Политолог Алексей Макаркин пишет:
«Скорее всего, очередной этап дискуссий о переименовании Волгограда в Сталинград связан с желанием переключить общественное мнение на одну из "вечных" тем вроде возвращения на Лубянку Железного Феликса или выноса тела Ленина из Мавзолея. Но именно в нынешней ситуации не стоит недооценивать и возможности перевода темы из виртуальной в реальную плоскость — поклонники Сталина сейчас принадлежат к числу наиболее активных сторонников специальной военной операции.
В связи с этим приходит на ум вопрос о том, почему этого не сделал Брежнев. Ведь именно при нем был открыт мемориальный ансамбль на Мамаевом кургане, строительство которого началось еще при Хрущеве. И в целом при Брежневе почитание памяти героев Великой Отечественной войны стало главным приоритетом государства в исторической сфере, и ветеранам уделялось куда больше внимания, чем при Сталине и Хрущеве. <…>
Дело в том, что Брежнев, как и многие люди его поколения, не забыл страха. Он сделал в последние сталинские годы блестящую карьеру, но понимал, что в любой момент может потерять всё — если Сталин прислушается к доносу или просто заподозрит в скрытой нелояльности. Любого человека из поколения победителей можно было расстрелять или стереть в лагерную пыль — как погибли Кузнецов и Вознесенский по "Ленинградскому делу" или умер в психиатрической лечебнице адмирал Галлер. <…>
Сейчас страх забылся — зато появился контраст. Для немалой части современного российского старшего поколения, которое в основном уже не помнит реалий сталинского времени, вождь — это победитель в войне и собиратель земель. На контрасте с распадом СССР, который стал переживаться сильнее после того, как стало ясно, что новые государства по доброй воле не хотят возвращаться назад. Однако интерес к Сталину объективно снижается: для современной молодежи это уже историческая фигура, как Иван Грозный, он ей просто неинтересен, как и многое другое, что эмоционально важно для людей старших возрастов, от советского пломбира до советских же фильмов. Со всем этим связано желание остановить время и по возможности обратить его вспять — в том числе и на символическом уровне».
