Александр Горбачев в «Холоде» пишет о музыке и о том, что произошло с постсоветским музыкальным пространством после 24 февраля:
«С наступлением путинской эпохи этот альянс [между музыкантами и государством. — Прим. Полит.Ру] устаканился окончательно. Ключевые медиа были поделены по зонам влияния основных игроков индустрии — прежде всего продюсеров и продюсерских центров, как минимум готовых сотрудничать с государством, а как максимум полностью его поддерживающих (см. отношения президента с Игорем Матвиенко и группой "Любэ"). Главными источниками дохода поп-исполнителей стали корпоративные выступления — а поскольку государство вскоре подмяло под себя весь крупный бизнес, то и эстрадная экономика теперь больше зависела не от широкой аудитории, которой по идее предполагалось продавать хиты, а от небольшой группы постоянных заказчиков: зачем тратить деньги на туры по стране, если за одно новогоднее шоу можно получить гонорар как за 10 концертов? Отчасти этим, как мне кажется, объясняется заметный застой в российской поп-музыке середины-конца 2000-х: конвейер условной "Фабрики звезд" штамповал песни и артистов по заранее известным параметрам и почти в отсутствие реальной конкуренции, которая еще несколько лет назад стимулировала тех же самых продюсеров-магнатов (Матвиенко, Крутого, Фадеева, Меладзе) придумывать что-то новое».
О ситуации, которая сложилась в музыкальном мире за последние 30 лет:
«Эту парадоксальную ситуацию можно трактовать двояко. Первая версия — та, что близка мне, та, на которой этически основана "Не надо стесняться", — звучит так: поп-музыка поддерживала мир, объединяла людей наперекор политикам, пыталась вносить гуманизм в негуманное медийное пространство. Вторая могла бы звучать так: всё это было ширмой, пусть многие и строили ее бессознательно. Песни и танцы прикрывали имперские амбиции и подготовку к войне, помогали делать вид, что всё нормально, когда всё было ненормально. Музыканты, польстившись на аудиторию и деньги, невольно работали на колонизаторскую оптику, в которой россияне воспринимали украинских артистов как "наших". Если бы эти связи разорвали раньше, угроза была бы видна лучше».
О настоящем:
«Нет сомнений, что от всех этих процессов больше всего ущерба именно России: как уже было неоднократно замечено, самый главный актор в отмене русской / российской / "постсоветской" культуры — это Кремль. Соседние государства так или иначе уже 30 лет воспринимали Москву как конституирующего Другого — то есть как точку отсчета, от которой требуется отстроиться. Соответственно, в бывших советских странах культивировали свои собственные культурные поля как принципиально отличные от самопровозглашенной метрополии. Россия, в свою очередь, гордо собирала именно композитную, зонтичную, имперскую, если угодно, идентичность — и выстраивать свою отдельную ей приходится если не с нуля, то с заведомо более низких позиций.
<...>
Свои, которых по идее предполагается объединять и вдохновлять, — это просто колосья в поле, рабочий материал; реальная аудитория — это чужие, другие, те самые "все". В конечном счете лирический герой певца Шамана тоже обращается к ним — и требует от них любви. Но получить ее он, разумеется, намерен силой. В этом смысле ключевые слова в "Я русский" — "моя кровь от отца". В абсурдной по сути, явно для рифмы придуманной строчке просвечивает суровая патриархальная реальность, где любви и признания добиваются через жестокость, через ремень, через порку. Где уважение — это право сильного. Где освобождение — это подчинение.
Честно говоря, я уже не думаю, что этого не надо стесняться».
