Утро третьего дня пахло безысходностью. Свинцовое небо, мелкий дождь,почти переходящий в снег. Необъяснимые запахи, - такие иногда появляются, исразу заполняют собою все. Так восемь месяцев назад, в июле 2008 года, в сотнекилометров от Тбилиси пахло войной. Потом будут говорить об «организованнойэвакуации людей из Цхинвали», о том, что «осетинские власти сами знали, чтобудет война». Эвакуация была, но люди начали бежать еще раньше, - от этогозапаха. От духа времени.
Люди все еще стояли на площади перед Парламентом, но их стало ощутимоменьше. Похоже, холод одерживал уверенную победу над выходным днем.
Третий день в акциях протеста участвуют практически только жителисамого Тбилиси – народу из районов нет. Хотя и оппозиция, и наблюдателизаявляют, что приезду людей стараются помешать власти, все-таки большинствоговорит, что на этот раз у организаторов слишком мало средств. Расходы наноябрьский митинг 2007 года покрывал Бадри Патаркацишвили. Сейчас некому оплатитьприезд, еду и хотя бы какое-то размещение для людей из регионов. У лидеров оппозициитаких денег нет, и никто из предпринимателей за это не берется.
Сегоднянекоторые тбилисские бизнесмены заявляли по телевидению, что митинги оппозициимешают им работать, и пора бы уже заканчивать. Эти заявления были встречены возлепарламента криками недовольства и свистом. Недовольство выражали уже не большедесяти тысяч человек.
***
Канун Вербного воскресенья. Возле всех церквей продают тонкие зеленыеветочки в маленьких плетеных корзинках, – вместо вербы.
Как это растениеназывается по-русски, никто вспомнить не мог, а я не знаю. В старом Тбилиси многопрекрасных старинных церквей. Город напоминает христианский Стамбул – отовсюдувидны сразу несколько куполов.
В одной из старейших церквей - очередь на исповедь. Разглядываю иконы– самобытный и очень непривычный сванский стиль.
К моему спутнику, - общественному деятелю, правозащитнику и активистунынешней оппозиции Паате Закареишвили подходят две женщины. Они его узнали ирешили пожелать удачи и сил.
Паата по образованию теолог, много занимался проблемами беженцев, поискомпропавших без вести, освобождением заложников сначала в Абхазскую войну начала90-х, потом – в зоне Карабахского конфликта. Сейчас, после августовской войны,продолжает миротворческую деятельность.
«Сейчас все стало сложнее, снованужно ждать несколько лет, чтобы люди смогли хотя бы между собой начатьразговаривать, как до августа. Здесь наши власти не хотят, кажется, ничего дляэтого делать, - наоборот, нагнетается обстановка».
Когда Михаил Саакашвили возглавлял МВД еще в правительстве Шеварднадзе,Паата Закареишвили в течение двух лет отвечал у него в министерстве запенитенциарную систему.
«Когда я пришел на этудолжность, в стране было восемь тысяч заключенных. За два года мы уменьшили этоколичество на четверть. При министре внутренних дел Саакашвили в стране сиделишесть тысяч человек, при президенте Саакашвили – двадцать две тысячи. Знаешь,мне все это очень больно. Я - один из тех, кто поддерживал его, помогал емуприйти во власть. Но эти два человека – президент и тот, кем он был до того –кажется, не нашли бы друг с другом общего языка. Саакашвили тогда старалсясделать все, чтобы искоренить коррупцию в этой системе, чтобы начали работатьзаконы, – это все выглядело как очень демократические шаги. Может быть, тольковыглядело – он хорошо умеет показывать то, что нужно. Он первый публичныйполитик в стране».
На маленькой улочке, сплошь состоящей из ресторанов, Паата показываетместную достопримечательность – ресторан, в котором несколько лет назадразыгрался громкий скандал. Повздорила компания, в которой ужинала женаминистра внутренних дел. Говорят, жена министра попросила мужа разобраться с непонравившимся ей человеком. Человек после этого умер. Громкий процессзакончился ничем, – осудили только исполнителей, которые недавно тожеосвободились по амнистии.
«Сейчас все отдано на откупминистру внутренних дел – Вано Мерабишвили. Формально у нас ликвидировали КГБ,объединив его с МВД, но реально это МВД превратилось в другое ведомство.Реальность стала такова, что президент фактически зависит от министра – он безнего ничего сделать не может».
Дело об убийстве Гиргивлиани стало знаковым. Уже на второй год послепобеды «революции роз» у демократии в стране начались большие проблемы.
***
Восемь вечера. Если смотреть сверху на толпу перед парламентом, онанапоминает шахматную доску. Белые клетки – листы пленки, под которой людипрячутся от дождя. Черные – пустой асфальт. Как фигуры – рассыпанные бисеромзонты. Холодно.
Смешиваясь с листьями местной вербы, накопившиеся за три дня пыль имусор превращаются под ногами в кашу. Кто-то говорит, что Миша сейчас катаетсяна лыжах в Гудаури – на курорте в полутора часах езды от Тбилиси. Холодно. Крики«Гуамар-джос!» со сцены толпа ужеподдерживает не всегда.
