Юрист и политолог Владимир Пастухов, постоянный участник нашего проекта «После», пишет в «Рассказ-газете»:
«Эволюция Путина от контрреволюционера, каким он был до конца десятых, к революционеру, которым он стал в начале двадцатых, есть один из ключевых моментов новейшей политической истории России, который мало кем понят. Путин — не просто какой-то, пусть и очень значимый, фрагмент старой реальности, который всеми силами пытается воссоздать вокруг себя некогда рассыпанный пазл СССР (весьма привычное о нем представление), а творец новой реальности, которой раньше не было, но с которой теперь предстоит жить и после того, как Путин уйдет. <…>
Это очень глубокая революция, которая оставит свой след практически в каждой голове, и ни одна из этих голов уже не вернется после к состоянию, в котором она была до этого. Всё, что будет делаться потом, уже будет делаться на этой, созданной путинской революцией, платформе. Даже отрицание путинизма теперь парадоксальным образом будет отталкиваться от путинизма. Это мутация, которая отобьется в ДНК народа, и с ней этому народу теперь придется жить. <…>
Мы привыкли к прочному союзу Путина с охранительно-консервативными элитами, предел политических устремлений которых — "Держать и не пущать". Стоит лишь подумать об этом, и пробивающий толщу истории, угодный всем ее временам образ Победоносцева-Патрушева, простирающего над Россией свои совиные крыла, возникает перед нашими глазами. Но оказалось, что у силовиков-охранителей в пропутинских элитах были достойные конкуренты. Ими стали не толстосумы с Рублевки и не питерские бандиты (и тех, и других на самом деле из реальной власти выдавили), а аппаратные "белые воротнички", служивые люди, "серые мыши" — относительно молодые, амбициозные технократы-государственники, сделавшие ставку на власть как на рычаг, с помощью которого они смогут перевернуть не только Россию, но и весь мир. Им мало было сохранить, им нужно было изменить. <…>
В принципе, всё могло случиться значительно раньше. И про суверенитет, и про многополярный мир, и даже про Майдан всё было достаточно четко сказано. Тысячи кремлевских и околокремлевских аппаратчиков ткали полотно для реинкарнации русского национал-большевизма. <…>
На фоне деградирующего, разваливающегося под тяжестью собственной коррупции государства это жуткое идейное месиво активно размножалось, непрерывно при этом мутируя. В общем, нет ничего удивительного в том, что сон разума нации порождает идеологических чудовищ — свято место пусто не бывает. К началу десятых весь этот паноптикум, к которому почти никто всерьез не относился, оформился в нечто вроде катакомбной церкви.
Истовые и одержимые ее прихожане сложили свой символ веры из обломков сталинизма, евразийства, раннего европейского фашизма, позднего европейского же постмодернизма и прочих выброшенных на свалку истории отходов чужой и в прошлом весьма бурной интеллектуальной деятельности. <…>
Конечно, у Кремля есть всегда опция устранить партнера до того, как они дойдут до края пропасти, сказав, что русский Боливар не выдержит двоих. Это можно. Беда в том, что в этом случае очень трудно предсказать поведение масс — связку с ними обеспечивает именно пассионарность одержимых, а вовсе не интеллектуально насыщенные статьи и глубоко осмысленные речи. Да и одержимые вряд ли будут спокойно ждать, пока их отправят на встречу с первым эшелоном освободителей Донбасса (Гиви, Моторола и компания). С большой долей вероятности они и начнут первыми, что, как и в шахматах, не всегда гарантирует выигрыш. Развод этих двух сил и будет сигналом о начале конца.
Впереди нас ждет, скорее всего, серьезное гражданское противостояние с элементами террора, но как на ускоренной кинопленке».
