронен на Востряковском кладбище в Москве.
* * *
«Андрей Дмитриевич Сахаров был паладином Разума. Отсюда, кстати, и его демократические убеждения в общественной жизни. Ведь демократия — это единственная в истории попытка устроить общество на разумных основаниях.
Вокруг имени Сахарова можно выстроить разные контексты. Кто-то включает его в один ряд с Махатмой Ганди, Львом Толстым и другими проповедниками ненасильственных изменений. Кто-то склонен сравнивать его с Александром Солженицыным и Лехом Валенсой — выдающимися борцами с тиранией.
Все эти сближения имеют свои резоны. Лично я предпочел бы сопоставить физика Сахарова с геохимиком Вернадским, предложившим понятие «ноосферы» — разума, становящегося элементом геологической структуры нашей планеты, биологом Тейяром де Шарденом — автором «антиэнтропийной» теории эволюции и другими создателями новой целостной философии знания, в которой развитие человечества превращается в фактор космического значения.
Мне кажется, что Андрею Дмитриевичу было бы интересно именно такое сопоставление» (Сергей Ковалев)
Сахаров А.Д. Воспоминания // Сахаров А.Д. Воспоминания. В двух томах. Том .1. М.: Права человека, 1996.
Сахаров А.Д. Горький, Москва, далее везде // Сахаров А.Д. Воспоминания. В двух томах. Т.2. М.: Права человека, 1996. С.239-446.
Сахаров А.Д. Мир, прогресс, права человека : Статьи и выступления. Л.: Советский писатель, 1990.
Сахаров А.Д. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе. // Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М.: Интер-Версо, 1991. С.11-47.
Сахаров А.Д. Памятная записка и Послесловие к ней // Там же. С.48-62.
Сахаров А.Д. Интервью Улле Стенхольму // Сахаров А.Д. Воспоминания. В двух томах. Т.2. М.: Права человека, 1996. С.449–456.
Сахаров А.Д. О письме Александра Солженицына «Вождям Советского Союза» // Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М.: Интер-Версо, 1991. С.63-72.
Сахаров А.Д. Мир через полвека // Там же. С.73-85.
Сахаров А.Д. О стране и мире // Там же. С.86-150.
Сахаров А.Д. Мир, прогресс, права человека : Нобелевская лекция // Там же. С.151-163.
Сахаров А.Д. Тревога и надежда // Там же. С.173-184.
Сахаров А.Д. Открытое письмо Л.И. Брежневу [План мирного урегулирования в Афганистане] // Там же. С.199-201.
Сахаров А.Д. Ответственность ученых // Там же. С.201–212.
Сахаров А.Д. Опасность термоядерной войны : Открытое письмо д-ру Сиднею Дреллу // Там же. С.212–227.
О нем:
Он между нами жил…: Воспоминания о Сахарове. М.: Практика, 1996.
Боннэр Е.Г. Постскриптум. Книга о горьковской ссылке. // Сахаров А.Д. Воспоминания. В двух томах. Т.2. М.: Права человека, 1996. С.7-238.
Боннэр Е.Г. Вольные заметки к родословной Андрея Сахарова. М.: Права человека, 1996.
Горелик Г. Андрей Сахаров: Наука и Свобода. Ижевск: НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2000.
30 лет «Размышлений…» Андрея Сахарова: Материалы конференции. К 30-летию работы А.Д.Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». М.: Права человека, 1998.
Летопись жизни, научной и общественной деятельности Андрея Дмитриевича Сахарова. 1921–1989. Ч.1.: 1921–1953. / Фонд Андрея Сахарова; Публикации Архива Сахарова. М.: Права человека, 2002.
Ковалев С.А. А.Д.Сахаров: ответственность перед разумом // Известия. 1998. 21 мая.
Биографический словарь диссидентов Центральной и Восточной Европы
Международный проект «Биографический словарь диссидентов Центральной и Восточной Европы» был предложен Научно-информационным и просветительским центром «Мемориал» и разработан вместе с Центром «Карта» (Варшава) в 1996 году. В основном осуществлен с 1997 по 2005 год совместно с полутора десятками исследовательских центров и групп из этих стран, а также с независимыми исследователями.
Словарь состоит из глав, посвященных диссидентам Албании, Азербайджана, Армении, Белоруссии, Болгарии, Венгрии, Восточной Германии, Грузии, Латвии, Литвы, Молдавии, Польши, Румынии, Словакии, Украины, Чехии, Эстонии, стран и регионов, на которые распалась СФРЮ, главы, состоящей из биографий диссидентов, чья деятельность протекала в РСФСР, и главы, посвященной активистам движения крымских татар. Каждой главе предпослан вступительный исторический очерк. Главы, описывающие диссидентские движение в СССР, объединены в один раздел, которому также предпослан вступительный очерк и хронологическая таблица, содержащая перечень важнейших событий, связанных с диссидентской активностью 1956-1987 гг., на территории Советского Союза. Разработан глоссарий - обширный корпус примечаний, поясняющих те или иные неоднократно встречающиеся в Словаре реалии.
В 2006 году Словарь планируется издать в кратком варианте, охватывающем примерно треть подготовленных биографических очерков, на польском и английском и языках, а русскую версию разместить в Интернете.
