«Бунт окраин» во Франции стал главным политическим событием Европы минувшего года и своеобразным прологом студенческих волнений этого года. Весь мир обсуждает это ставшее неожиданным для многих явление. Особую пикантность проблеме придает то, что Французская Республика является родоначальницей современной демократии и родиной прав человека. И на протяжении последних 250 лет это государство позиционирует себя как мирового лидера в деле либерализации и демократизации общества. По проторенному Францией пути идут все государства мира и мировое сообщество в целом. И вдруг выясняется, что путь этот может привести не в рай всеобщего процветания, а в ад гражданской войны. Так в чем же причина массовых молодежных выступлений в ведущей европейской стране? Почему государство, несмотря на все прилагаемые усилия, не может с ними справиться. Свидетельствуют ли беспорядки о крахе европейского либерализма? Как можно изменить ситуацию? И, конечно, волнующий всех нас вопрос – возможно ли подобное в России? Попробуем провести анализ.
Несколько лет назад я как действующий сотрудник российской милиции прошел конкурсный отбор и получил исключительную возможность пройти обучение в Национальной Высшей Школе полиции Франции. Более просто и понятно для читателя – это единственное высшее учебное заведение, которое готовит комиссаров – руководящий состав французской полиции. Мысли, которые высказаны в этой статье, я вынашивал в течение года своего обучения во Франции, многократно обсуждая их как с будущими комиссарами (которые сейчас борются с беспорядками), так и с рядовыми полицейскими и моими коллегами из 24 стран мира, – от Китая и Румынии до Гаити и Алжира – которые вместе со мной изучали передовой французский опыт в сфере борьбы с преступностью.
Прежде всего, я хочу заявить, что большая часть информации о беспорядках во Франции, которая до нас доходит, очень сильно искажена. Существует ряд мифов, которые повторяются чаще всего.
Первый миф, свойственный прежде всего российским комментаторам, – это попытка представить беспорядки как волнения в нескольких окраинных районах. Эти комментаторы если и были во Франции, то, вероятно, не выходили за границы исторического центра Парижа. На самом деле иммигрантами плотно заселены все районы, которые у нас называются спальными. Соответственно, для того чтобы российскому читателю представить реальные масштабы бедствия, достаточно вообразить себе, что все спальные районы России оккупированы молодежными преступными группировками, и полиция предпочитает там не появляться.
Теперь перейдем к мифам, созданным самими французами.
Чаще всего причиной массовых беспорядков французские комментаторы, а вслед за ними и политологи всего мира, называют социальное неравенство между иммигрантами из стран Африки и Азии и коренными жителями. Утверждается, что первые лишены нормальных жилищных условий, не могут устроиться на работу. В связи с этим им не остается иной возможности выразить свое возмущение, кроме как посредством привлечения к себе внимания. На первый взгляд, это наиболее логичное и простое объяснение. Однако я осмелюсь заявить, что такое утверждение – не более чем миф, который не только не отражает реальной ситуации, но и мешает властям Франции адекватно и эффективно реагировать на волнения в предместьях, не говоря уже о профилактике.
Давайте не будем принимать все на веру, а проанализируем этот тезис с критических позиций. Начнем с жилищных условий. Во-первых, все иммигранты обеспечены жильем. Во-вторых, это жилье очень даже хорошее. Вот уже пятьдесят лет французское правительство выделяет огромные средства не просто на строительство добротного жилья, а на постоянное обновление жилищного фонда. Многие районы перестраиваются только для того, чтобы новая планировка квартала и новые красивые дома соответствовали самым последним достижениям психологии и криминологии, даже своим внешним видом воздействуя на жителей умиротворяюще. В этих районах строится все необходимое для жизни, особо учитывается необходимость организации досуга – организуются культурные и спортивные центры. Такого внимательного подхода к строительству массового жилья нет, наверное, ни в одной стране мира! Более того, за пределами Франции мало кто знает, что коммуны, отказывающиеся принимать на своей территории иммигрантов, платят особый налог, который идет в пользу тех районов, где этих иммигрантов принимают. Таким образом «спокойные» муниципалитеты дополнительно спонсируют своих проблемных коллег. Однако, несмотря на все усилия и неравное положение, районы, где количество иммигрантов минимально, остаются спокойными, а их несчастные собратья становятся все более и более опасными.
Я был бы счастлив жить в таком доме, который французские либералы считают причиной выхода молодежи на улицы. Единственный вопрос, на который они мне не смогли ответить, – это почему я и мои одногодки, выросшие в советской хрущевке, серьезно уступающей по всем показателям аналогичному дому во французском городе, до сих пор не поджигаем машины.
В одном древнем французском городке на юге страны долгое время у власти были коммунисты. Взяв на вооружение мнение о том, что качество жилья влияет на поведение иммигрантов, мэрия целенаправленно заселяла их в исторический центр города. В результате не хорошее жилье исправило хулиганов, как ожидалось, а хулиганы загадили округу и начали терроризировать город, устанавливая там свои криминальные порядки. Местные жители, не в силах выносить издевательства и агрессию со стороны новых соседей, покинули родные дома и перебрались в новостройки. Теперь в этом городе в новых районах чистота, порядок и низкий уровень преступности, а исторический центр, включая прекраснейшие дома XVII века, постепенно разрушается и превращается в клоаку.
