«Горький» публикует фрагмент эссе французского философа Эрика Садена «Тирания Я: конец общего мира»:
«Незаметно распространившаяся атмосфера безразличия к другим и смутного напряжения порождает чувство не столько незащищенности, сколько постоянной нестабильности, в которой могут неожиданно возникать всяческие антагонизмы разной степени непримиримости. Общим становится не столько скрытый страх, сколько возможность убедиться в том, что твоя судьба никого не волнует, в фундаментальном одиночестве, из которого в принципе нас должен выводить социальный инстинкт. Таким образом, маятник качнулся в сторону индивидуализма, когда свободные существа перестают действовать внутри общего целого, сверяясь духом и плотью с накопленным за долгие десятилетия опытом, заставлявшим полагаться преимущественно на свои силы, ослабив взаимозависимости и, сознательно или нет, превратив изолированность в базовое чувство. Сегодня мы проходим оксюморонную стадию коллективной изолированности.
Такой этос — в значительной мере следствие пережитого стресса, поражающего все больше людей в мире и обусловленного прежде всего условиями нашей работы. Компании навязывают все более жесткие и часто унизительные — из-за требований эффективности — методы управления; большинство работников, на непостоянных контрактах или самозанятых, живут в ситуации вечной нестабильности, а значит, в страхе за завтрашний день. Такой стресс, подрывающий физическое и психическое здоровье, порождает другой тип насилия — весьма распространенный, хотя менее зримый и в силу этого, пожалуй, самый разрушительный. Это все равно что сообщающиеся сосуды наполнить серотонином и тестостероном. Первый на определенных отрезках повседневной жизни подавлял бы позывы к агрессии, а затем уступал бы место содержимому другого сосуда, которое выпускало бы их наружу, что сказывалось бы в быту и в семейной жизни.
Из раза в раз приходится констатировать, что рассчитывать можно только на себя, — и еще иногда на близких и клановые связи, — а это так или иначе усугубляет разобщенность индивидов. Заставляет видеть не столько ближнего, — у которого в конечном счете одинаковое с тобой положение, — сколько возможный вектор, направленный вразрез с твоей собственной волей. Словно идея разделения — почти раскола — поселилась в умах, задав ситуацию, в которой каждый существует внутри виртуальной сферы, и стоит только кому-то вольно или невольно попытаться в нее проникнуть, он тут же будет отброшен, а от смертельного удара никто не застрахован даже в споре за место в очереди. Когда нарциссические раны, обыкновенно врачуемые молча, наносит нам даже частная жизнь, — притом что в ней, казалось бы, практически все можно делать по-своему, — как будто сказывается эффект критического перенасыщения: мы убеждаемся, что, где бы ни находились, давление не прекратится, и ярость выплескивается наружу как знак того, что должны быть моменты, когда ничто наконец не мешает нашей личной свободе. Здесь мы имеем дело не столько с зачатками гражданской войны, о которой часто говорят в последние годы, — у нее обычно религиозные или идеологические мотивы, — сколько с крайним напряжением коллективной психики, из-за чего всюду создается климат, в котором в любой момент может разразиться гроза».
