Политолог Владимир Гельман пишет:
«Коллега задала вопрос: почему в конце 1980-х – начале 1990-х годов в России так много публично говорили о правах человека, а сейчас об эти самые права человека вытирают ноги?
На мой взгляд, публичный дискурс о правах человека в те времена носил сугубо инструментальный характер. По большей части его использовали как орудие делегитимации советского строя. Отчасти «права человека» выступали как модный атрибут, ассоциировавшийся с «хорошим» политическим порядком <…>.
За исключением относительно узкого круга правозащитников, российский политический класс эти самые права человека не готов был воспринимать всерьез. Собственно, уже в российской конституции 1993 года длинный список прав человека носил сугубо декларативный характер, в то время как статья 55, часть 3 конституции позволяла их ограничивать по любому подходящему поводу.
Более того, сами права человека публично продвигались в этот период, прежде всего, как права разнообразных меньшинств <…>, что вызывало как минимум непонимание у многих из тех, кто сами к этим меньшинствам не принадлежали. Неудивительно, что когда политическая конъюнктура сменилась, то публичный дискурс о правах человека был вскоре отброшен за невостребованностью и на уровне элит, и в значительной мере на уровне масс».
