Журналистка Ганна Перехода в издании «ПОСЛЕ.МЕДИА» пишет:
«Хотя 1917 и 1991 годы, несомненно, знаменуют собой важные поворотные пункты в истории, необходимо обратить внимание и на наличие преемственности, которая проходит сквозь эти революционные разрывы.
Несмотря на то, что в основаниях поздней Российской империи и советского режима лежали разные и даже противоположные идеологии, суть самоощущения и мировоззрения имперской элиты сохранялась. Как и его предшественник, СССР функционировал как имперское государство, проецируя свое влияние вовне, одновременно поддерживая разнообразие внутри и манипулируя им. Советская власть никогда не делала четкого выбора между единообразным (национальным) и дифференцированным (имперским) управлением. Одно временное решение накладывалось на другое, а противоречия накапливались. Как и Российская империя, СССР стремился создать и сохранить статус великой державы в рамках международной системы, в значительной степени сформированной западной моделью современного национального государства. Несмотря на потенциально более широкую привлекательность своей коммунистической идеологии, новая версия империи столкнулась с серьезными проблемами при расширении своего влияния. Это было особенно заметно на территориях, присоединенных после Второй мировой войны. Западная Украина с ее послевоенным националистическим сопротивлением советской власти была одним из “отравленных даров” имперской экспансии и еще больше закрепила образ украинского националиста как помощника западного врага.
В то же время желаемое “слияние” национальностей в единую советскую “нацию” происходило в основном среди этнических русских, (незападных) украинцев и беларусов, де-факто воссоздавая модель общерусской “триединой” нации. В соответствии с практикой позднего царизма, советизированных восточных славян переселяли на менее “надежные” имперские окраины в Среднюю Азию, страны Балтии и Западную Украину. Официальный роспуск СССР в 1991 году, подписанный только лидерами России, Украины и Беларуси без уведомления двенадцати остальных республик, не оставил сомнений в реальной иерархии наций, скрытой за мифом о “братском союзе”. Однако сразу же после отделения Украина столкнулась с давлением со стороны России, которая пыталась заставить ее отказаться от части своего суверенитета в пользу новых возглавляемых Россией структур, направленных на сохранение ее экономического и политического веса на мировой арене. Во время правления Путина и его проекта Евразийского союза желание контролировать Украину еще сильнее переплелось со стремлением к большему геополитическому влиянию.
Путинское государство долгое время воздерживалось от утверждения единого видения российской нации, оставляя за собой возможность задействовать любой рычаг в зависимости от политических обстоятельств. Однако большинство дискурсивных приемов в его “инструментарии” апеллировали к недовольству и негодованию о том, что политическое и национальное тело России не совпадают. Этот нарратив подпитывал националистическое стремление к восстановлению целостности между ними, создавая иллюзию общности интересов элит и народа. Но даже если мифотворчество изначально и затевалось ради социальной мобилизации, идеологии имеют свойство увлекать даже своих создателей, в итоге выходя из-под контроля».