Теперь о занятости. Французское правительство в последние годы проводит целенаправленную политику по созданию рабочих мест для молодежи вообще и иммигрантской молодежи в особенности. И в этой сфере действительно есть существенные изменения. Более того, существует широко разрекламированная в свое время политика брать на работу молодежь из сложных районов, а негласно это означает, что надо принимать людей других национальностей. В результате сейчас нередки случаи, когда на рабочее место возьмут не коренного француза, а приезжего из стран Магриба, даже если первый будет гораздо более соответствовать предъявляемым требованиям. Схожее положение в свое время действовало в СССР. Во все ведущие вузы страны обязательно принималось некоторое число представителей национальных республик. И поступали эти люди в учебные заведения не благодаря своим знаниям, а благодаря тому, что существовала негласная обязанность обеспечить интернациональность.
Однако в этом похвальном стремлении сократить безработицу французские власти столкнулись с тем, что иммигрантская молодежь из предместий на самом деле не стремится начать работать. Они обеспечены жильем, социальное пособие позволяет им нормально питаться и одеваться. Времяпрепровождение у них не отличается разнообразием: круглые сутки они стоят на улице, курят и общаются друг с другом. Если кто-то хочет побольше денег или ему просто стало скучно – он не пытается трудоустроиться, а переходит к более простым и популярным в этой среде видам деятельности, а именно к торговле наркотиками, кражам, грабежам, разбою, – заодно и развлечение. Но даже те, кто все-таки решил начать честно работать, все равно остаются связанными со своей средой. Так, представители иммигрантских меньшинств, из которых в свое время активно рекрутировали охранников для крупных торговых центров, зачастую не только поддерживают порядок, как им положено по службе, но и, пользуясь предоставленной возможностью, изучают график работы инкассаторов. Потом на этих инкассаторов совершаются нападения. И такие случаи не единичны.
Но, конечно, есть и огромное количество тех, кто работает честно. Давайте более подробно посмотрим на их состав. Среди трудоустроенных жителей французских окраин очень высокий процент составляют женщины и люди старшего возраста. Но это ведь категории населения, которые во всем мире испытывают проблемы с устройством на работу! Парадокс этот просто лишний раз показывает, что молодежь может найти работу, но не хочет этого делать.
Следует также отметить тот факт, что, например, этнический алжирец, марокканец или турок живет во Франции на гораздо более лучших условиях, чем его ровесник в Алжире, Марокко или Турции соответственно. Если бы между плохим уровнем жизни и «бунтом окраин» существовала прямая зависимость, то подобный бунт логично было бы ожидать не во Франции, а в других странах.
Таким образом, мы приходим к выводу, что ссылки на плохие квартиры и безработицу несостоятельны. Да, действительно, богатый человек вряд ли пойдет поджигать машины. Но ведь во всех государствах мира есть бедные и богатые, работающие на высокооплачиваемой работе и безработные, но не везде это является поводом для беспорядков. Само по себе социальное расслоение не может быть причиной народных волнений. Значит, причина в чем-то другом. Есть какие-то другие факторы, оказывающие влияние на ситуацию.
Некоторые исследователи считают, что волнения во Франции носят религиозный характер. Да, действительно, большая часть участников беспорядков являются выходцами из мусульманских стран и причисляют себя к последователям этой религии. Однако на самом деле далеко не все люди, принимающие участие в беспорядках, мусульмане. И среди бесчинствующих хулиганов я не заметил четкого разделения по религиозному признаку. Да и если уж на то пошло, то необходимо признать, что современная французская молодежь далеко не является образцом религиозности. Практически никто из них не выполняет даже минимальных требований к верующему, как, например, совершение намаза или соблюдение поста в священный месяц рамадан. Французского мусульманина проще застать за торговлей наркотиками, чем за приготовлениями к совершению хаджа, который является важнейшей вехой в жизни каждого правоверного мусульманина. Так какому же богу он поклоняется? Конечно, исключительно на основании подобных показателей нельзя делать выводы о религиозности, но, на мой взгляд, заявления о ведущей роли ислама в объединении французских хулиганов вообще не имеют под собой основания. Мои наблюдения показывают, что о религии они вспоминают в основном тогда, когда их арестовывает полиция. Они прекрасно понимают, что религиозная окраска сразу переводит их действия из разряда банального хулиганства в сферу защиты прав человека. А в Европе это различие значит очень много.
К тому же нельзя забывать, что Французская Африка, являющаяся основным поставщиком иммигрантов, далеко не настолько религиозна, как Ближний Восток. Ислам там всегда было очень умеренным и тесно переплетался с традиционными местными верованиями. Да и несколько сот лет нахождения в колониальной зависимости от католической страны должны были сыграть свою роль. Для большей части населения этих стран ислам является скорее традицией, чем верой. В Париже существует большое количество ночных клубов, клиентурой которых являются как раз выходцы из стран Магриба. В родных местах они хотя бы внешне соблюдают запрет на употребление алкоголя, но приехав в Париж, первым делом стремятся наверстать упущенное.
