Brezhnev took Afghanistan.
Begin took Beirut.
Galtieri took the Union Jack…
Pink Floyd "The Final Cut", 1982
1 мая 1982 года, около полуночи по Гринвичу, наведенная с помощью американских спутников-шпионов английская атомная подводная лодка "Конкэррор" зафиксировала работу гидролокационных станций двух надводных кораблей южной оперативной группы военно-морских сил Аргентины. Предположив, что это эсминцы сопровождения флагмана группы – крейсера "Генерал Бельграно" – англичане начали осуществлять скрытное преследование противника и уже к середине дня обнаружили крейсер сперва акустически, а потом и визуально. В 23.00 субмарина, по-прежнему оставаясь незамеченной, наблюдала за заправкой топливом всех трех кораблей группы. В 9-00 следующего дня аргентинцы получили приказ возвращаться в базу, и через 5 часов после этого командиру британской лодки пришла команда уничтожить крейсер.
Она была выполнена шесть часов спустя – с дистанции в 7 кабельтовых субмарина произвела залп тремя торпедами "Марк 8", две из которых достигли цели: первая поразила кормовую часть, вторая среднюю. Двадцать минут спустя командир крейсера – Гектор Бонзо – приказал экипажу покинуть корабль, а еще через 25 минут "Генерал Бельграно" (бывший "Феникс", построенный в США в 1941 году, переживший Перл-Харбор, переоборудованный и проданный Аргентине в 1951) перевернулся и затонул, унося на дно около трех сотен аргентинских моряков – примерно треть экипажа. Остальные были подняты с воды спустя двое суток.
Так завершилась эта, единственная на сегодняшний день в истории, атака атомной подводной лодки на реальную надводную цель.
Атака, однако, вышла несколько сомнительной с моральной стороны – и дело здесь, разумеется, не в количестве жертв (на то и война, понятно), а в месте, где происходило все описанное. Ибо аргентинский крейсер затонул в 30 милях южнее южной границы 200-мильной "зоны боевых действий", официально объявленной обеими конфликтующими сторонами.
А, кроме того, уничтожение крейсера сорвало уже почти состоявшееся перемирие, предложения по которому при посредничестве Перу были получены Аргентиной и, в целом, одобрены – оставалось лишь направить противной стороне официальный ответ.
Уже потом, когда все кончилось, высокопоставленный британский чиновник, посмевший обнародовать некоторые подробности принятия решения о майской атаке, был отдан под суд…
Но это было потом, а тогда, 1-2 мая, конфликт Великобритании и Аргентины вокруг спорных Фолклендских (Мальвинских) островов в полной мере вступил в фазу активных боевых действий. В тот же день, 1 мая, севернее Фолклендских островов уже аргентинская подводная лодка "Сен-Луис" на основании данных гидроакустики с дистанции в 6 миль атаковала британский корабль западногерманской управляемой по проводам торпедой SST4. Однако после выхода торпеды из аппарата связь с ней оборвалась, благодаря чему атака оказалась неудачной. Обнаружив этим себя, подводная лодка потом почти сутки уходила от преследования, используя весь арсенал средств гидроакустического противодействия.
В тот же день на острова была высажена первая группа английского спецназа, а в небе над Южной Атлантикой происходило масштабное сражение с участием нескольких десятков боевых самолетов. Его результаты, однако, также оказались не слишком благоприятны для Аргентины: было потеряно 5 штурмовиков "Пукара", 2 истребителя "Мираж" (причем один из них был сбит, точнее, добит своей же зенитной артиллерией), 1 франко-израильский "Даггер" и 1 бомбардировщик "Канберра". Англичанам эти достижения обошлись лишь в несколько не фатально поврежденных "Харриеров" и незначительные разрушения на двух эсминцах. Отыграться аргентинцы до некоторой степени смогли через три дня, когда, в предельно неблагоприятных погодных условиях, вошедшая затем во все учебники атака двух аргентинских самолетов "Супер-Этандер" отправила на дно гордость британского флота – эсминец "Шеффилд", являвшийся центром радиотехнической разведки соединения и, помимо прочего, имевший на борту ракеты с ядерными боеголовками.
