Историк Николай Эппле пишет:
«Сейчас это трудно себе представить, но само собой разумеющийся для всех сегодня нарратив о Холокосте сложился далеко не сразу и трудно складывался не в последнюю очередь в самом Израиле. Палестинские евреи, переселившиеся в Святую землю в рамках сионистского движения, считали европейских евреев, во-первых, недостаточными патриотами и конъюнктурщиками, предпочитавшими удобство жизни в Европе лишениям, связанным с переездом в Палестину, а во-вторых, как бы дико это ни звучало, осуждали их пассивность в ситуации нацистских преследований. Этот нарратив начал меняться только в 60-х, после процесса над Эйхманом. Про это хорошо пишет, например, Том Сенев в книге The Seventh Million: Israelis and the Holocaust. Кстати, именно поэтому восстание в Варшавском гетто стало таким символически важным событием — это был (едва ли не единственный) пример сопротивления, его участники были героями и мучениками (памятник, перед которым преклонял колени Вилли Брандт, посвящен "Героям гетто"), а не жертвами. Вообще говоря, не в последнюю очередь в рамках этого процесса эволюции памяти о Холокосте само слово "жертва" обрело сегодняшнее безусловно позитивное значение — это отдельная интересная тема.
И вспомнив про это всё, я вдруг подумал о том, что осуждение уехавшими из России оставшихся оппозиционно <…> настроенных россиян в пассивности и чуть ли не коллаборационизме, возможно, спустя годы будет выглядеть так же странно и нелепо. Нет, я не сравниваю оппозиционных россиян с жертвами Холокоста, я говорю то, что говорю: не стоит осуждать жертв, даже если кажется, что резоны для этого есть и жертвы "сами виноваты"».