Кстати, этот момент оказал влияние даже на саму культуру употребления алкоголя. И как раз для жителя России этот момент особенно бросается в глаза. Дело в том, что в России употребление алкоголя никогда не считалось предосудительным. Более того, это обязательный признак праздника, какого-нибудь важного события, даже просто встречи друзей или деловых переговоров. На протяжении веков складывалась особая традиция потребления алкоголя, основополагающим правилом которой является запрет на питье в одиночку. В российском общественном мнении человек, который пьет в одиночку, – алкоголик (хотя даже алкоголики являются яростными приверженцами соблюдения правила о распитии алкогольных напитков только в компании). Зато выходцы из арабских стран, которых я наблюдал во Франции, не употребляя или почти не употребляя алкоголь на людях, зачастую очень активно занимались этим, запершись у себя в комнате, где их никто не видит.
А теперь давайте посмотрим на тех, кто действительно является верующим. Французские мусульмане отнюдь не представляют собой единой религиозной общины. Марокканцы предпочитают марокканского муфтия, тунисцы – тунисского и так далее. То есть религиозная общность серьезно уступает общности этнической.
Еще одним моментом, на который стоит обратить внимание, является то, что хулиганы, терроризирующие предместья французских городов, не выдвигают ни социальных, ни религиозных требований. Количество нападений на церкви и синагоги в процентном отношении к общему количеству нападений не так велико. Скорее можно было бы предположить, что им не нравится французская автомобильная промышленность. В сами моменты нападений не выдвигается никаких лозунгов. То, что выкрикивает молодежь, – это просто слова, выражающие агрессию. Политические и религиозные лозунги если и появляются, то в основном после задержания полицией или перед журналистами.
Таким образом, мы приходим к выводу, что беспорядки во Франции не находятся в прямой зависимости от социального расслоения и религиозных отличий. Но тогда в чем их причина?
Как это ни парадоксально, но во Франции отсутствует политическая воля к изменению ситуации. Наличие очагов напряженности абсолютно устраивает все ведущие французские партии. Левые пытаются взять бедные окраины под свое крыло и регулярно получают на выборах голоса людей, фактически покупаемые в обмен на обещанное увеличение социальных пособий и иную защиту. Это электорат левых движений, поэтому ему надо потакать, иначе рискуешь остаться без избирателей.
Правые позиционируют себя как поборников наведения в стране порядка и повышения уровня безопасности. Именно благодаря грамотному использованию этого лозунга, вопреки всем опросам общественного мнения и расчетам политологов, в настоящий момент президентом Французской Республики является Жак Ширак.
Более того, неспроста последние пятьдесят лет основные финансовые потоки, выделяемые государством на снятие напряженности в трудных кварталах, направляются на уже упомянутый выше снос старых домов и постройку новых, более красивых. Да, конечно, лучшие условия жизни должны дать понять малолетним хулиганам, что государство помнит и заботится о них. Но есть и более банальное объяснение. Во Франции, как и в России, да и во всем мире, строительство является сферой, в которой проще всего получить «черные» деньги. Огромная часть теневого финансирования французских политических партий представляет собой именно деньги, заработанные на таком строительстве. Причем за этот счет существуют оба крыла французской политики.
Получается, что ни одна из главных политических сил не будет бороться за реальное разрешение ситуации, так как в этом случае она срубит финансовый сук, на котором сидит. Для сравнения: тратить деньги на депортацию нелегальных иммигрантов с этой точки зрения совершенно невыгодно. О роли строительства в финансировании политической жизни страны во Франции знают даже люди, абсолютно далекие от политики. Очередные факты регулярно вскрываются в прессе, естественно, с поправкой на то, что правая пресса пишет о левых, а левая, соответственно, о правых – и преимущественно перед очередными выборами. Но дальше слов и иногда мягкого наказания назначенных ответственными партийных функционеров низшего звена дело не идет и не может пойти. Ведь ни один политик не будет сам себя сажать в тюрьму. А посему французы продолжают строить и перестраивать те самые кварталы, в которые потом не могут попасть даже с полицейским эскортом.
Интенсивность и продолжительность беспорядков во Франции выявили слабость и неспособность правоохранительных органов и всей системы поддержания правопорядка справиться с ситуацией. Я глубоко убежден, что правильно организованная и эффективно действующая система органов правопорядка способна в короткий срок пресечь выступления нескольких десятков тысяч активных смутьянов, рассредоточенных по всей территории страны. Почему же мы наблюдаем неспособность французской полиции и жандармерии изменить ситуацию?
Во-первых, в сравнении опять же с Россией, во Франции количество полицейских на душу населения в несколько раз меньше. В России больше миллиона милиционеров – и даже такое количество не дает никаких гарантий. Как часто мы сталкиваемся с ситуациями, когда милиции нет там, где она нужна. Французская полиция при постоянном росте преступности просто физически не может дать достаточное «покрытие» территории.
