Политолог Алексей Макаркин пишет:
«Итак, в селе в нескольких десятках километров от районного центра служит священник, которого власти считают неблагонадежным. Начинается его разработка. Осенью 1937 года в ходе этой разработки удается получить показания женщины, работавшей уборщицей в храме. Она признает, что священник враждебно настроен по отношению к советской власти, но ничего особо компрометирующего не приводит <…>.
До конца 1937 года новых показаний против священника нет. В январе 1938 года <…> в город вызывают местного жителя, бывшего красноармейца времен гражданской войны, который дает нужные показания. О том, что священник прилюдно проклинал колхозников и осуждал сталинскую конституцию. Эти показания становятся главным аргументом для ареста <…>. Плюс свидетель подписывает и показание о том, что священник ранее уже судился за антисоветскую агитацию <…>.
Через несколько дней после получения ключевого показания священника арестовывают, и уже в феврале расстреливают по приговору “тройки”. Виновным себя он не признает, но на приговор это не влияет. Между этими событиями на всякий случай вызывают еще одного свидетеля, который сообщает о том, что слышал про антисоветские разговоры, которые вел священник. Но сам лично смог привести настолько невнятный пример, что даже в обвинительное заключение его включить не удалось.
И больше ничего. Хотя в ходе реабилитации <…> становится известно, что в город по этому же делу вызывали еще минимум двоих человек, в том числе председателя колхоза — но их показаний в деле нет. Значит, ничего сколько-нибудь пригодного для приговора они не сообщили <…>. И еще незадолго до ареста у священника произошел словесный конфликт с местным милиционером, который в запале обещал его посадить. Но и показаний милиционера в деле нет — значит, подумал и не сообщил.
Что следует из этого ”рядового” дела? Что люди не спешили доносить в инициативном порядке. Что даже на допросах в качестве свидетелей, когда им лично ничего не угрожало, они обычно не “топили” ближнего своего <…>. Что свидетели, способные подписать все, что хотел следователь, конечно, всегда находились — но их было немного. Это, конечно, “рядовые” дела — статусные люди гораздо чаще становились предметами пристального внимания осведомителей. Но это тоже другая история».
