Историк Сергей Бондаренко рассказывает в статье для «Холода»:
«В 1933–1939 годах журналистка и исследовательница Шарлотта Берадт записала несколько сотен сновидений, приснившихся жителям Третьего Рейха. Собранные данные Берадт тщательно прятала — записывала их в секретные блокноты, зашифровывала все "политические" детали. В ее записках партия называлась "семьей", Гитлер, Геббельс и Гиммлер — "дядей Густавом, дядей Хансом и дядей Герхардом". Понимая, что и такая запись вряд ли предотвратит арест в случае серьезной проверки, она несколько лет рассылала письма с пересказом снов друзьям за границу.
Вскоре после начала войны, осенью 1939-го, Берадт сумела бежать из Германии. Впервые некоторые фрагменты ее исследования вышли в середине 1940-х, в Америке. А еще почти 30 лет спустя анализ всего собранного ею материала вышел отдельной книгой: "Третий Рейх снов". Сейчас она читается как исследование страхов, надежд и желаний людей, которые уснули и вдруг обнаружили себя гражданами страны-агрессора.
Первые сны — это сны о потере самоуважения, потере себя. Успешный предприниматель видит, как Геббельс инспектирует его фабрику, а он сам, к своему стыду, пытается выкинуть руку в нацистском приветствии — но не может, рука никак не поднимается. После страшных физических усилий, в самом конце сна ему всё же удается кинуть зигу. "Мне не нужно это твое приветствие", — презрительно отвечает ему главный нацистский пропагандист.
Это сон о двойном бессилии, двойном страдании, комментирует Берадт. Увидевший его человек одновременно корит себя и за то, что пытается быть "хорошим немцем" и проявить лояльность, — и за то, что ему это не удается даже во сне. Человек, которому приснился сон, очень гордился своей фабрикой, однако потерял ее через несколько лет после прихода нацистов к власти.
Женщина в своем сне переживает публичное осуждение: она отказывается кричать "Хайль!" вместе с другими. Убегая от толпы, она заскакивает в автобус. Когда она спрашивает соседа, куда они едут, тот отвечает, что конечная остановка — "Хайль, Гитлер!".
Потребность к компромиссу с обществом, принявшим Гитлера, и с самим собой, попытка разрешить противоречие между невозможностью протестовать и неспособностью присоединиться, разъедали многих. По словам Берадт, эти ощущения мучили людей ее круга в Германии после 1933 года сильнее всего».