Далее, французская полиция не обучена и не нацелена на то, чтобы задерживать участников и зачинщиков беспорядков. Они привыкли к беспорядкам «европейским», когда колонна демонстрантов пытается прорваться, допустим, к зданию мэрии, чтобы выдвинуть там свои требования. С ними можно вести переговоры, можно перекрыть улицу и т.д. При этом обе стороны выражают свое мнение по поводу какого-либо вопроса. Демонстранты – через стычки с полицией, а власть – через решение идти или не идти на переговоры или вообще не разрешить проведение акции «по соображениям безопасности» (так, например, префектурой Парижа были запрещены все демонстрации против бомбардировок Югославии).
Французы безумно гордятся тем, что со времен Великой Французской революции они выработали идеальную, как им казалось, форму дозволенных массовых беспорядков. Но демонстранты из предместья действуют абсолютно по-другому. Они ничего не требуют и не устраивают массовых шествий. Они просто ведут партизанскую войну против всех признаков государства, которые попадаются им на глаза, – от полицейских комиссариатов до детских садов и общественного транспорта. Поэтому полиция, которая по привычке просто перекрывает улицу, никак не мешает хулиганам перейти на соседнюю улицу и бросить бутылку с «коктейлем Молотова» не в лицей, а в синагогу. А устаревшее законодательство практически не позволяет силам правопорядка применять силу, иначе как если «они не могут иным способом удержать место, на котором находятся». Да их с этого места никто силой и не собирается выталкивать! Бросать камни в полицейских с расстояния в 15 метров гораздо эффективней. И при этом вероятность быть арестованным, как показывает практика, не намного выше вероятности того, что тебе на голову упадет кирпич. Поэтому зачинщики беспорядков продолжают оставаться безнаказанными.
Но даже в случае ареста типичный французский подросток ничем не рискует. Прежде всего, французское законодательство очень мягко по отношению к несовершеннолетним и молодежи. Поэтому наказание будет небольшим. Да и тюремное заключение не поменяет образ жизни молодого хулигана. Как на свободе он ничего не делает, а круглые сутки стоит на улице и курит в приятном обществе своих товарищей, так тем же он будет заниматься и в тюрьме. Более того, без пребывания за решеткой у него не будет достаточного уважения среди сверстников в районе. К тому же отсидка дает нужные и полезные связи и знакомства, например, с наркодилерами. Ведь ни для кого не секрет, что именно торговля наркотиками дает основной заработок той части французской молодежи, которая поджигала Францию. И именно освобождением своих районов от полиции занимаются жители предместий. Изменение условий содержания под стражей, направленное на исключение вышеперечисленных моментов, заставило бы нарушителей прочувствовать, что они действительно понесли наказание.
Следует отдельно подчеркнуть тот момент, что совершенно не оправдывают себя мягкие наказания для молодежи. Слишком мягкий подход влечет за собой обратный эффект. Осужденных преступников в тюрьмах отнюдь не становится меньше – они просто чаще туда попадают, а ощущение безнаказанности увеличивает их число.
Нельзя забывать и типичную проблему современного правосудия. Оно слишком медленно. Во Франции нередко можно встретить ситуацию, когда преступник, дело которого только начинает рассматриваться судом, успел совершить еще два преступления, материалы по которым ждут своей очереди на рассмотрение, и продолжает заниматься все тем же.
Криминологи всего мира знают, что высокая эффективность судебной системы напрямую зависит от скорости рассмотрения дел. В современной Франции этот вопрос стоит особенно остро. Более того, во Франции, в отличие от России, никто никогда не допустит, чтобы правонарушитель сел в переполненную камеру. Если мест нет (а их там не хватает так же, как и у нас), - то ты совершенно свободен, пока твое место не освободится. Поэтому многие, даже получившие приговор, совершенно законно остаются на свободе. И особенно это касается как раз молодежи.
Остановимся подробнее на роли криминалитета. Действительно, именно появлению нового поколения иммигрантов Франция обязана гигантским ростом преступности, буквально захлестнувшей страну в последние годы. И рост этот превышает официальные цифры. Это связано с тем, что население, уверившись в неспособности полиции принять эффективные меры и предоставить защиту, просто не сообщает о мелких правонарушениях. Никакой статистики количества преступлений, совершенных иммигрантами, во Франции не ведется, при этом достаточно прочитать список задержанных в любом комиссариате, и вы обратите внимание, что порядка 90% фамилий никак нельзя назвать типично французскими. При этом никто не даст гарантий, что оставшиеся 10 – это французы. Чаще всего это не так, ведь проблемные иммигранты в основном приезжают во Францию из ее бывших колоний, и у многих из них уже французские фамилии. Я провел такое исследование на основании журналов записи задержанных за несколько последних лет в управлении полиции Лиона.
