Приложение к газете "Коммерсантъ" № 171(3747) от 20.09.2007
Сегодня многие дворы Старого Арбата лишаются исторического облика с его неповторимой аурой. И там, где еще вчера стояли старинные особнячки в окружении яблоневых, вишневых садов и цветущей сирени, сейчас зияют котлованы, предназначенные под точечную застройку. Правда, чудесным образом кое-что из уникальных строений еще сохранилось.
Чтобы почувствовать ту самую ауру, достаточно свернуть с Арбата в Кривоарбатский переулок и по шаткому дощатому настилу подойти к калитке, за которой виднеется строение фантастического облика под N10, со скромной надписью на фасаде: "Константин Мельников. Архитектор".
Вообще-то трудно представить, что жилой дом, построенный в 1929 году в стиле конструктивизма, может быть вот таким. Это два огромных белых цилиндра, прислоненные друг к другу. Один выше, другой на треть ниже. Причем внутри нет ни одной несущей опоры. Вообще. Вместо них все сооружение надежно опирается лишь на внешние стены. Говорят, какой-то турист, глядя на это чудо, со всех сторон безжалостно зажатое новостройками, достал блокнот и стал быстро что-то чертить. К срезанным вершинам двух труб дорисовал конусы, а к цилиндру поменьше добавил крылья. В итоге получилась схема, отдаленно напоминающая ракетоноситель с космическим "челноком".
Невольно вспомнишь, что коллеги по цеху часто называли Константина Степановича Мельникова фантастом от архитектуры. Может быть. Причем фантазии Константина Степановича часто побеждали на самых ответственных конкурсах. Например, немногие знают, что в 1924 году лучшим укрытием (в форме стеклянного пирамидального кристалла на дубовом кряже) первого саркофага покойного Владимира Ульянова-Ленина правительственная комиссия признала работу именно Мельникова. Его кристаллом и накрыли мумию вождя. Жаль только, что в 1945 году, когда эвакуированное на время войны тело Ленина возвратили из Тюмени в Москву, стеклянная пирамида таинственным образом исчезла.
В 1925 году советский зодчий буквально потряс воображение зарубежных коллег оригинальностью своего проекта павильона СССР на Всемирной выставке декоративного искусства в Париже. Не случайно у французских архитекторов неоднократно возникала идея (она и сейчас жива) восстановить уникальное строение. В свое время Константин Степанович так вспоминал о тех днях: "В конкурсе на строительство во французской столице участвовали семь человек. Дали нам всего неделю. И никаких материалов для макетов. Ничего. Словом, следовало лишь высказать наиболее оригинальную идею. И я высказал. И несказанно горд, что мой вариант понравился больше других. Секрет проекта? Он сокрыт в диагональном пути. Павильон ведь небольшой, а такой путь создает ощущение почти безграничности пространства, непознаваемости его с первого взгляда. Словно Вселенная, которую можно изучать бесконечно.
Как бы там ни было, но советский павильон, как признавала мировая пресса, стал гвоздем выставки. Он прямо-таки ошеломил западную общественность. Все думали, что после революции и гражданской войны у нас долго ничего интересного в искусстве быть не может. А мы оказались на шаг впереди. Это, конечно, очень испортило всю игру архитектора Корбюзье, так как он думал эпатировать всех. Вот только наш павильон неожиданно для многих оказался и смелее, и новее.
А потом французы предложили мне делать проекты гаражей для Парижа. Я согласился. Предложил идею гаража над мостом через Сену. Она тоже потрясала. Это сейчас много говорят и пишут о пространственных решениях, домах над самим городом. А тогда такие проекты казались фантастикой. Вообще-то гараж сделан немножко в шутку. Простой куб и окно-проем, в котором виден кусочек пандуса. Парижане ведь как дети: это же интересно смотреть, как вдруг в оконце промелькнет на пандусе автомобильчик. Они могли смотреть часами...
В целом же я легко беру задачу преподнести современности такую новизну, которая становится для архитектуры открытием".
В 1927 году признанный мэтр с женой Анной Гавриловной получили от московских властей участок (с садом!) под строительство уже собственного дома в Кривоарбатском переулке, где Мельников сразу же стал колдовать над новым, как всегда, удивительным проектом. На переднем фасаде -- гигантское окно, создающее иллюзию, будто в этом месте вообще нет никакой стены, а значит, прямо из дома, сооруженного из кирпича и дерева, можно запросто выйти во двор, сесть на лавочку и прислушаться к шелесту листвы.
Или вспомнить что-нибудь из прошлого. Скажем, как безусым пареньком из подмосковной деревни Лихоборы перебрался Костя Мельников в Москву, где начал служить курьером у инженера-теплотехника В. Чаплина. Работодатель оказался очень доброжелательным и участливым человеком. Он обратил внимание на необычность рисунков юноши и помог Константину поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Там до 1914 года Мельников постигал азы художественного творчества в мастерской Константина Коровина. Через три года снова учеба, только теперь в мастерской известного российского зодчего и будущего академика Ивана Жолтовского.
Впоследствии обладатель сразу двух дипломов Константин Мельников уже и сам преподавал во Вхутемасе (Высшие государственные художественно-технические мастерские), предлагая студентам не подражать великим мастерам прошлых лет (как говорил зодчий, их творчество только фундамент для полета мысли), а больше импровизировать, искать что-то обязательно необычное, но многофункциональное.
