Доктор политических наук Владимир Малахов в интервью журналу «Горький» рассказывает
о работе «Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность»:
«Вопрос о том, как организуется политическое общежитие в условиях культурной неоднородности, выступает в другом качестве: как это общежитие организуется в условиях неоднородности, вызванной миграцией? В нем есть измерение как административное <…>, так и теоретическое, которое меня занимает в первую очередь. Посмотрите, какие здесь возникают “качели”. На одном полюсе — ассимиляционизм, на другом — мультикультурализм. Однако в нормативном плане обе эти установки контрпродуктивны. Первая говорит: “понаехавшие” должны стать такими же, как мы, раствориться, чтобы мы их не видели. Или — чемодан, вокзал, историческая родина. Вторая установка, напротив, говорит, что мигранты не только вправе, но и должны сохранять свою культурную самобытность. Если первая установка отказывает мигрантам в идентичности, то вторая им ее навязывает. В этой логике человек, который прибыл в какую-то страну из другой страны, есть представитель некой особой этнической или религиозной группы. Это твоя судьба или даже приговор — ты обязан быть манифестантом этой группы, ты не можешь меняться.
Что же касается политико-административного измерения проблемы, то здесь налицо очень интересная динамика. В середине ХХ века все более-менее исходили из того, что никакого пути, кроме ассимиляции, нет и быть не может. Затем наступил период увлечения идеями мультикультурализма. Хотя на самом деле эту политику проводили далеко не все европейские страны, мода на мультикультурализм была очевидной с начала 1980-х <…> по середину 1990-х годов. Но уже к началу 2000-х годов сам термин “мультикультурализм” сделался вполне негативно нагруженным, и “качели” вновь вернулись к ассимиляционизму.
<…> Моя гипотеза состоит в том, что ностальгия по ассимиляционизму — это результат победы идеологии неолиберализма, которая привела к демонтажу государства всеобщего благосостояния, и в этих условиях обычные люди стали связывать риторику “мульти-культи” с нечувствительностью элит к проблематике неравенства. Эта риторика — поддержка меньшинств, уважение к различиям и т. д. — стала восприниматься просто как изменение повестки, как переключение внимания с вопросов, которые действительно волнуют массы людей, на вопросы двадцать пятой важности. Одно дело — падающие зарплаты, безработица, ставки по кредитам, медицинское страхование, ипотека и т. д., и другое дело, скажем, туалеты для трансгендеров.
<…> Возьмите американские дискуссии об абортах, которые всякий раз резко обостряются перед выборами. Как будто в Штатах нет других проблем. Но мне как политологу интересно наблюдать, как элиты реагируют на недовольство людей, как они инструментализируют фрустрации своих избирателей. Собственно, самым эффективным инструментом здесь служит именно переключение внимания — повестку срочно переводят в “культурную” плоскость: то однополые браки, то аборты, то нежелание мигрантов ассимилироваться».