К сожалению, французские власти на настоящий момент не готовы открыто и откровенно признать, что именно населенные иммигрантами районы стали гигантскими рассадниками преступности. Хотя это увидит даже слепой. И именно преступные группировки стали мотором потрясшего весь мир «Бунта окраин». Даже по видеокадрам и анализу сообщений информагентств любой специалист сделает уверенный вывод, что беспорядки совершенно не похожи на спонтанные народные волнения. В первую очередь бросается в глаза, что основная ударная сила – это мелкие, но хорошо организованные внутри, но не друг с другом группы. Откуда они могли взяться? Это преступные шайки, связанные криминальным бизнесом и поэтому имеющие опыт противостояния полиции.
Не случайно событием, спровоцировавшим беспорядки, стала гибель двух правонарушителей (вне зависимости от того, как закончится официальное расследование по этому поводу, думаю, вряд ли у кого-то есть сомнения в абсурдности ситуации, когда полиция могла устроить погоню за двумя совершенно добропорядочными гражданами, а эти никогда не совершавшие ничего противозаконного молодые люди по непонятной причине бросились бежать и попытались спрятаться в трансформаторе). Если мы посмотрим статистику за последние годы, то убедимся, что практически все беспорядки до того (тогда еще не носившие такого всеобщего характера) вызваны подобными же случаями. Криминалитет выступает в защиту своих. На снижение размера пособия по безработице или запрет на ношение хиджаба в школе реакция была гораздо спокойней.
Таким образом, мы видим, что иммигрантская молодежная среда ясно дает понять, что ее раздражает полиция, и особенно полиция, выполняющая свою работу в районах проживания этой молодежи. Трудно себе представить, чтобы возмущение законопослушных граждан вызывала работа полиции в их квартале. Фактически волнения в иммигрантских районах направлены на вытеснение из этих районов правоохранительных органов, а это может быть выгодно только тем, кто в этих районах занимается чем-то незаконным. Кроме того, набравший силу французский криминалитет показывает свои мускулы и предупреждает всегда особенно чувствительную к мнению общества французскую политическую элиту о том, что она не должна вмешиваться в его дела.
Характерно также, что агрессия хулиганов направлена именно на все признаки присутствия государства и цивилизации в целом. Перечень мест, подвергнутых атаке, включает в себя полицию (во всех ее проявлениях – люди, машины, здания), государственные и муниципальные органы, детские сады и образовательные учреждения, здания, предназначенные для отправления религиозного культа, а также обычные французы, которые пытались сделать замечания хулиганам. Если представить себе район, где нет всего вышеперечисленного, то несложно будет догадаться, что единственные, кто хорошо будет там себя чувствовать, – это преступники. Кстати, по этому поводу нельзя не упомянуть, что традиция жечь машины изначально вовсе не была связана с формой выражения протеста. Первоначально машины поджигались для того чтобы установить, как быстро приедет полиция и кто из местных жителей ее вызовет.
Полиция не способна справиться с валом преступности в проблемных районах. Причина такой беспомощности кроется в устаревших методах работы. Традиционно французские правоохранительные органы привыкли работать в среде добропорядочных граждан, которые активно сообщают обо всех нарушениях правопорядка. Главной опорой полиции в ее взаимоотношениях с населением являлись мелкие лавочники и владельцы кафе, которые всегда в курсе последних событий. В заселенных иммигрантами районах так работать не удается. Хулиганствующие шайки быстро объясняют людям, что полиции не только нельзя сообщать о том, кто совершил правонарушение, но даже простой вызов полиции может стоить очень и очень дорого. Поэтому в таких кварталах правоохранительные органы оказались изолированы от населения. Не обладая информацией, они не в состоянии реально контролировать ситуацию изнутри, а единственное, что им остается, – это простое патрулирование.
Российская милиция изначально всегда была построена по другому принципу. Основой охраны порядка в районе является участковый. Это милиционер, который закреплен за небольшой территорией. На этой территории он знает всех тех, кто склонен к совершению правонарушений. Профессиональный участковый зачастую может сразу назвать лицо, совершившее то или иное преступление, или, как минимум, составить круг подозреваемых. Второй принцип – это агентурная работа. Российская милиция в борьбе с преступностью опирается не только на патрулирование территории и сознательных граждан, сообщающих о преступлениях, но в первую очередь на создание сети агентуры в преступной среде. Именно за счет агентуры удается в лучшем случае предотвратить, а в худшем – раскрыть очень большое количество преступлений. Особенно важно наличие своих людей в среде этнических групп.
Французская же полиция не только не ведет подобной работы, но и зачастую даже не пытается раскрыть мелкие преступления, совершенные иммигрантской молодежью. Так, например, если воры ночью украли десяток компьютеров из офиса и при этом порезались и заляпали все кровью, то приехавший (не сразу после вызова, а в течение следующего дня) полицейский не возьмет образец крови просто потому, что по таким мелким преступлениям это не положено. Он обработает все порошком и попытается найти отпечатки пальцев, как ему предписывает инструкция. При этом всем понятно, что вероятность найти в офисе фирмы, где бывает большое количество людей, отпечатки пальцев именно людей, совершивших кражу, близка к нулю. Гораздо логичней было бы взять кровь: если в деле появится подозреваемый, всегда можно будет провести анализ и установить его причастность. К тому же это будет хорошим доказательством в суде. Французский же полицейский скорее выполняет роль страхового агента, фиксирующего факт кражи. Благодаря такому подходу пропадает неотвратимость наказания и у малолетних преступников появляется чувство безнаказанности, которое стимулирует их к совершению новых нарушений. Только коренное изменение подхода к противодействию преступности, основанное на внимании к раскрытию мелких преступлений, сможет дать реальную отдачу в борьбе с ростом криминалитета во Франции.
