Я хочу вам прочесть страничку, которую я назвал «Ответственность текста».
В эти дни в основе нашего внимания творчество молодых русских поэтов, прозаиков и критиков, чей возраст в пределах от 20 до 45 лет. Может быть, вас удивляет, что я говорю о поэтах - поэтов приехало мало. Но прозаик - он тот же поэт. Разве «Мертвые души» - не поэтическое произведение?
Особенно радует молодость критиков. Есть надежда, что они свежее поймут творчество своих сверстников. Мы имеем дело с одной из самых молодых литератур Европы. Итальянец Петрарка возник в XIII веке, француз Рабле в XV веке, Шекспир в XV, Сервантес в XVI. В XVII веке появился первый российский поэт Симеон Полоцкий, использовавший польско-украинский силлабический стих, но почти в том же веке в семье северного некрепостного крестьянина родился великий создатель российской поэзии Михаил Васильевич Ломоносов. Он окончил Славяно-Греко-Латинскую академию и создал тот стих, которым мы пишем в наши дни. Без этого великана не мог бы возникнуть другой великий v Державин. Вспомним его чудо v стихи на смерь полководца Суворова. Кто из нас не позавидует гениальной музыке этой строки «флейте подобно милый снегирь». Стихи Державина были началом великой поэзии и прозы Пушкина, Баратынского, Гоголя, Лермонтова, Тютчева, Достоевского, Чехова, Солженицына. Они явили нам ответственность текста, т.е. чтобы в литературном произведении была мысль, музыка, живопись, страсть и ничего лишнего. Ответственность текста и есть талант. Не забудем старую истину: талант v большая редкость. Если в эти нужные дни среди молодых пишущих мы обретем пять талантов v всего пять талантов v это будет большой успех, большая радость России. Откровенно говоря, особенно радостно будет мне, в мой девяносто первый год жизни. То, что я нахожусь среди вас v подарок жизни. И я хочу прочесть вам три стихотворения, если вы не против. Но если вы меня пригласили, не думаю, что кто-то будет против.
Имена
Жестокого неба достигли сады,
И звезды горели в листве, как плоды.
Баюкая Еву, дивился Адам
Земным, незнакомым, невзрачным садам.
Когда же на небе плоды отцвели
И Ева увидела утро земли,
Узнал он, что заспаны щеки ее,
Что морщится лоб невысокий ее,
Улыбка вины умягчила уста,
Коса золотая не очень густа,
Не так уже круглая шея нежна,
И мужу милей показалась жена.
А мальчики тоже проснулись в тени.
Родительский рост перегнали они.
Проснулись, умылись водой ключевой,
Той горней и дольней водой кочевой,
Смеясь, восхищались, что влага свежа,
Умчались, друг друга за плечи держа.
Адам растянулся в душистой траве.
Творилась работа в его голове.
А Ева у ивы над быстрым ключом
Стояла, мечтала бог знает о чем.
Работа была для Адама трудна:
Явленьям и тварям давал имена.
Сквозь темные листья просеялся день.
Подумал Адам и сказал: - Это тень.
Услышал он леса воинственный гнев.
Подумал Адам и сказал: - Это лев.
Не глядя, глядела жена в небосклон.
Подумал Адам и сказал: - Это сон.
Стал звучным и трепетным голос ветвей.
Подумал Адам и сказал: - Соловей.
Незримой стопой придавилась вода, -
И ветер был назван впервые тогда.
А братьев дорога все дальше вела.
Вот место, где буря недавно была.
Расколотый камень пред ними возник,
Под камнем томился безгласный тростник.
Но скважину Авель продул в тростнике,
И тот на печальном запел языке,
А Каин из камня топор смастерил,
О камень его лезвие заострил.
Мы братьев покинем, к Адаму пойдем.
Он занят все тем же тяжелым трудом.
- Зачем это нужно, - вздыхает жена, -
Явленьям и тварям давать имена?
