Weekend публикует текст Юрия Сапрыкина «Конец двусмысленности». Сапрыкин разбирается с тем, как менялись культурные институции (прежде всего столичные) в течение десятых годов и к чему пришли сейчас. В основе его анализа — две модели отношения к месту и роли культуры в жизни общества.
Первая (модная в десятые годы): «Культурная институция перестает быть только местом сохранения наследия и трансляции культурного опыта — и становится, хотя бы отчасти, фабрикой новых впечатлений. В этом смысле театр — это отчасти медиа, отчасти общественное пространство вроде обновленного городского парка.
Институция, наделенная такими свойствами, производит "современность" — трудноуловимое качество городской среды, которое прекрасно считывает самая динамичная и (как было принято говорить в 2012-м) "креативная" аудитория».
Вторая побеждает теперь: «Установка на контроль за содержанием из иного представления о культуре: культура — это не просто отрасль экономики, фабрика впечатлений или генератор "современности", а область социальной инженерии. Культура важна тем, что влияет на умы. Это набор моделей, формирующих массовое сознание: то, во что люди будут верить, и то, как они будут себя вести.
В культуре, понимаемой как инструмент "современности", не так важно, что именно показывает условная Третьяковка или "Гоголь-центр",— важно, что они способны расшевелить сознание, вызвать интерес, задать вопросы, дальше зритель разберется сам.
В культуре, понимаемой как инструмент воспитания, только это и важно. Покажешь людям картину "Едоки картофеля" — они решат, что есть картофель очень грустно; не настолько примитивно, но примерно так.
В области хоть сколько-то массового искусства воспитательный подход возобладал уже с начала 2010-х — на федеральных телеканалах уже не увидишь современного кино или экспериментальных, вызывающих полемику сериалов; это мир фильмов о добрых милиционерах и отважных контрразведчиках, ностальгических концертов и ток-шоу со звездами прошедших лет, разноформатной культурной продукции, которая разными способами сглаживает любое недовольство жизнью. Теперь этот подход переносится в более узкие сферы: сначала не в виде прямого заказа, но в форме общей установки, запроса, который деятели культуры должны угадать, или полуофициального запрета, воспротивиться которому означает поставить под угрозу существование конкретного события (премьеры, вернисажа), а то и всей институции.
Культурная революция в больших городах чем дальше, тем больше входит в диссонанс с консервативным разворотом в политике, с охранительной риторикой в медиа. <…>
Закрытие "Гоголь-центра" — действительно событие знаковое, оно разрушает сложившиеся конвенции. С точки зрения противников "ГЦ", его следует ликвидировать за то, что "учил плохому",— но сам "ГЦ", кажется, не собирался никого ничему учить, смысл был в другом. Это закрытие — наряду с прочими организационными и законодательными инициативами — указывает на то, что культура как инструмент генерации разнообразия / впечатлений / современности уже не очень "в повестке". Даже коммерческая сторона вопроса отходит на второй план, а уж создаваемый этими институциями европейский блеск в условиях разрыва с Западом и вовсе ни к чему».