Политолог Илья Гращенков пишет:
«Сам по себе Пригожин был скорее политическим, чем военным проектом. Просто эта энергия не должна была перекинуться на Россию, так как задача несуществующей ЧВК всегда лежала вовне. Поворотным моментом стал допуск «Вагнера» в российские тюрьмы при личной агитации ее владельца, который из серого кардинала и фронтмена для реальных основателей, превратился в политика.
Проблема недостройки государственности часто порождает вакуум на месте отсутствия или утраты каких-то институтов. «Вагнер» идеально заместил собой такое уникальное явление, как «красная армия», т.е. народное ополчение, которое имея финансовую и амнистирующую <…> подпитку, постепенно формировало еще и политический запрос на особый вид справедливости. Смерть в обмен на свободу <…>. Кстати, Пригожин во много даже напоминал Троцкого, легендарного основателя красноармейской машины победы. <…>.
У Пригожина была своя медиа империя, сотни телеграмм-каналов <…>. Пригожин понемногу сам стал пиарщиком и политтехнологом, как «политическое животное», остро чувствовавший аудиторию и обладавший хорошими актерскими качествами. Похоже, что он так вжился в этот образ правдоруба, что постепенно стал проецировать его на реальность, чувствуя некое моральное превосходство над «коллегами» из числа реальных элит, забронзовевших, косноязычных, серых, но при этом официальных, в отличии от него – уголовника-кондотьера. Так что «марш справедливости», который вагнеровцы так хотели довести до Рублевки, во многом мог быть и сатисфакцией самого Пригожина, непризнанного генерала серых зон.
Запрос на Пригожина формировался и «снизу» на земле. Его формат радикальной справедливости оказался востребован некоторой частью населения, которая восприняла его как санкционированный формат контрэлитного политика. <…>. В результате штыки ЧВК стали казаться не только орудием внешней экспансии, но и возможным политическим инструментом. Марш на Москву, разумеется, стал наглядной демонстрацией этих рисков.
<…> можно сказать точно, что феномен Пригожина сильно разморозил внутреннюю политику в стране, контуры которой будут заново складываться перед 2026 годом».