Упомянем еще один характерный для России момент, который может быть интересен для французских правоохранительных органов. У нас со времен Средневековья сохранилась традиция иметь заставы на въезде в город. Сейчас они трансформировались в посты милиции на дорогах. На этих постах милиционеры имеют право остановить и досмотреть любую машину. Я думаю, здесь нет смысла подробно описывать роль этих постов в поддержании правопорядка – она и так понятна, отмечу только, что с помощью этих постов можно круглосуточно контролировать и в любой момент заблокировать дорогу. Этот опыт был бы актуален для Франции. Во-первых, хулиганы из сложных районов очень часто используют ворованные машины. На них они скрываются с награбленным добром после нападения на магазин в центре города. Да и просто украсть хорошую, мощную машину, привлечь внимание полиции и потом с красивым эскортом въехать в свой район и, слегка покружив и покрасовавшись перед друзьями и соседями, бросить машину и скрыться считается одним из самых популярных развлечений. В молодежном жаргоне даже появился специальный термин для такого времяпрепровождения, который можно вольно перевести как «погоня».
Полиция и раньше старалась особенно не рисковать и не задерживать движущуюся машину – это ведь опасно, а после событий, послуживших сигналом к началу осенних беспорядков, и вовсе не будет этого делать. Думаю, ажаны хорошо запомнили, что их коллег, преследовавших двух правонарушителей, которые неудачно спрятались в трансформаторе, обвинили в неоказании помощи.
В то же время довольно большое количество районов массовой застройки имеют всего одну подъездную дорогу. Поставить пост на этой дороге гораздо проще, дешевле и эффективнее, чем регулярно гоняться за бесчинствующей молодежью на машинах. К тому же на посту всегда легко и без лишнего риска можно, перекрыв дорогу, машину остановить. Более того, такая мера будет иметь еще один эффект: в настоящее время полиция если и контролирует машины, то в основном вылавливает в городе дорогие марки с выходцами из стран Магриба за рулем. Естественно, даже добропорядочный гражданин будет ощущать себя какой-то дичью, на которую объявлена охота. Но и полицейские тоже правы, так как пытаются пресекать кражи автомобилей и их использование для совершения преступлений. Проверка же на дорожном посту не оказывает такого резкого негативного психологического влияния на проверяемого.
Нельзя сказать, что во Франции ничего не делается для того, чтобы снизить преступность. Так, в последние годы существенно была увеличена численность полиции, причем за счет создания рабочих мест для молодежи. Другой заметной мерой стало введение постов полиции – чего-то вроде филиала комиссариата, выдвинутого вглубь территории проблемного района. Реформа эта продолжается. Однако без поддержки другими мерами и при общей неспособности полиции пресекать противоправные действия молодежных преступных группировок судьба реформ зачастую печальна. Многие посты регулярно поджигают, а в Лилле – крупнейшем городе на северо-востоке страны – пару лет назад можно было наблюдать красивый и современный пост полиции, отличительной чертой которого являлись стеклянные стены, так что за обстановкой на улице полицейские наблюдали бы не выходя из кабинета, вот только местная шпана закрасила стекла краской и для пущего эффекта добавила огромную, во всю стену, нелицеприятную надпись. Поэтому пост этот превратился из символа близости правоохранителей к населению и вездесущего ока полиции в символ ее неспособности защитить даже саму себя – я уже не говорю о жителях района.
Единственная мера, связанная с ужесточением положения типичных французских правонарушителей, предлагаемая сейчас, – это депортация нелегальных иммигрантов, совершивших правонарушения. Это серьезное изменение в политике государства. До сих пор общество предпочитало несмотря ни на что защищать таких людей. Лично мне было странно наблюдать несколько лет назад во французских СМИ полемику по поводу человека, в молодом возрасте нелегально проникшего в страну из Алжира. В течение лет 20 он проживал на территории Франции, причем подавляющее количество времени провел за решеткой (3 судимости). Общая интонация подачи его истории журналистами заключалась в безоговорочной поддержке его заявления о том, что он француз, так как здесь уже давно, а на родине ему делать нечего.
Высылка тех, кто приехал в страну нелегально, является, пожалуй, единственной мерой, которой иммигранты боятся. Однако, к сожалению, мера эта вводится слишком поздно. И сейчас она уже не будет иметь существенного значения. Во-первых, количество приезжих слишком велико и такую массовую депортацию французская экономика вряд ли сможет выдержать. А значит, депортация будет иметь единичный характер. Во-вторых, нелегалы уже сыграли свою роль, ведь именно они, а не те, кто приезжал законно, заложили первый камень в становление современного французского криминала. Сейчас уже выросло новое поколение, состоящее из граждан Франции, и оно переняло эстафету.