21 мая, имея подавляющее превосходство в воздухе и заперев, по сути, аргентинский флот в его базах, англичане начали высадку на острова основного десанта. Ввиду предельно затрудненного снабжения с материка перспективы аргентинского гарнизона были весьма плачевными. Все же боевые действия на суше продолжались до 14 июня, когда в 23.59 генерал Марио Менендес подписал соглашение о капитуляции остатков своих солдат. В плену оказалось более 13 000 аргентинцев. Убитыми обе стороны потеряли в ходе конфликта свыше 1000 человек (четверть из них – британцы), то есть больше, чем составляло постоянное население спорного архипелага. Всего же в боевых действиях принимало участие более 60 000 военнослужащих. Война встала Аргентине где-то в 2 млрд. тогдашних американских долларов, Великобритании – как минимум в 1,5 млрд. фунтов стерлингов. ВВС Аргентины лишились более чем сотни летательных аппаратов, Королевские ВВС – тридцати четырех, причем ни один из них не был потерян в ходе воздушного боя.
Что касается действия вооруженных сил Великобритании в апреле-июне 1982 года, то они, без сомнения, останутся предметом английской национальной гордости. Война – это, в первую очередь, логистика. В предельно неблагоприятных условиях в кратчайшие сроки была организована переброска мощной группировки, превышающей половину всех наличных ВМС страны, в отдаленный район земного шара. Было налажено образцовое взаимодействие между различными видами вооруженных сил, между ВМФ и гражданскими морскими структурами. Войска были обеспечены всем необходимым и в ходе боевых столкновений продемонстрировали высочайший профессионализм. Впрочем, все было не так чтобы уж и совсем безоблачно:
"Остается загадкой, почему аргентинское командование упустило возможность нанести удар по «Гермесу». В случае их успеха британцев ожидал крах. Зная это, мы вели войну на лезвии ножа. Я понимал, что всего один несчастный случай — мина, взрыв или пожар на любом из наших двух авианосцев – почти наверняка станет фатальным для всей операции." (адмирал Джон Вудворд, в 1982 году командующий английской группировкой).
Действительно, аргентинцы если и могли победить в той войне, то, главным образом, благодаря общественному мнению и другим политическим материям в самой Великобритании. Дело в том, что война началась в самое тяжелое время реформ М. Тэтчер и, соответственно, в момент пикового недовольства населения своим правительством. Более того, была только что принята и вот-вот должна была начать осуществляться серьезная кампания по сокращению вооруженных сил, в рамках которой, в частности, должны были быть выведены из боевого состава, а затем ликвидированы (проданы либо утилизированы) оба задействованных позднее в борьбе за Фолкленды авианосца – "Гермес" и "Инвинсибл". В общем, если бы конфликт разразился годом позже, то война могла принять совсем иной оборот хотя бы в силу причин материального характера. Однако случилось то, что случилось, и на волне победы Тэтчер получила огромнейший кредит национального доверия. Ибо ничто так не укрепляет любой режим, как выигранная война!
Британскому правительству даже пришлось доказывать впоследствии, что война не была им никаким образом инспирирована – провели официальное расследование, которое подтвердило, что все началось крайне неожиданно.
Впрочем, и для Аргентины Фолклендская война, похоже, также была экспромтом – экспромтом военного диктатора Леопольдо Галтиери, избравшего военный конфликт и раздутый в связи с этим националистический угар в качестве средства укрепления основ своего пошатнувшегося режима. Это, в общем, тоже обычное дело, мы такое знаем и по отечественной практике. Важно то, что само поведение аргентинских военных, порой очень напоминавшее саботаж, показало всем, какова цена легитимности Галтиери – и действительно, уже в июле ему пришлось уйти в отставку, а чуть погодя для великой южноамериканской страны вообще завершилась эпоха военных диктаторов: к власти пришел демократический президент Карлос Менем.
Пожалуй, стоит еще добавить следующее: ныне, 25 лет спустя, состояние дел вокруг спорного архиелага очень мало отличается от положения на момент начала 1982 года. Небольшой английский гарнизон и несколько сотен рыбаков размещены там более или менее постоянно. Никаких масштабных нефтеразведочных работ никто и не начинал – статус территории остается неопределенным, и нормальные инвесторы обходят ее стороной.
