Критик Анна Наринская в издании «The Moscow Times» пишет:
«Не будет ошибкой сказать, что московские <…> разговоры из небывало яростных в начале (конфликта – Полит.Ру) превратились, наоборот, беспрецедентно нейтральные. И нет, это не равнодушие, скорее осознание реальности.
За последний год стало понятно, что переубедить никого практически невозможно, а позиции уже не раз предъявлены и проявлены. Любой спор по существу бесперспективен и безнадежно заменяется смол-током.
Можно сказать, что сегодняшняя сжавшаяся, но еще существующая «несогласная» Москва полна умолчаний. И первое, что хочется сделать, когда приезжаешь в качестве эмигранта-визитера <…> — однозначно эти умолчания осудить, отодвинуться от них.
Тем более что разобраться в реальном подтексте, будучи сторонним наблюдателем, почти невозможно. Например, невозможно понять, когда эта нейтральность (выставок, речей, образовательных и издательских программ и так далее) — действительно вынужденная мера, а когда — самоцензура, действие на опережение, как бы чего не вышло. И в каком месте между одним и другим пролегает грань?
Разумеется, у этих умолчаний есть контекст. Это не только очевидный накат репрессий <…> но и разлитая в воздухе тревога, без сомнения специальным образом культивируемая: реальная волна доносов последнего времени сопровождается специально насаждаемой уверенностью, что стучат буквально все.
<…>
Многие известные эмигранты, обладающие доступ к медийным площадкам, утверждают, что молчание (каким бы имплицитно осудительным оно ни было) сегодня только легитимизирует режим и его деятельность, в том числе (конфликт – Полит.Ру) в Украине.
Многие из тех, кто остался и, соответственно, не имеют практически никакого доступа к независимым медийным площадкам, все-таки умудряются донести «из-под VPN», что рассуждать, находясь в безопасности, о недостатках поведения живущих в России несогласных — не то чтоб этическая очевидность.
Любой, кто побывал в России в последние месяцы, знает, что кажущийся довольно безобидным со стороны жест <…> требует гораздо большей решимости, чем практически любой жест обосновавшегося заграницей человека.
<…>
Мы все оказались как бы в одном стеклянном доме — в месте, где стены прозрачны, но по большому счету непроницаемы. Взаимная видимость подстегивает обоюдное раздражение и обиды, а практическая невозможность оказаться «в комнате» (то есть на его месте) другого — часто увеличивает непонимание с обеих сторон, иногда драматическое и даже роковое. Например, люди, давно уже проживающие и прижившееся вне России, но горящие будто бы благородным антиимперским огнем, могут с напором вопрошать в соцсетях российских несогласных, почему это они не отчитываются о донатах на ВСУ (уголовно наказуемо деяние). Это даже не осознанная провокация — это просто отказ от трезвого понимая ситуации, удобный самообман».
