Первого июля 2007 года в Великобритании произойдет то, что уже произошло во многих странах Евросоюза – здесь запретят курить в общественных местах. Не затянуться теперь после глотка разливного Samuel Smiths Bitter усталому клерку, не пустить дым в потолок винного бара громкому консервативному журналисту (политическая колонка в Times, садоводческая – в Telegraph, абонемент на матчи Вест Хэм Юнайтед, пара детективных романов под псевдонимами), не пыхать трубочкой развеселому фермеру в сельском трактире «Белый Лебедь», том самом, где пыхали трубочкой его отец, дед, прадед (далее вниз по генеалогической линии до тех самых времен, когда сэр Уолтер Рэли познакомил островитян с табаком). Не знаю, существует ли та самая таверна Pied Bull Inn, откуда, по преданию, табачные колечки впервые поплыли над зелеными английскими лужайками, но точно могу сказать: даже если таверну не унесло рекой времен в жерло вечности – с первого июля никотин там будет приравнен к цианистому калию в старом-добром эле. Есть, конечно, небольшая неопределенность насчет частных клубов, владельцы которых являются их же посетителями; тут дело контроля над табаконекурением переходит уже в руки наемного персонала. Но трудно представить себе, как уборщица будет пенять сэру А., члену Палаты Лордов, ее почтенному работодателю и благодетелю, за легкомысленную сигаретку или же за вполне тяжеловесную вонючую сигару. Впрочем, быть может и попеняет: демократия.
Перед тем, как я перейду к жарким общественным дискуссиям в Британии по поводу курить или не курить в общественных местах, сразу развею все возможные сомнения в моей никотиновой объективности. Во-первых, я пал жертвой табачного искушения во втором классе школы. Нет-нет, я не был беспризорником или «трудным ребенком», наоборот, я стал покуривать одним из последних в классе; сделал это просто чтобы не прослыть уже совсем некомпанейским слабаком. Вообще в Автозаводском районе города Горького было трудновато выжить... Я нес табачно-огненную вахту 24 года, с двумя двухгодичными перерывами. Последний из них завершился в год окончания школы – карьера футболиста не удалась и можно было спокойно готовиться к поступлению в университет с «Астрой» или (в лучшем случае) «Явой» в зубах. В возрасте 33 лет я выкурил последнюю в своей жизни сигарету. Я до сих пор обожаю табачный дым – но только в подходящих местах: в баре, например. В моем нынешнем отношении к табаку нет ненависти завязавшего алкоголика. Во-вторых, я разделяю точку зрения, что курение всех и вся в любых подходящих и неподходящих местах является столь же определяющим признаком страны «третьего мира», как полицейский произвол или высокая детская смертность. Помню, как в маленький лифт в доме на улице Космической, где мы жили, с вонючей «Примой» в зубах заходил сосед по лестничной клетке, основательно здоровался со мной, с моей трехлетней дочкой и потом ласково-вопросительно косил глазами на тлеющую сигаретку и задавал риторический вопрос: «Не задушу?». Мужичок каждый раз искренне удивлялся, что придется либо выкинуть бычок, либо спокойно добить его пока мы вернем лифт. Иными словами: каждый человек имеет право уничтожать себя любыми законными способами, но – не причиняя при этом неудобства окружающим. Или наоборот: каждый человек имеет право продлевать свои дни любыми законными способами, но – не причиняя при этом неудобства окружающим, в том числе тем, которые ищут наслаждений не только на одобренных Минздравами путях.
