18 апреля 1930 года родился историк и писатель Натан Эйдельман.
Личное дело
Натан Яковлевич Эйдельман (1930-1989) родился в Москве в семье театрального и литературного рецензента Якова Наумовича и Марии Натановны Эйдельман. В 1952 году окончил исторический факультет МГУ.
Отец его был репрессирован по обвинению в «еврейском национализме», что в сталинскую эпоху закрыло Эйдельману путь в науку. Поэтому после окончания университета он три года работал преподавателем истории в школе рабочей молодежи в Ликино-Дулево.
В 1954-м был переведен в Москву в школу № 93 на Молчановке.
После возвращения в Москву выяснилось, что некоторые однокурсники Эйдельмана – члены университетского кружка историков состояли в своего рода тайном обществе во главе с аспирантом Борисом Краснопевцевым. Их идеологической базой были решения XX съезда и критика сталинизма с марксистских позиций. Когда организация была «рассекречена», ее участники получили значительные сроки заключения. Эйдельман не был репрессирован, но за отказ сотрудничать со следствием был исключен из комсомола и уволен из школы как «знавший и не донесший».
С 1959 года в должности экскурсовода, а затем научного сотрудника работал в Московском областном краеведческом музее в Истре. Здесь он, наконец, смог заняться наукой, начал писать и изучать творчество Герцена.
В 1965 году защитил кандидатскую диссертацию «Корреспонденты Вольной печати Герцена и Огарева в период назревания первой революционной ситуации в России». Впоследствии текст был переработан в книгу «Тайные корреспонденты "Полярной звезды"».
Самая известная книга историка «Лунин» была опубликована в серии «Жизнь замечательных людей». Он активно участвовал в подготовке издания памятников русской вольной печати, публиковался в научных изданиях и популярных газетах и журналах – его перу принадлежит более 20 книг и около 300 статей.
Эйдельман много выступал. Его лекции проходили в самых разных аудиториях – от школ до Пушкинского музея – и неизменно собирали благодарную аудиторию.
К концу жизни Эйдельман перешел на работу в Институт истории Советского Союза АН СССР. В последние годы его занимала проблема нового школьного учебника по истории. Он говорил, что если будет объявлен конкурс на составление лучшего учебника, то он непременно примет в нем участие.
Натан Эйдельман скончался 29 ноября 1989 года. Похоронен на Кунцевском кладбище Москвы.
Чем знаменит
Блестящий популяризатор науки, «главный исследователь» декабристского движения в СССР. Помимо «Лунина» декабристам были посвящены его книги «Апостол Сергей. Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле» и «Первый декабрист» о В.Ф. Раевском. Эйдельмана интересовали проблемы взаимодействия истории и литературы в России, поиски прототипов героев литературных произведений: «Пушкин и декабристы», «Обреченный отряд».
Эйдельман являлся одним из самых популярных «публичных» историков в стране. Этому способствовали особая увлекательная манера письма, вводившая читателя в атмосферу научного поиска, хороший литературный язык. Кроме того, Эйдельман обращался ко многим загадочным эпизодам российской истории. В своих книгах, статьях и выступлениях ему удавалось сочетать глубину анализа и доступность изложения.
О чем надо знать
В августе 1986 года Эйдельман вступил в резкую полемику с Виктором Астафьевым. В рассказе «Ловля пескарей в Грузии» писатель (глубоко уважаемый историком) раскритиковал грузин; ответное письмо подписали известные деятели культуры Ираклий Абашидзе, Чабуа Амирэджиби и Отар Чиладзе. Написал Астафьеву и Эйдельман: «Это та самая ложка дегтя, которую не уравновесят целые бочки русско-грузинского застольного меда». Писатель в ответ обвинил его в написании «черного» письма, «переполненного не просто злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия».
Прямая речь
О судьбе России (1989 год): «В случае (не дай бог!) неудачи, в случае еще 15–20 лет застоя, если дела не будут благоприятствовать "свободному развитию просвещения", страна, думаем, обречена на участь таких "неперестроившихся" держав, как Османская Турция, Австро-Венгрия; обречена на необратимые изменения, после которых, пройдя через тягчайшие полосы кризисов, огромные жертвы, ей все равно придется заводить систему обратной связи – рынок и демократию».
Натан Эйдельман – Виктору Астафьеву: «В диких снах не мог вообразить в одном из властителей дум столь примитивного животного шовинизма, столь элементарного невежества».
О цензуре в пушкинскую эпоху: «После Радищева, после пушкинской оды "Вольность", после декабристов вселился страх, а с ним и самоцензура. Ведь даже письмо Чаадаеву, где Пушкин писал об отсутствии в России общественного мнения и презрении к человеческой мысли и достоинству, он не отправил, не доверил почте. Ведь десятая глава "Онегина" была Пушкиным частью сожжена, частью зашифрована. А если есть самоцензура, то цензура вроде бы и не нужна».
О комментариях к собранию сочинений Лунина: «Дожимаю комментарии к Лунину. Клятвенно объявляю, что это – самая трудная работа, которую я когда-либо делал. И одна из самых невыгодных! Старик сыпал афоризмами, именами, образами из разных эпох – а ты комментируй! Только за последние несколько часов я занимался: 1) историей Чувашии; 2) Пифийской речью Пиндара; 3) отыскивал цитаты в 14-томной History of England (Lingarde); 4) искал изречения по всему Паскалю (пока не нашел); 5) искал иркутского земского исправника (1838 г.) – нашел».
О различиях в государственном устройстве: «4 дня в Мюнхене. Город столь прелестен, ухожен, удобен – как и 50 лет назад; а попался бы я кому-нибудь на улице в 1939-м – эх-хе-хе, и в гестапо. Наша страна все же хоть позволяет понять, что были тут зверства и лагеря, а Германия – ну прямо не догадаешься!»
Литературовед Мариэтта Чудакова о Натане Эйдельмане: «Для него интересы отечественной культуры были реальностью, сопоставимой с насущными сугубо личными заботами текущего дня, частью собственной жизни… он жил в окружении мыслей умнейших людей разных эпох, любил их приводить в книгах и разговорах… он был похож на эти мысли, они были ему впору».
Друг Эйдельмана Семен Резник о его лекциях: «Он выходил к аудитории в видавшем виды пиджаке. На нем никогда не было галстука, могучая шея распирала распахнутый ворот рубашки. Поначалу он как-то терялся и говорил неуверенно, с большими паузами, словно не зная, с чего начать. Мне никогда не удавалось засечь таинственный момент перелома, когда покашливающая и перешептывающаяся аудитория вдруг замирала и начинала с жадностью ловить каждое слово. Как ему это удавалось, понять нелегко. В нем не было ни грана того артистизма, каким покорял слушателей, например, Ираклий Андроников.»
5 фактов о Натане Эйдельмане
Материалы о Натане Эйдельмане
Чтобы помнили. Натан Эйдельман