Мне страшно, когда именуют предмет! -
Адам ничего не промолвил в ответ:
Он важно за солнечным шаром следил.
А шар за вершины дерев заходил,
Краснея, как кровь, пламенея, как жар,
Как будто вобрал в себя солнечный шар
Все красное мира, всю ярость земли, -
И скрылся. И медленно зрея вдали,
Всеобщая ночь приближалась к садам.
«Вот смерть», - не сказал, а подумал Адам.
И только подумал, едва произнес,
Над Авелем Каин топор свой занес.
На Тянь-Шане
Бьется бабочка в горле кумгана,
Спит на жердочке беркут седой,
И глядит на них Зигмунд Сметана,
Элегантный варшавский портной.
Издалека занес его случай,
А другие исчезли в золе,
Там, за проволокою колючей,
И теперь он один на земле.
В мастерскую, кружась над саманом,
Залетает листок невзначай.
Над горами - туман. За туманом -
Вы подумайте только - Китай!
В этот час появляются люди:
Коновод на кобылке Сафо,
И семейство верхом на верблюде,
И в вельветовой куртке райфо.
День в пыли исчезает, как всадник,
Овцы тихо вбегают в закут.
Зябко прячет листы виноградник,
И опресноки в юрте пекут.
Точно так их пекли в Галилее,
Под навесом, вечерней порой...
И стоит с сантиметром на шее
Элегантный варшавский портной.
Не соринка в глазу, не слезинка, -
Это жжет его мертвым огнем,
Это ставшая прахом Треблинка
Жгучий пепел оставила в нем.
Я последнее стихотворение прочту, чтобы дать вам возможность работать
Молдавский язык
Степь шумит, приближаясь к ночлегу,
Загоняя закат за курган,
И тяжелую тащит телегу
Ломовая латынь молдаван.
Слышишь медных глаголов дрожанье?
Это римские речи звучат.
Сотворили-то их каторжане,
А не гордый и грозный сенат.
Отгремел, отблистал Капитолий,
И не стало победных святынь,
Только ветер днестровских раздолий
Ломовую гоняет латынь.
Точно так же блатная музыка,
Со словесной порвав чистотой,
Сочиняется вольно и дико
В стане варваров за Воркутой.
За последнюю ложку баланды,
За окурок от чьих-то щедрот
Представителям каторжной банды
Политический что-то поет.
Он поет, этот новый Овидий,
Гениальный болтун-чародей,
О бессмысленном апартеиде
В резервацьи воров и блядей.
Что мы знаем, поющие в бездне,
О грядущем своем далеке?
Будут изданы речи и песни
На когда-то блатном языке.
Ах, Господь, я прочел твою книгу,
И недаром теперь мне дано
На рассвете доесть мамалыгу
И допить молодое вино.
Спасибо за то, что вы меня слушали.
Я вам желаю прежде всего хорошо писать. Если бы вы знали, как это трудно, вы, молодые. Это необходимо. В России великая проза, и мы должны служить России. Спасибо вам.
Вопрос. Скажите пожалуйста, вы всю жизнь прожили в литературе, и когда вы вспоминаете вашу долгую жизнь в литературе, какой момент был самым главным, самым трудным, самым ответственным?
Ответ. Я писал не то, что было нужно советской власти, поэтому самым трудным и ответственным моментом моей жизни была вся моя жизнь. Я первую свою книгу стихов издал, когда мне было уже 56 лет. До этого я не мог издавать. Единственный редактор, который меня издавал, был Твардовский v в «Новом мире». Но стоило ему напечатать одно мое совершенно не страшное, как говорится, стихотворение, как в «Известиях» были нападки на это стихотворение. Твардовский вызвал меня и сказал: «Отвечать не будем, печатать будем». Но когда я вскоре принес, отказал. Правда, вскоре опять пошло. Ну а то что я написал, полностью печаталось уже после того, как исчезла советская власть в журналах. Все кроме прозы напечатано в книге «Семь десятилетий» в издательстве «Возвращение» - все это на самом деле писалось в течение семидесяти лет. Вот все что я могу вам сказать.
