Политолог Алексей Макаркин пишет:
«Вопрос о возможностях СМИ влиять на общественное мнение носит дискуссионный характер. Но в любом случае медиа не всемогущи — они, конечно, влияют на общественное мнение, но эффективность влияния зависит от того, насколько оно соответствует настроениям общества.
В период гласности медиа стали "большой кухней" — то есть легализовали вопросы, которые и так обсуждались обществом на условных кухнях. Старая повестка настолько обветшала, что переставала восприниматься всерьез даже идеологическими работниками. В первые постсоветские годы инерция продолжилась. Но даже здесь действовали ограничители — так, Александр Солженицын не стал национальным героем. <…>
Ослабление эффекта телепропаганды в 90-е годы было связано с расхождением медийной и "кухонной" повесток. С началом Второй чеченской войны и экономическим ростом нулевых годов повестки вновь сближаются — и роль СМИ растет. Экономическая стагнация привела к расхождению "внутренних" повесток, но патриотические поводы в значимых для власти ситуациях перебивают аргументы, связанные с экономикой (известная проблема телевизора и холодильника). Тем более что используется метод многоголосия — сходные тезисы озвучивают представители разных идеологий. <…>
Но главное даже не многоголосие, а именно соответствие внутренним, иногда запрятанным вглубь, представлениям о должном. Это хорошо было видно в деле "Пусси райот", когда поначалу большинство общества отнеслось к этой истории довольно спокойно ("плясать в храме — это плохо, но не сажать же за такую мелочь"). Но внутри у людей было ощущение поколенческого разрыва (проявлявшегося уже тогда), обиды и досады на то, что они всё меньше влияют на молодежь (включая нередко собственных детей). И после того как медиа, используя технологию фрейминга, многократно объясняли, что девушки не просто сплясали, а посягнули на общественные устои, количество сторонников жесткого наказания существенно выросло.
Из этого же ряда и отношение к современной эмиграции. Даже в спокойные времена под отстраненно-индифферентным отношением скрывалось неприятие, основанное еще на советских, а иногда и на досоветских (когда чужая сторона отождествлялась с чужой верой) аргументах. Однако оно обычно активно не проявлялось — и могло не проявиться вообще. Сейчас же медиа актуализировали эти настроения — и они выходят на поверхность даже у тех, кто три десятилетия назад с придыханием рассказывал другим неофитам о первой эмиграции и пел после очередной рюмки "Поручика Голицына". Который, кстати, тоже непрост — советское происхождение канонического варианта песни выдает риторический вопрос "Зачем вам, поручик, чужая земля?"».
