Журнал «Горький» опубликовал фрагмент работы историка Хейдена Уайта «Метаистория»:
«Хотя французское общество в 1848 году полагало, что осуществляет революционную программу 1789 года, в действительности же, по мнению Маркса, оно регрессировало <…>.
События, которые Маркс изобразил идущими от февральской революции к установлению Второй империи, описывают непрерывное падение в состояние рабства, не смягченного никакими свидетельствами благородных устремлений, которые бы позволили охарактеризовать эти события как настоящую Трагедию. <…>
Буржуазная революция 1789 года была Трагической, поскольку несоответствие между идеалами и реальностью было скрыто. Революция же 1848–1851 годов — совсем другое дело. Она «фарсовая» именно потому, идеалы были подчинены реальности. А в итоге «вместо того, чтобы само общество завоевало себе новое содержание, лишь государство как бы оказывается возвращенным к своей древнейшей форме, к бесстыдно-примитивному господству меча и рясы. <…>
<…> Поражение июньских повстанцев охарактеризовано как прискорбное, но едва ли Трагическое событие, так как их сопротивление буржуазии не было наполнено ясным пониманием своих целей или какой-нибудь реалистической оценкой перспектив победы. Неудивительно, с точки зрения Маркса, что попытки возродить дело пролетариата постоянно терпели поражение. «Пролетариат, по-видимому, не в состоянии ни обрести свое прежнее революционное величие в самом себе, ни почерпнуть новую энергию из вновь заключенных союзов, пока все классы, с которыми он боролся в июне, не будут так же повергнуты, как и он сам», — пока, одним словом, все классы не станут с ним заодно. <…>
Эволюция буржуазного общества отличается систематической изменой идеалам, во имя которых совершалась революция 1789 года. Эти самые идеалы, к которым апеллировали делегаты от пролетариата, пытавшиеся получить для своих избирателей те же самые «свободы» и «органы прогресса», что привели к власти буржуазию, теперь были заклеймены как «социалистические». Их собственные идеалы были отменены как угроза «классовому правлению», которое пыталась установить буржуазия. Но, иронически указывает Маркс, буржуазия не реализовала «ее собственный парламентский режим, ее политическое господство вообще», которое бы считалось «социалистическим» <…>.
В Париже во время Коммуны группе людей, по мнению Маркса, удалось на мгновение создать модель будущего коммунистического общества. <…>
Но как и в 1848 году, этой революции было предначертано поражение не только потому, что материальные условия были еще недостаточны для основания коммунистического общества, но и потому, что «большинство Коммуны вовсе не было социалистическим и не могло им быть». Возвещение о «социалистической республике» было только Метафорой, вмещающей в себя неопределенное содержание, каковым являлся «социализм», выступавший под неясным обозначением — «классовое управление». <…> Ее противоречия были не менее вопиющими, чем противоречия Второй империи, которую она вытеснила. И она оказалась не более прочной. Пожалуй, она была даже более уродливой, существуя как неловкий компромисс между напуганной буржуазией и пролетариатом, который все больше осознавал себя революционным классом, поскольку мог вдохновляться историческим опытом Коммуны».