Ноги промокли насквозь. Найти бы горячий чай…
***
Пять минут ходьбы от Парламента, офис оппозиционной Республиканскойпартии Грузии, одной из старейших в стране, – мне говорят, она появилась леттридцать, еще в советское время.
Активист партии Лаша Нацвлишвили опускает глаза.
«Понимаете, нам важно былосейчас хотя бы зафиксировать наличие политического кризиса. Он уже давноназрел. В 2007 Саакашвили отказался его признавать – сказал, что все протестыинспирированы Россией и его политическими врагами – люди, мол, не поддерживалиоппозицию. Для нас важно, чтобы не только Запад увидел сейчас, что Саакашвилине поддерживают в стране, нужно, что бы он сам, наконец, признал, что кризисесть».
После выборов в Парламент, проводившихся с массовыми нарушениями, -эмоциональные оппозиционеры говорят, что такого состава парламента в Грузии небыло никогда, - после разгона митинга в 2007, после смерти Патаркацишвили, уместной оппозиции остается все меньше надежд повлиять на власть.
«У Миши и команды в руках сейчассосредоточено сто процентов власти, а поддержка народа не большедвадцати-тридцати процентов. Он хотел августовской войной вернуть себеавторитет – и среди населения, и среди силовиков. Он не понимает, что за всеошибки, которые он совершил, необходимо платить. Как минимум, платить тем, чтоотдать часть власти. А ему кажется, что раз никто силой не забирает, то можно ине отдавать. Он как человек, который съел черную икру в ресторане и уходитчерез заднюю дверь, пока официант не видит».
Теперь начинаю понимать, почему на плакатах перед парламентом толькодве картинки – Саакашвили, жующий галстук и пригибающийся к земле при видероссийских самолетов. Хотят показать, что он может быть слабым…
«Я иногда думаю, что, можетбыть, лучше было бы, если бы Россия взяла Тбилиси…»
Не выдерживаю: «Лаша, а вам насне жалко? Нам после этого как жить?»
«Понимаете, этого человека можнотолько сломать, он понимает только силу. Он сказал, что грузинскаяинтеллигенция слита в унитаз, он назвал нас «совками»… Знаете, здесь в Грузиилюди могут простить власти коррупцию, но нечеловеческое отношение – нет. А онлюдей перестал уважать».
Лаша достает коммуникатор и включает песню. Через десять секунд мы обарасплываемся в улыбке – «Чунга-Чанга», исполняемая грузинским многоголосьем.
«У нас радио есть «Нацноби», тамрусские песни, романсы, исполняемые грузинами, – это одна из самых популярныхстанций. Он этого не понимает, он не понимает, что это нельзя терять. Онговорит об оккупации, но оккупация у нас двойная. Россия оккупировала часть наших территорий. Анаша власть оккупировала остальную страну… Мы, наша партия, мы хотели раньшепублично извиниться за то, что здесь было в конце 80-х – начале 90-х, когдалюдям в приказе об увольнении писали, что увольняют потому, что осетин. Про настогда здесь сказали, что мы предаем национальные интересы. Я думаю, что намнужно возвращать не Осетию и Абхазию, нам нужно возвращать осетин и абхазов».
Допиваю кофе, согрелась. Молчим.
«Но Миша – это не болезнь, этоградусник нашего общества. Даже если сейчас найдется смертник, готовый егоубить, это не поможет. Нам нужно лечиться. Эти митинги закончатся, а нам нужнодумать, что делать дальше, потому что менять можно только демократическимпутем, иначе все повторится. И это наша обязанность. Наша партия, в том числе,приводила Саакашвили к власти».
***
Под зонтами прячут уже не только свои головы – у многих в руках свечи.
Со сцены говорят о том, что завтра Вербное воскресенье. До понедельника сделаемперерыв, а в понедельник - с новой силой. Какой-то беженец из Абхазии вмикрофон призывает всех абхазских грузин прийти в понедельник на митинг. Что ж,беженцев из Абхазии здесь больше двухсот тысяч…
***
Миша, - тоже беженец, но уже из Осетии, везет меня по городу. Из егоразрушенного дома в сожженном селе Авневи привезла ему несколько неразбившихсямисок и чудом сохранившиеся фотографии. У Миши шестеро детей. Сейчас он живет вТбилиси, в детском саду. 19 января он крестил своего сына. Крестным длямногодетных семей становится патриарх Грузии Илия II. Миша попросил разрешения взять ещеодного крестного – ему разрешили. Когда во время обряда крещения на весь храмогласили имя второго крестного отца – ТимурЦхурбати, все обернулись: «Осетин?».Да, осетин. Живет в Цхинвали. На крестины приехать не смог.
***
Двенадцать ночи.
Включаю на кухне радио.
Оппозиция обращается ко всем, кто слышит: «Просим завтра приходить на митинг. Около пятидесяти неизвестных пришлик парламенту и стали крушить сцену и оборудование, избиты трое нашихсторонников. Надеемся, что Бог нас простит»…
Вербное воскресенье.