Принимаемые французским правительством меры остаются нерешительными и разрозненными. Без коренной реформы всей системы правоохранительных органов, включая законодательство, полицию, жандармерию, суды и органы исполнения наказаний, существенное изменение ситуации невозможно.
Надо также отметить, что сами люди, которые в этой системе работают (а многих из них я имел честь и удовольствие знать лично), по моему глубокому убеждению, не только способны, но и, что исключительно важно, буквально горят желанием навести порядок в стране. Для этого им необходимо только создать условия.
Не хочу также, чтобы высказанные мной сравнения были восприняты как апология российской милиции. У нас проблем в этой сфере не меньше, чем у французов, и нам есть чему у них поучиться и что перенять. Да и французские полицейские могут оперативно вмешиваться в ситуацию и наводить порядок. В качестве примера приведу Корсику. Регион, во многом похожий на российскую Чечню, именно благодаря долгой, сложной, целенаправленной и слаженной работе французских правоохранительных органов не превратился в горячую точку, а постоянно демонстрирует тенденцию к снижению напряженности.
Теперь перейдем к самой сложной и опасной части материала, без упоминания которой, однако, наш анализ, к сожалению, будет неполным.
Я глубоко убежден, что самая главная причина беспорядков во Франции – это менталитет иммигрантов. За свою историю Франция приняла огромное количество приезжих, однако стоит отметить, что проблемы возникли только с представителями мусульманской Африки. Огромное количество поляков, русских, венгров и представителей других народов Восточной Европы, выполнявших роль поставщиков рабочей силы в конце ХIХ – начале ХХ века, уже во втором поколении совершенно ассимилировалось. Евреи, армяне и ливанцы ассимилируются гораздо медленнее, но зато они составляют едва ли не самую добропорядочную часть населения, именно из них во многом состоит экономическая и культурная элита страны. Китайцы и вьетнамцы настолько скрытны, что об их делах никто ничего не знает. В огромнейшем китайском квартале Парижа, согласно статистике, практически не фиксируется смертей. Один-два умерших в год – рекордные цифры. Не потому, что там никто не умирает, просто документы умершего передаются следующему по очереди. Криминалитет там, конечно, существует, но он не выходит за рамки отношений внутри китайской диаспоры.
Я считаю, что принципиальное отличие выходцев из мусульманской Африки состоит в их менталитете. К сожалению, во Франции, которая пятьдесят лет безуспешно пытается ассимилировать приезжих из Алжира, Туниса и Марокко, этот вопрос – страшное табу. Лично мне совершенно непонятно, почему это происходит, ведь понимание инаковости менталитета абсолютно не означает, что человек другой национальности и воспитанный в другом культурном обществе - плохой. Он не плохой и не хороший, он просто другой. Однако если вы заговорите об этом во Франции, вас сразу же обвинят в фашизме и разжигании межнациональной розни. Мои наблюдения показали, что на самом деле об этом говорят все, но только шепотом и в кругу близких людей. Удивительно, но на родине Декларации прав человека действительно существует негласная цензура! Единственный, кто отваживается говорить об этом открыто и относительно резко, – лидер местных националистов Ле Пен. Именно поэтому на последних президентских выборах он занял второе место. Все французские газеты после этого события в течение месяца выходили с заголовками «Кто же проголосовал за Ле Пена?». Не нашли. Они не нашли 20% своего населения!
Да, нельзя отрицать, что разговор о различиях менталитета очень тонкий и сложный. И его обсуждение действительно может вылиться в сравнение различных национальностей. Однако если молчать, то проблема не исчезнет, а выход без серьезного обсуждения найти невозможно. Закономерный результат: замалчивание проблемы под прикрытием борьбы за демократию и против ксенофобии привел к введению комендантского часа, который никак не согласуется с нормами демократии, и росту межнациональной неприязни.
По моему мнению, главным отличием в поведении бунтовщиков с окраин является то, что они уважают силу. Современное французское общество в погоне за демократическими ценностями разучилось показывать эту силу, и они это прекрасно чувствуют.
Нет, не надо устраивать массовых избиений и арестов. Ведь пока что хулиганы достаточно редко атакуют полицию с целью убить или нанести увечье. По большей части выражение агрессии носит преимущественно словесный характер. Но оставлять без внимания такие вещи нельзя, так как от этого они только возрастают и принимают более опасные формы. В то же время для их пресечения зачастую достаточно малого. Просто положить руку на плечо или спокойным и уверенным голосом ответить может оказаться достаточным. Я сам, будучи атакован группой подростков, пристававших к пассажирам на автобусной станции, поставил их в тупик фразой «Хочешь поговорить? Ну, давай, подойди ко мне». Фразу эту я сказал спокойным и уверенным голосом, без тени угрозы или провокации. После паузы в несколько секунд эта группа молодежи развернулась и ушла. Почему французы не могут так поступить? А здесь мы уже переходим к особенностям французского менталитета.
