Обозреватель издания «Gorby» Павел Гутионтов пишет:
«С первых лет после революции взгляд на историю России был (вполне объяснимо) несколько упрощенным: отсталая, “тюрьма народов”, беспощадной метлой вымести все рецидивы проклятого прошлого… И это, признаться, многим нравилось, особенно — про беспощадную метлу. При этом, правда, границы Российской империи старались сохранить, насколько возможно, — незыблемыми. И даже расширить их. Потому что — не тюрьма уже, чай, понимать надо, а не понимаешь — заставим.
В 1930 году состоялось знаменитое “академическое дело”, когда по надуманным предлогам по нелепому обвинению в подготовке к “свержению советской власти и восстановлению монархического строя” разом было арестовано несколько десятков крупнейших российских историков с дореволюционным научным прошлым.
<…>
Истории, собственно говоря, самой и не было; ее не изучали в школе, памятники рушили, все начинали с самого начала. Жили настоящим и будущим. Ими и гордились. <…>.
Потом грянула война, естественно, подстегнувшая патриотизм, которым скоро стали именовать нечто совсем другое.
В первом номере журнала “Славяне” за 1943 год в редакционной статье впервые была высказана новая важная идея, говорившая о дальнейшей эволюции партийно-государственной идеологии.
<…>
Другими словами, от идеи союза равных славянских народов, провозглашенной в трудную минуту 1941 года, начался переход к давней идее союза во главе со старшим братом — русским народом, то есть идея славянского объединения стала принимать русоцентристский характер. Наименование русского народа “старшим братом” с течением времени становилось все более привычным и частым.
Летом 1944 года в Москве было проведено совещание власти и историков. Компетентные органы сочли, что настало время «сверить часы». Потому что стали заметны отклонения от (выбранного наверху) курса».