Это была присказка, сказка впереди. Британское правительство неумолимо, и подданным остается только ностальгировать по тем временам, когда молодой Джон Гилгуд, щурясь от сигаретного дыма, распутывал на экране козни немецких агентов, Черчилль, не выпуская сигары из пухлых губ, побеждал в войне, а знаменитый футболист Стэнли Мэтьюз рекламировал в газетах «мягчайшие» “Craven A”: «так же мягко я обращаюсь с мячом». Забавно, что в газете 1953 года, где появилась эта реклама, сообщалось о разгроме сборной Англии венграми – 6:3. Думаю, стоило тогда прислушаться к намеку... Пятьдесят четыре года спустя другая газета – «Гардиан» - посвятила табачной ностальгии целый выпуск. Писатели и журналисты на все лады расписывают, чем они обязаны сигарете, как и что они курят (курили); наконец, самое интересное: как долго жили их родные и знакомые, предававшиеся, по определению Салли Боулз, «божественному пороку». Берилл Брейнбедж вспоминает, как в военные годы, когда табак был по карточкам, его отец курил чайные листья (и я тоже их пробовал в детстве!), как его мать выкуривала только две сигареты (все тот же “Craven A”) в год – через десять минут после новогодних курантов и рождественским утром, как сам он бросил курить три года назад, когда ему пригрозили ампутировать ногу, и как он опять начал курить, потому что «это очень важно пожить с комфортом на закате дней». Действительно, дайте старику самому решить, как он намерен провести остаток жизни – с двумя ногами и без сигареты, или с сигаретой, но на одной ноге. Мрачноватая феминистка Джермен Гриер повествует о своей матери, которая курила всю жизнь. Впрочем, она жива и сейчас – ей 90 лет, она садит одну за другой, у нее чистые легкие и надежные артерии. Одно плохо – мама живет в доме престарелых и для того, чтобы перекурить, ей приходится катить на своем колесном кресле в специально отведенное место, а там чудовищно холодно. Мать Джермен Гриер ненавидит холод. Впрочем, сейчас это уже не актуально – она впала в возрастную депрессию. Потеряв интерес к сигарете, она потеряла интерес к жизни. «Быть может, ей надо было курить еще больше?», - спрашивает феминистка. Свой текст в «Гардиан» Гриер начинает с гимна слабительным свойствам никотина и заканчивает социальной проповедью (вполне справедливой): «Если новые поколения богатых растут уже без привычки к табаку, то бедных все больше засасывает курение». Музыкальный журналист и писатель Johnny Cigarettes рассказывает, как его наградили этим псевдонимом за то, что он в школе бесперебойно (за штучку с пачки) снабжал одноклассников сигаретами. Знаменитый художник Дэвид Хокни переводит проблему в политический ракурс и – опять-таки, очень справедливо – говорит о нарушении прав курящего меньшинства. Его возмущает ханжество либеральной прессы, которая явно взяла сторону гонителей табака. Хокни вспоминает, что когда в возрасте 92 лет умер китайский политический патриарх Дэн Сяопин «Нью-Йорк Таймс» напечатал некролог. А через три дня – глупейшее письмо читателя, утверждавшего, что Дэн Сяопин – плохой пример для молодежи, ибо последние лет восемьдесят никто не видел его без сигареты в зубах. Художник, в свою очередь, написал в газету, что логика предыдущего письма, мягко говоря, порочна, ибо, во-первых, Дэн прожил столько, сколько он прожил и, во-вторых, может быть тогда некурящий вегетарианец Гитлер является хорошим примером для молодежи? Письмо Хокни не напечатали, художник разочаровался в либеральной прессе и вскоре уехал обратно в Британию. Заметим, что этот текст Дэвид Хокни опубликован как раз в либеральной газете - «Гардиан». И, наконец, еще одно письмо читателя, некоего Кэмпбелла Бёрнапа, повествует о его отце, который всю жизнь проработал в табачной компании и до сих пор не выпускает трубки изо рта. Через год старику стукнет сто.
«Ну и что?» - спросит строгий читатель. А ничего. Всё вышеперечисленное не имеет никакого смысла и, в то же время, абсолютно всё это имеет очевидный смысл. Я не хочу никого расстраивать, но должен осторожно напомнить, что все мы умрем – вне зависимости от того, курим мы, пьем или питаемся проросшими побегами люцерны. Все, кто курил, умерли. Все, кто курит – умрут. Все, кто ели капусту – тоже, увы, мертвы, либо ждать им осталось, максимум, лет сто. Отведите для любителей схрумкать кочерыжку-другую отдельную комнату и оставьте их (нас) в покое.
