В 2006 году Юрий Левада в книге «Ищем человека», глава из которой была опубликована в Полит.ру, писал о разделении понятий «истина» и «правда»:
«Проблема истины или "правды" (об особенностях употребления этих терминов речь пойдет несколько позже) применительно к положению человека в социальной системе более сложна. С помощью данных массовых опросов нетрудно подтвердить довольно банальное суждение о том, что практически в любом социальном диалоге на микро- и на макроуровнях ни одна из сторон не является вполне искренней: правящие и подданные, воспитатели и воспитанники, участники социальных и групповых взаимодействий не говорят друг другу "всей" правды — то ли преследуя свои собственные интересы, то ли ради утешения, успокоения и т. п. другой стороны (как известно, эти варианты не исключают друг друга). В массовых социально-политических опросах мы, естественно, сталкиваемся преимущественно с диалогом "власти" с "людьми" и постоянно убеждаемся в том, что люди не получают полной и правдивой информации от власти, причем достаточно хорошо знают об этом и, более того, довольно охотно мирятся с этим. Или даже, выражаясь известной поэтической формулой, "низким истинам" предпочитают "возвышающий обман"».
О восприятии «Курска»:
«В частности, устойчиво преобладает мнение, что власти не говорят народу правду о случившемся (так считали 76 % в июле 2001 года, причем из одобряющих деятельность президента — 74 %, из не одобряющих — 85 %), и даже, что "мы никогда не узнаем правды" о случившемся (67 % в ноябре 2001 года).
Пожалуй, наиболее показательно, что позицию "не говорят правды…", "никогда не узнаем правды…" разделяет большинство поддерживающих президента В. Путина. Это значит, что люди, одобряющие деятельность президента, как бы заранее готовы к тому, что "правды" по такому болезненно острому вопросу им не дают и не дадут. Очевидно, перед нами не просто привычно "слепая" поддержка власти, а готовность "закрыть глаза" на привычную неискренность этой власти.
<...>
Согласно ряду опросов последних лет, в общественном мнении существует довольно устойчивое представление о том, что президент получает от своего окружения преимущественно неполную и неверную информацию (по ряду опросных данных 2000–2001 годов, такое мнение разделяли более половины населения).
Укорененное в мифологемах отечественной истории представление о том, что от "первого лица" всегда скрывают "правду", в данном случае исполняет понятную функцию освобождения верховного правителя (в нынешних условиях, очевидно, президента) от ответственности за неудачи управления, в то же время сохраняя за ним в общественном мнении роль благодетеля. (Как известно по опросным данным, президента чаще считают ответственным за повышение зарплат и пенсий, а правительство — виновным в росте цен…) Тем самым поддерживается традиционно-"фольклорная» картина власти".
О Великой Отечественной войне:
«В июне 2001 года более двух третей (68 %) против одной четверти (25 %) опрошенных признали, что не знают всей правды об этой (Великой Отечественной. — прим. Полит.ру) войне.
С постановкой такого вопроса мы переходим от "правды на злобу дня" к иным — и далеко не только историческим — планам постановки интересующей нас проблемы. По сути дела, события последней "большой" войны ХХ века — не ушедшие в историю, а длящиеся факторы, продолжающие влиять на формирование национального самосознания. Оценка этих событий, предпосылок, последствий, потерь, деятелей войны и т. д. за минувшие 50 лет постоянно актуализируется со сменой общественно-политической конъюнктуры, с пересмотром доминирующих идеологем, с доступностью источников и пр. А поскольку "та" война и победа, по данным ряда исследований, остаются в глазах населения главным событием отечественной истории ХХ века, да и всей истории России (о причинах такого мнения немало сказано[1]), то суждения по ее поводу непосредственно касаются социально-исторического самоопределения народа, общества (т. е. как бы ответов на серию мировоззренческих вопросов типа "кто мы?", "где мы?", "с кем и против кого мы?"). Или, иными словами, не "правды фактов", а "правды смыслов" — и даже, в пределе, "правды Смысла" в наиболее обобщенном его виде.
Как известно, коллизии с этой темой с разной интенсивностью происходят непрерывно на протяжении всех послевоенных лет. Сталкивали "большую правду" военных событий ("всемирно-историческую", "генеральскую") с "малой" ("окопной", "лейтенантской", "солдатской"), "нужную" (выгодную, удобную) с "ненужной" (опасной, дезориентирующей) и пр., и пр. В оные времена по этому поводу раздавались прямые указания и наказания, попозже и доныне действуют скорее — и довольно сильно — механизмы косвенного давления.
Соблазн "возвышающего (или утешительного, спасающего, удобного…) обмана", в данном случае легендарно-героического образа большой войны, действует и "сверху", и "снизу", он удобен для многих людей и общественных групп. Довольно редкие (в основном, локализованные конъюнктурными сдвигами) попытки избавиться от военно-героической мифологии доселе встречают сильнейшее, в том числе "внутреннее", "низовое", сопротивление. К тому же, как свидетельствует опыт последних десятилетий, разоблачение определенных мифологических структур отнюдь не выводит общественное сознание из мифологических рамок».
