Участник нашего проекта «После» журналист Юрий Сапрыкин пишет в статье для Weekend о докладе Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС:
«Но главное (хотя и самое непрямое, трудно формулируемое) последствие хрущевского доклада — в том, что после него многое стало можно. Это никак официально не объявлялось и не регламентировалось, но всеми чувствовалось: как будто проломили стену тюремной камеры и стало видно далеко во все стороны света. Это "можно" проявлялось не столько в политической сфере и даже не в возможности "говорить правду" или "жить по совести" (такой не возникло), сколько в самом молекулярном составе воздуха, в появившихся невесть откуда надеждах и мечтах. Стало можно снимать другое кино и писать другие стихи, по-другому одеваться, дышать, жить. Это расширение пространства свобод, как и сам доклад, было половинчатым и непоследовательным и вскоре во многих отношениях оказалось свернуто — но и его след протянулся на годы: Михаил Горбачев, обсуждавший доклад с активом Ставропольского крайкома ВЛКСМ, Александр Яковлев, присутствовавший в зале во время доклада, публицисты и экономисты, готовившие следующую оттепель, — это люди, чей образ мыслей сформировался благодаря XX съезду, и то, как благодаря им изменился мир, тоже можно считать его итогом. Ну, и потом — как посчитать, сколько людей вышло на свободу, сколько не попало в лагеря, сколько осталось в живых; как это посчитать, чем можно измерить? И всё, что для этого потребовалось, — сказать несколько слов, которые не всегда потом даже можно было повторить вслух, назвать убийство убийством, преступление — преступлением, зло — злом. Как напишет позже один из людей, чьи книги, чей человеческий подвиг стали возможны благодаря XX съезду, "одно слово правды весь мир перетянет" — и утром 25 февраля 1956 года именно это и произошло».
