Социальный антрополог Сергей Абашин на портале «Рефорум» пишет:
«Средняя Азия была вне поля зрения даже в сам момент завоевания. Оно было стремительным и кровавым, длилось с 1862-го до середины 1880-х и пришлось на эпоху либерала-освободителя Александра II. 6 или 7 военных экспедиций проходили с довольно большими жертвами и разрушениями, города бомбились, поселения сжигались. <…>
Ни в музеях, ни в учебниках нет подробного описания того завоевания. Оно почти исчезло из мемориальной памяти. Это было последнее большое завоевание Российской империи, но российское общество не очень понимало, зачем мы ее завоевываем. В дневнике министра внутренних дел Петра Валуева есть примечательная запись: "Сегодня пришло сообщение, что генерал Черняев взял Ташкент. Никто не знает, почему и зачем". <…>
Российская империя завоевывала новые земли во многом потому, что так поступал Запад. "В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами", — писал тогда Достоевский. Ущербность, стремление доказать Европе, что мы не хуже, совмещались с чувством собственного превосходства: мы поступаем с колониями лучше, чем Запад, мы не завоевываем, а присоединяем, причем мягко, человеколюбиво. Мы до сих пор чувствуем зависимость и вторичность по сравнению с Европой и в то же время спорим с ней. <…>
В СССР мы находим множество свидетельств неравенства: хлопок превратил Среднюю Азию фактически в сырьевой придаток, местным было сложно попасть в центральную элиту. Знаем о неформальной ксенофобии и расизме. Но мы находим и много эмансипаторских вещей: существовало формальное равенство, все без исключения имели доступ к образованию, медицине. <…>
Государства Средней Азии отделились, но теперь гораздо более зависимы от России, чем раньше — в военном, экономическом смысле. Через Россию идут важные для них железные дороги и трубопроводы. Подчинения и неравенства больше, ксенофобия процветает. <…>
В 1970–1980-х миграция была организованной, Москва переселяла рабочих-лимитчиков в специально созданные совхозы в среднеазиатском стиле, люди, приезжая, тут же получали доступ к поликлиникам, больницам, школам, получали ту же зарплату и формально имели те же права, что и местные. Сейчас у мигрантов всегда проблемный статус, их экономически эксплуатируют, их легко депортировать или посадить в кутузку, у них ограниченный доступ к медицине и образованию. <…>
Антиколониальная повестка за последний год поднялась из разных точек — Бурятия, Якутия, Забайкалье, Узбекистан. Это важно, но стоит помнить: не любое насилие и подчинение можно назвать колониальным. Иначе само это слово теряет смысл, становится метафорой либо ярлыком, а не термином — академическим, аналитическим и потом правовым. У колониализма есть несколько явных признаков: это завоевание одной страны другой, где одни несут цивилизацию, а другие ее принимают. Поэтому мы не можем описать сегодняшнюю Россию как колониальную империю. Возможно, это национализирующее государство: мы видим активную риторику про русский мир, язык, народ. И можно говорить о пост- или постпостколониальных практиках, которые использует национализирующее государство в отношении разных групп населения».