В связи с этим он иногда вспоминал фразу поэта Велимира Хлебникова, которого Сергей Есенин в шутку назначил Председателем Земли: "Должно создавать дома азбукой согласных из железа и гласных из стекла". Тем более что, по словам архитектора В. А. Веснина, в конце 1920-х годов приходилось "экономить каждую бочку цемента, каждый фунт гвоздей, всячески снижая стоимость каждого кубометра стройки".
Наверное, Константин Мельников не раз наблюдал из своего дома в старом дворике, какими причудливыми переливами отражаются лучи заходящего солнца в 60 ромбовидных окнах, которые кто-то образно сравнил с медовыми сотами. Из-за этого "жилые цилиндры" воспринимались москвичами и туристами как своего рода пчелиный улей на Арбате. В ответ Мельников всегда уточнял: не улей, а круглый солнечный дом, где каждый уголок с раннего утра наполнен естественным светом.
Сейчас этого, увы, нет. Новые здания вокруг погрузили шедевр конструктивизма во мрак. И впечатление от созерцания дома уже вряд ли вернется. В частности, ни в одно из 38 шестиугольных окон круглого рабочего кабинета Мельникова на третьем этаже или в 12 окон спальни, равно как и в другие многочисленные "соты", больше не заглядывает солнце. Его не пускают соседние дома, возникшие на месте бывшего сада почти в 5 м от уникального здания. И это при том, что по градостроительным и экологическим стандартам Москвы подобные схемы работ запрещены.
В доме Мельникова удивительно еще вот что. Внешне строение не слишком велико. Однако войдешь -- и сразу начинает казаться, что помещения почти безразмерны, настолько искусно умел манипулировать с внутренним пространством большой мастер. Тут и необычные цветовые или световые решения в комнатах, которые в своей планировке никогда не повторяют друг друга, а по их стенам висят картины (графика, живопись) кисти самого архитектора. И отклонения от строгой геометрии. И просторная терраса для семейных чаепитий (она же личный лечебно-профилактический солярий Мельниковых). И винтовая лестница в верхние комнаты. Например, на второй этаж, где находится спальня с тремя буквально вмурованными в пол кроватями.
Кстати, незадолго до строительства дома глава семейства по случаю купил у букиниста брошюру "О пользе здорового сна", из которой узнал, что, оказывается, родители и их чада всегда должны спать в одной комнате. Так спокойнее и детям, и родителям. И полезнее для развития личности. На этот счет Константин Степанович даже девиз придумал: "Лечить сном вплоть до лучшего изменения характера".
Само родительское ложе было отделено от детей зеркальной ширмой. Как вспоминал сын архитектора художник и недавний хранитель дома Виктор Константинович (он скончался в феврале 2006 года), "ночью откроешь глаза, посмотришь в сторону, где папа с мамой, но ничего, кроме своего растрепанного изображения, не увидишь. Подумаешь, зачем родителей беспокоить. И снова шмыг под одеяло. Поутру соберемся на террасе за самоваром, сновидениями поделимся. Посмеемся вдоволь. Ну а если выдастся ранняя весна или жаркое лето, то и позагораем, не выходя на улицу".
А еще Константин Степанович строил в Москве рабочие клубы. Они тоже по-своему непривычны. Например, Дом культуры имени Русакова на Стромынской площади внешне выглядит как огромный болт, вкрученный в землю, а сверху шляпка в виде выдвинутых наружу стен секций зрительного зала. Его при необходимости можно было разделить и превратить в аудитории "по интересам".
Или взять бывший клуб фабрики "Буревестник" на Рыбинской улице, что в Сокольниках. Тут архитектор спроектировал просторное фойе с секретом: по мере надобности пол раздвигался, обнажая чашу плавательного бассейна.
Архитектор просто не мог строить безликие коробки, которые в наше время приходится сносить. В каждом сооружении, полагал зодчий, жилом или служебном, обязана присутствовать своя тайна и своя неповторимость. "Дом построить -- это как симфонию написать",-- утверждал Константин Степанович. А одинаковых симфоний не бывает.
В свое время президент РААСН А. П. Кудрявцев, обращаясь к участникам одного из архитектурных форумов, сказал: "Мы обладаем бесценным сокровищем, находящимся под угрозой,-- постройками К. С. Мельникова. Среди них есть один особый памятник -- жилой дом самого зодчего, который в ряду памятников архитектуры 1920-х годов мира стоит абсолютно на особе".
Не хочется о грустном, но все же цилиндрический дом с ромбовидными окнами по адресу Кривоарбатский переулок, 10 потихоньку приходит в упадок. Несмотря на то что в 1996 году власти начали реконструкцию (которую так и не завершили), здесь по-прежнему протекает крыша, просело крыльцо, разрушаются межэтажные перекрытия, отваливается штукатурка, изношены половые доски. А фундамент (он давно в трещинах) вообще догадались укрепить песком с солью.
Под боком поднялся, закрывая солнце, элитный дом. Исчезли из дворика сад и тишина, когда-то наполнявшая его. Ощущение такое, что до уникального здания просто никому нет дела. Или все-таки "симфония конструктивизма", как иногда называл свой дом Мельников, вновь зазвучит? Хорошо, если так.
Галина Кириллова