Вопрос. Как известно, ваша книга вышла с предисловием Иосифа Бродского, где он в чрезвычайно превосходных выражениях говорит о вашей поэзии. Что вы можете сказать о стихах Бродского и его месте в русской поэзии?
Ответ. Я вас немного рассмешу. У меня есть детская привычка. Я считаю, кто в двадцатом веке есть великие поэты, называю по алфавиту: Анненский, Ахматова, Белый, Блок, Бунин, Мандельштам, Пастернак, Ходасевич, Цветаева. Потом идет другая группа, которую я называю просто прекрасной - здесь Бродский на первом месте v по алфавиту. Бродский очень большой поэт, оригинальный, новый, смелый. Мы с ним не были знакомы, я его никогда не видел. Однажды я пришел навестить в больницу моего друга Анну Андреевну Ахматову. Оказалось, что она в палате, где восемь или двенадцать человек и мне велели подождать. У нее кто-то сидел. Это был мальчик, рыжий. И я думаю, не был ли это Бродский. Потому что и мальчик, и рыжий. Насколько это верно, не знаю.
Вопрос. Трудно ли вам было работать над эпосами различных народов, углубляться в историю этих народов?
Ответ. Я изучил персидский язык. Или таджикский v это один язык. Потому что мне поручили переводить Фирдоуси, и я решил изучить этот язык. Сейчас, когда мне пошел 91 год, я много слов забыл. Гуляя в доме творчества, я встретил молодых. Один из них меня узнал, заговорил по-таджикски. Я ему ответил. Теперь мне было бы уже трудно. Другие вещи в таджикском языке я переводил уже по подстрочнику. Подстрочник был научный. Очень много я перевел Махабхараты v индийского эпоса. Я приехал в Индию и был хорошо встречен v считалось, что я хорошо перевожу. Но я изучал грамматику. Мне трудно было изучать целый язык, но много слов я знал. Ведь первая моя работа была перевод калмыцкого эпоса, который был потом переведен на многие языки. Я тогда много слов изучил. Теперь забыл. Честно скажу, забыл.
Вопрос. Поддерживаете ли связь с Калмыкией?
Ответ. С Калмыкией я поддерживаю связь и они поддерживают связь. Мне присудили звание героя Калмыкии. Руководство приходило ко мне, мой ученик Кугультинов стал теперь первым поэтом Калмыкии. Вообще для меня Калмыкия v это молодость, моя первая работа, которая вызвала большой интерес в России. Когда праздновали юбилей 500-летний [эпоса Джангар; отмечали в 1940 г. v прим. ред.], приехали крупнейшие писатели v те кто тогда считались крупнейшими писателями. Конечно, Фадеев, как главный в Союзе писателей, и другие. Это моя молодость и даже мое счастье. Я добавлю, что я это счастье отработал не только стихами. Когда началась война, я служил моряком на Балтике, но потом создали дивизию и меня вызвали. Я вступил в калмыцкую дивизию. Это было трудное время. Нас разбили. Мы попали в окружение. Об этом рассказывать тяжело, но мы вышли. Воюя, хитря, вышли. Если вам это интересно, могу об этом рассказать.
Мы очень устали v у нас заболело то, на чем сидишь на лошади. У всех v не только у людей, которые никогда не садились на лошадь. Мы решили в первой избе помыться, потому что все было плохо у нас v валялись в грязи, прятались. Оказалось, что в этой избе уже были немцы и хозяин назначен немцами кем-то. Он спросил, какой я нации. Я подумал и ответил: я учился еще до большевиков в гимназии, где в старших классе учился Катаев. Я назвал себя v «aрмянин». А хозяин сказал: «А мени сдается что вы с жидив». Я сказал: «Я, как и вы, их не люблю v я армянин». Он сказал, что позовет жену. Она вышла недостаточно одетая и сказала: вирмянин. Но я испугался и ночью приказал нашим удрать.
