Политолог Алексей Макаркин уделяет внимание новой книге Бориса Акунина «Собачья смерть»:
«"Собачья смерть" — книга невеселая, как и другие акунинские тексты последних лет. Она о старости, о разумной и достойной подготовке к неизбежному исходу и о том, как эта подготовка, тщательно продуманная людьми, может в любой момент трагически оборваться. Ибо homo proponit, sed Deus disponit, или, как говорил обвинявшийся соотечественниками в национал-предательстве пророк Иеремия, "не в воле человека путь его". Можно ведь еще молодым и не задумывающимся о старости случайно попасть под обычный паровоз. А можно — уже на склоне лет и под каток государственной машины. Причем в момент, когда она уже сбавила обороты, но в очередной раз сдвигает красные линии (и, как всегда, в одностороннем порядке: то, что вчера было допустимым, сегодня становится идеологической диверсией).
А еще роман — о крахе оттепели после подавления Пражской весны. О том, как чувствовавшие себя хотя бы полусвободными люди вдруг снова почувствовали свою несвободу и более того — полную неспособность не только как-то повлиять на развитие событий, но даже предусмотреть их, и от оптимизма стремительно переходят к алармизму. И про очередное — и не последнее в истории — ощущение узости круга, за пределами которого народ осуждает чехов ("зажрались" и "забыли, кто их освободил в 45-м") и готов правильно проголосовать на обличительных собраниях.
И два варианта реакции на всё это, связанные с именами реальных людей — Юрия Трифонова и Анатолия Марченко, — угадывающихся в образах героев романа. Вынужденная адаптация, основанная на многолетней самоцензуре, когда автор может публично высказать лишь немногое из того, что ему хотелось бы. Или же протест, способный трагически закончиться при равнодушии большинства, до которого человек пытался достучаться.
А еще роман — как и предыдущие книги из этой акунинской серии — о роли спецслужб, которые на самом деле не столь могущественны, как нередко кажется. Что их функционеры — такие же люди, которые умеют добиваться успеха — и личного, и корпоративного, — но способны и промахнуться, так как слова Иеремии относятся и к ним. Любители истории увидят в книге знакомые имена (Рейли, Петерс, Берзин, Орлов, Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг), при этом обладая знанием, чем же всё закончится. Но авторские трактовки судеб и событий могут быть небезынтересны и им — при понимании того, что речь идет о художественной литературе, а не об исторической монографии.
Книга пессимистична, но вопрос в том, кто больший пессимист. Тот, кто обращен в прошлое, отчаянно пытаясь найти там спасение от века сего. Или же тот, кто в прошлом стремится найти хоть какие-то основания для того, чтобы вырваться из замкнутого круга. Хотя этих оснований и не находит».
