Участник нашего проекта «После» юрист и политолог Владимир Пастухов пишет:
«С учетом всего комплекса доступных нам сегодня представлений о том, как устроена путинская машина власти, использование термина "неототалитаризм" представляется мне контрпродуктивным, так как отсылает к ранее использовавшимся в России практикам и как бы предполагает, что происходящее сегодня в России есть лишь отскок назад в историческом смысле (реакция), и, соответственно, в будущем можно ожидать движения по более-менее известной траектории с некоторыми обусловленными спецификой места и времени отклонениями.
Более внимательное прочтение сегодняшних реалий в России подталкивает к использованию другого термина для их обозначения. На мой взгляд, определение "посттоталитаризм" отражает их лучше, чем "неототалитаризм". Прежде всего, я фиксирую, что возврат к прошлому носит лишь поверхностный характер и ограничен общими признаками, которые, видимо, свойственны всем тоталитарным системам. Что касается специфических черт, то, скорее всего, они не имеют ничего общего с "советскостью" и "коммунистичностью" (как, впрочем, напрямую с фашизмом и нацизмом). Это нечто совершенно новое (полноценная мутация), хоть и возникшее из обломков старых систем. Надо быть готовым к сюрпризам, потому что развиваться это новое будет по траектории, ранее никем не описанной, не укладывающейся в привычные шаблоны восприятия тоталитаризма, по крайней мере советского.
Нынешний российский тоталитаризм скорее сошел со страниц романов антиутопий, чем вырос из реального советского прошлого. В нем больше от Оруэлла, Хаксли или Бредбери, чем от Ленина, Сталина или Андропова. Это вообще очень литературный, декадентский и постмодернистский тоталитаризм. В чем же отличие от прошлых образцов? Наверное, в акценте на deep fake вместо массовой пропаганды (хотя она, конечно, остается как рудимент, но и ее природа совершенно другая). "Третий Кремль" пытается опереться на технологии управления сознанием, которые во времена "примитивных" тоталитарных режимов прошлого существовали как раз только в фантастических антиутопиях, но в реальной тоталитарной повседневности присутствовали только как виртуальный тренд. Отсюда и кажущаяся "литературность" режима, его наигранная "киношность", "невсамделишность". <…>
Смысл работы этой гигантской машины в том, чтобы на основе онлайн-мониторинга массового сознания в гигантских масштабах выявлять, предупреждать и купировать любые возмущения среды, прибегая к минимуму открытого насилия (то есть сохраняя его точечный и избирательный характер). С точки зрения политической медицины, это более сложный для лечения случай, чем ранее встречавшиеся образцы тоталитаризма».