Все иностранцы, долгое время прожившие во Франции, в один голос отмечают, что поведение французов отличается подчеркнутым чувством превосходства. Я считаю, что такое поведение существует и запрограммировано на глубоком уровне. И связано оно в первую очередь с тем, что жители Франции привыкли ощущать себя центром огромной мировой империи. Империя давно развалилась, а вырабатывавшийся столетиями ее существования стереотип поведения остался. В настоящий момент французы в своем сознании просто заменили огромные колонии на роль культурной столицы мира. Что характерно, чем образованней человек, тем больше это осознание собственного превосходства в нем проявляется. Видимо, он узнает больше вещей, которыми может гордиться. Эти моменты проявляются неосознанно. Сами французы их не замечают или считают естественными, а иммигранты чувствуют очень тонко. Именно французский менталитет в действии мы видим на примере нелицеприятных высказываний министра внутренних дел в адрес участников беспорядков. Любой разумно мыслящий человек понимает, что такие слова нельзя говорить чиновнику столь высокого ранга, тем более в той ситуации, в которой они были сказаны. Однако министр не только их произнес, но и считает, что поступил правильно. И это естественно, ведь французский менталитет такие высказывания не считает недозволенными.
Точно такие же слова говорят другие французы. Я лично был свидетелем ситуации, когда сержант полиции, выведенный из себя непослушанием отказывавшихся выйти из машины мелких нарушителей – граждан Франции марокканского происхождения – не сдержался и крикнул им: «Собаки, выходите из машины!» Надо ли говорить, что ни к чему хорошему это не привело? Министр просто повторяет ошибку, сделанную его подчиненным. Но такое поведение, естественно, вызывает протест со стороны иммигрантов. И дает им лишнее доказательство того, что их не уважают.
Подводя итоги, скажу, что главной причиной беспорядков во Франции являются попустительство со стороны политиков и различия в менталитете французов и иммигрантов. Пока в стране не будет свободного и открытого обсуждения этих проблем, выход не будет найден. И постараться измениться надо будет как коренным французам, так и иммигрантам.
При этом я совершенно не согласен с тем, что французская социальная система потерпела полный крах и события прошедшей осени доказали ее полную несостоятельность. В отличие от российской, французская политическая элита очень зависима от мнения населения. И поэтому она очень гибко реагирует на изменения общественного мнения. Это относится как к потаканию деградировавшей части населения иммигрантских районов, так и к вниманию к точке зрения консервативной части общества, требующей обеспечения безопасности. До сих пор существовал перекос в первую сторону. Но мы видим, как меняется поведение политиков. Тот же самый министр внутренних дел Николя Саркози, который три года назад поливал грязью реакционера Ле Пена, сейчас заимствует лозунги главного французского националиста. Думаю, что французская демократия сможет достичь компромисса между двумя частями общества. Система сдержек и противовесов, о которой нам так много рассказывал в свое время Борис Ельцин, во французской политике выстраивалась десятилетиями и приобрела реально действующие формы.
Нам как жителям России массовые беспорядки во Франции интересны еще и вопросом, возможны ли подобные события в нашей стране. На мой взгляд, в настоящий момент это невозможно. Постараюсь коротко объяснить, почему.
Во-первых, иммигранты во Франции живут практически в гетто, то есть обособленно от остального населения. В России все живут вместе, все ходят в одну школу, и дети азербайджанцев в Москве по своим интересам и отношению к жизни не отличаются от своих сверстников других национальностей.
Во-вторых, Россия – очень многонациональная страна. У нас невозможно появление иммигрантов из одного региона. Если Францию «оккупировали» выходцы из стран Магриба (Алжир, Тунис, Марокко), то у нас национальный состав иммигрантов очень разнообразен, и никто не может получить существенного преимущества.
Далее, национальные криминальные группировки в России сами не допустят выступлений против действующей власти. И здесь, как часто бывает в России, нам помогают наши же недостатки. Объясню на примере. Когда начальник УВД Южного округа столицы посреди ночи лично (!) приезжает в самый отдаленный отдел своего округа только для того, чтобы освободить задержанных за отсутствие регистрации выходцев из Средней Азии, при этом приехавший вместе с ним чиновник префектуры чуть ли не срывает погоны с милиционеров, при этом единственные, кто рискует потерять работу, – это задержавшие «не тех» сотрудники вневедомственной охраны, то в такой ситуации у нас скорее выйдут на улицы милиционеры, чем иммигранты.
Все национальные диаспоры контролируют определенные виды бизнеса. Если в Москве случатся массовые беспорядки с участием, например, азербайджанцев, то все фирмы, принадлежащие этой диаспоре, подвергнутся проверке с пристрастием. Учитывая, что на настоящий момент мало кто без греха, это чревато большими расходами. Поэтому сейчас ни одна из диаспор в России не допустит массового участия своих членов в противоправных действиях. Именно этот момент является нашей самой действенной гарантией.