В то время, когда в Южной Атлантике лилась кровь, мы оканчивали десятый: готовились к выпускным экзаменам, а потом их сдавали. Ставки в те времена были довольно высоки – вполне реальной альтернативой поступлению в Университет были университеты Афганистана, где, в отличие от первого, не существовало процентной нормы для евреев, немцев и пр.
Казалось бы, Англо-Аргентинский конфликт должен был пройти по дальней периферии нашего сознания – да и вообще сознания советского человека, удаленного от проблем Фолклендов во всех возможных смыслах. Однако в действительности было иначе – за происходящим следили с живейшим интересом, интенсивно его обсуждали и комментировали. Все это в итоге не могло не отпечататься в памяти. Я и нынче, что твой Гомер, могу, не прибегая к справочникам, воспроизвести тот список кораблей, Her Majesty Warships, нашедших последний приют на дне негостипреимной Атлантики: эсминцы "Шеффилд" и "Ковентри", фрегаты УРО "Антилоуп" и "Ардент", десантный корабль "Сэр Гэлахед" и транспорт "Атлантик Конвейер". Равно как и аргентинских – подлодку "Санта-Фе" и уже упомянутый "Генерал Бельграно".
В чем тут дело? В феномене советской жизни, само собой. Позднесоветской жизни, когда ничего не происходило. Точнее, создавалось ощущение, что ничего не происходит – История прекратилась, остановив свой бег. Одни и те же люди красовались на телеэкранах и на трибуне Мавзолея из года в год. Одни и те же начальники сидели на тех же самых стульях. Один и тот же БАМ строился от века и до века. К упомянутому "вечнострою" тяготели, кстати сказать, и все прочие сколько-нибудь существенные строительные проекты. Ничего не происходило, и это трактовалось как благо, счастье – режим с его единственно-правильным учением исключил любую турбулентность из жизни граждан.
Однако это было противно самой природе человека индустриального общества – и человеки алкали событий. Источников которым было, по сути, два: спорт и международная политика. Причем первый – весьма однообразен и ограничен календарем соревнований, опять-таки неизменным как БАМ.
Оставалась международная жизнь – но и в этом случае любопытные до фактуры событий советские люди оказывались зажаты тотальной идеологической цензурой. Манихейский официоз любое событие международной практики с непреложностью раскладывал на черно-белые составляющие.
Понятно, что из всего спектра международной практики самое насыщенное и разнообразное событие – это война. Настоящих же войн между суверенными государствами во второй половине семидесятых – первой половине восьмидесятых было, однако, немного. Помимо двухмесячного Англо-Аргентинского противостояния, с восьмидесятого по восемьдесят восьмой год шла Ирано-Иракская война, в 1979 году месяц провоевали Китай с Вьетнамом, а в 1977-1979 годах имел место довольно масштабный военный конфликт между Сомали и Эфиопией. Все они имели, однако, одно существенное отличие от войны за Фолкленды: Советский Союз прямо либо косвенно имел к каждому из них серьезное отношение. В "Педагогической войне" 1979 годы СССР, понятно, помогал Вьетнаму, вооруженному советским оружием (Китай, впрочем, также использовал вооружение, изготовленное по советским чертежам). Советские специалисты помогали вьетнамцам организовать оборону. Советским же оружием был вооружен Ирак (да и Иран закупал в СССР некоторые типы бронемашин и, опосредованно, ракеты СКАД). Что же до Огаденского конфликта – то таковой стал, по сути, масштабнейшими командно-штабными учениями советских вооруженных сил, поскольку в этом случае наши военные советники и специалисты активно действовали по обе стороны от линии фронта.
Следствием вышесказанного стала жесткая дозированность открытой информации об упомянутых локальных войнах. Почему-то считалось, что советские граждане должны последними в мире узнавать об обстоятельствах применения оружия, изготовленного в их стране и о ситуации в странах, рассматриваемых СССР в качестве союзников. В итоге, все эти три войны почти никак не отложились в памяти – восемь лет из Месопотамии шли однообразные сообщения о "боях за города Абадан и Хорремшехр" и уничтожении очередной "морской цели в устье реки Шатт-эль-Араб". Про бои в Северном Вьетнаме и на Африканском Роге сообщалось и того меньше.
