Издание «Горький» пишет о недавно вышедшем переводе книги «Кризис повествования. Как неолиберализм превратил нарративы в сторителлинг»:
«Книгу Хана можно пересказать следующим образом. В старом мире, где еще было “сообщество повествования”, люди жили рассказами о самих себе и окружающей реальности. Повествования объединяли нас, делали возможными искусство, любовь, близость, политику, историю и философию, ведь и само мышление в действительности представляет из себя не что иное, как рассказ <…>. Но капитализм и либерализм постепенно лишили нас очарования и действенной силы историй, замещая повествования сторителлингом, или маркетинговой стратегией оформления повседневной жизни. <…>
<…> Однако в книге Хана нет внятной работы ни с теорией, ни с недавними нарратологическими исследованиями, ни с примерами сторителлинга. “Вкус” повествованию вернуть невозможно. Точка. <…> Со страниц эссе то и дело слышатся проклятия смартфону и всем способам взаимодействия с ним: лайк, шер, репост, свайп, скроллинг. Иногда повествование Хана не можешь не сравнить с недовольным ворчанием человека, который не понимает “эти ваши экраны”, зато разбирается в философии.
Хан пишет: “Сториз на таких цифровых платформах, как Instagram или Facebook, не являются рассказами в собственном смысле. Они не обнаруживают никакой нарративной протяженности. Они являются простыми последовательностями моментальных снимков и ни о чем не рассказывают. В действительности они являются не более чем визуальной информацией, которая быстро исчезает. Ничего не остается. <…>”
Но о чем именно тоскует философ? Исходя из некоторых главок вроде “От повествования к информации” может сложиться впечатление, что Хан переживает об утрате эпического способа рассказывания, когда предание, традиция и завершенность начинают разъедать открытость и “настоящее время” романа. Неслучайно он опирается на эссе Беньямина “Рассказчик”, в котором говорится о том, что повествование начинает понижаться в своем значении с приходом романа. <…>
Под прицелом философа — превращение рассказа в информацию, которое оказывается возможно благодаря “прозрачности” нашего общества. Это один из излюбленных образов Хана. Общество прозрачно, то есть не знает больше умолчаний, загадки, утаивания, интриги, напряжения — всего того, что делает историю занимательной. Различие между целостным и фрагментированным способом рассказывать ухвачено Ханом весьма ловко, однако далее этой констатации, притом с неизменно моралистской интонацией, он не идет. Да, отличны. Да, наша память о собственной жизни изменилась вследствие того, что информация о ней циркулирует в виде разрозненных фрагментов <…>. Но почему это сводится к констатации, что “раньше (когда?) было лучше”. <…>
<…> Цифровой мир, считает он, лишает нас сообщества, на место сообщества приходит коммуникация, а коммуникация (требование “быть на связи всегда”) лишает нас личного общения <…>. Но не пытается ли книга тогда навязать нам весьма поверхностный выбор: собираться в тени деревьев и рассказывать истории или — постить, шерить и лайкать.
<…> Сложно поверить, что морализм этой книги, не снабженный анализом современной цифровой теории, может помочь возникнуть вниманию к кризису повествования и критическому отношению к нашей повседневности. Многие утверждения Хана сложно не признать справедливыми, но пока они ограничиваются опорой почти исключительно на работы философов и писателей XX века, выбранных весьма произвольно, они не приближают нас к пониманию феномена вечно изменяющихся медиальных и нарративных практик. И в конечном счете такая критика современности рискует сама разойтись на рилсы, призывающие отказаться от соцсетей, то есть будет поглощена миром, который пытается обличить».