Был, конечно же, еще Афганистан – тоже бесконечный, как БАМ. Про него официоз сообщал лишь небылицы – про "плановые учения ограниченного контингента советских войск". По частным каналам, понятное дело, циркулировали иные сведения – одни других мрачнее – но даже и они не позволяли составить общую динамическую картину происходящего по ту сторону Пянджа. Кстати говоря, психологически феномен советского человека состоял как раз в том, что последний верил одновременно как одному, так и другому: и официальной брехне, и абсолютно противоречащим ей неофициальным сведениям. Эдакая шизофрения создавала ему максимально возможный персональный психологический комфорт: жить без кошмарных снов и при этом не считать себя идиотом.
И вот, на фоне всего перечисленного Фолклендская война выделялась именно как чреда событий, сопровождаемых в официальных советских СМИ довольно мощным потоком информационной конкретики. В самом деле, обе страны-участницы считались в СССР идеологическими и, в потенциале, военными противниками. Ни одна из них не использовала советское оружие или услуги советских специалистов. К тому же, уже в ходе конфликта обе стороны снабжали прессу гораздо более качественной (хотя и не идеальной, понятно) информацией, чем вышеперечисленные государства Азии и Африки. Все это благорасполагало к ослаблению активности цензурных ножниц: информация пошла на страницы газет и тут же обрела многочисленную заинтересованную аудиторию.
Причем интерес у советских людей к этому далекому мочилову возник не только от скуки – была и другая составляющая. Дело в том, что Фолклендская война в техническом смысле оказалась как бы именно той войной будущего, к которой все у нас готовились. Не борьбой с афганскими партизанами или чеченскими сепаратистами, не усмирением силами армии мирного азербайджанского населения, поднявшегося резать и грабить своих армянских соседей, а именно цивилизованной войной суверенных противников, с привлечением значительных сил, вооруженных современным оружием. Тем оружием, разработкой и производством которого занимался у нас каждый второй, имеющий высшее техническое образование.
Не мудрено, что очень многие взрослые вокруг меня оказалась в силах дать вполне квалифицированные комментарии по поводу тех или иных аспектов, затронутых в СМИ. Как ни крути – а Ленинград был военно-морской столицей государства, и всяческие проблемы гидроакустики, противокорабельные ракеты с тепловым наведением, дипольные отражатели и прочее подобное не было для нас в те годы пустым звуком. Помню, уже тогда кто-то из взрослых объяснил мне, что обилие неразорвавшихся аргентинских авиабомб, попавших в британские корабли, однако не причинивших им значительного вреда, имеет причиной не столько низкое качество техобслуживания аргентинских самолетов, сколько предельно низкие высоты бомбометания, из-за которых бомбы просто не успевали встать на боевой взвод. Это потом, годы спустя, я узнал надлежащие подробности, в полной мере подтвердившие тот экспресс-комментарий – в самом деле, взорвись в мае восемьдесят второго все, что должно было взорваться, королевский флот лишился бы еще десятка своих кораблей, включая оба наличных авианосца.
Следует все же отметить, что абсолютный нейтралитет советская идеологическая машина в этом конфликте, конечно же, не соблюдала. Симпатии все-таки были на стороне Аргентины. Игнорируя тот, признанный ООН факт, что Буэнос-Айрес был изначальным агрессором и первым начал боевые действия, совпропаганда привычно втиснула противостояние в шаблон "антиколониальной борьбы" и, мало-помалу, начала разворачивать соответствующую риторику. Прими конфликт затяжную форму – и за риторикой, всего вероятнее, последовала бы более ощутимая помощь, вплоть до частей кубинской народной армии, как в том же Огадене.
Но до этого, к счастью, не дошло. Аргентинцы слишком плохо воевали, вынудив нас ограничиться лишь инфантильными фантазиями – подобно надписи "ОТСТОИМ МАЛЬВИНЫ!", нацарапанной кем-то на лакированной поверхности школьной парты в нашем кабинете физики. Кто-то другой вскоре исправил последнюю "Ы" на "У".