Для западных исследователей Россия начиная с 1990/91 гг. вступила на путь масштабных изменений. Обычно эти социальные изменения (трансформация, транзит, системный поворот, модернизция, etc.) описываются как путь к демократии. Когда Клаус Оффе (Offe) из Freie-Universitaet Berlin в 1991 г. описал данный процесс как "triple transition" (переход от авторитаризма к демократии; переход от центрально планируемой экономики к рыночной; переход от мульти-национального централизованного государства к некоей новой, еще должной сформироваться территориальной организации), не было, вероятно, сомнений, что политическая система России должна консолидироваться как демократия. В качестве (ужасной) альтернативы рассматривается только авторитаризм - либеральный, националистический или реваншистски-коммунистический. Благодаря августовскому кризису 1998 г. скептицизм касательно инсталляции демократии в России распространился широко, однако первые сомнения всплыли еще 4-5 лет назад, и постепенно для The New Russia-s troubled transformation были развиты понятия "делегированная демократия", "не-либеральная демократия", "половинчатая" и "номенклатурная демократия", "долгое время не консолидированная демократия", "дефектная демократия".
Думаю, разумнее ставить вопрос просто о консолидации России как государства (канцлер Горчаков во время других великих реформ сказал: "Россия сосредотачивается"). Ведь введение подобных рамочных условий исследования v что Россия должна развиваться обязательно в сторону демократии - и бесконечное обсуждение перспектив демократии или борьбы за демократию, препятствует предметно-ориентированному и свободному от оценок анализу. В этом смысле не существует никакой разницы с противоположными рамочными условиями, которые еще в начале 1950-х гг. сформулировал Иван Ильин. Один из немногих, кто в эмиграции постарался построить конкретный прогноз развития пост-коммунистической России, он считал, что хаос весьма вероятен, что новое правительство России, которое будет носить черты демократического, может работать против национальных интересов страны, а это увеличит нищету и страдание людей. Ильин предлагал объединяющую и властную государственную форму v дикториальную по объему полномочий и национально-либеральную по существу, чтобы спасти страну от хозяйственной катастрофы и гражданской войны. Ильин вообще сильно сомневался в том, что новое российское государство сможет консолидироваться как федеративное и демократическое по западному образцу.
Победа Путина и его рейтинг, который был на думских выборах делегирован виртуальному "Единству", породили массив объяснений, которые можно суммировать как "Большие Ожидания". Ожидания чего? Настроения граждан России на шкале оптимизма-пессимизма давно сдвинулись от эйфории перестройки к скромным пожеланиям немного повысить зарплату и пенсии, да выплачивать их вовремя. Востребованными оказались политики, демонстрирующие "государственную волю" (Иван Ильин), не только обещающие, но и делающие. Многих коробит, что объединяющей национальной идеей (которую безуспешно несколько лет искал Кремль) стала готовность "мочить" террористов даже "в сортире".
Само собой, куда приятнее, если бы этическая доминанта, за которую стоит бороться до победы, была сформулирована в духе Жанны Д'Арк - "Прекрасная Франция". Но сюжет похож, и как выразился бы Лев Гумилев, "заметно появление людей с иным, нетрадиционным поведением. Храбрые молодые люди, способные к активной деятельности - "люди длинной воли". (Гумилев Л. Н. От Руси до России, СПб 1992, с. 85) В другом месте Гумилев так описывает историю восхождения Чингис-хана: "Итак, пассионарность Тэмуджина была созвучна настрою многих его сверстников благодаря стечению обстоятельств - сочетанию происхождения и таланта, мужества и ума. Но для того, чтобы привести инертную систему в иное состояние, нужно было хоть маленькое потрясение. Таким <потрясением> оказался поход на меркитов. 'Люди длинной воли' вдруг поняли, что поддержать симпатичного царевича можно, только рискуя жизнью-". (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь, М. 1992, с. 291) Чеченская кампания лета-осени 1999 года в нашем случае стала как раз удобным поводом проявить силу, волю и мужество "наследнику" Бориса Ельцина.
Но вот зарплаты и пенсии немного подняты, чеченским военным формированиям нанесено поражение, и на первый план выходит проведение здравой экономической политики (иначе скоро снова нечем будет платить и не на что воевать) и государственное обустройство, и здесь потребуются не волевые вспышки, а неуклонная и последовательная политика. Российские реформы управления последних столетий вьются по циклу анархии и консолидации. На смену "мятущейся конфедерации" Смутного времени (Ключевский) приходит союз Государя и Земства (впрочем, недолговечный). Огонь мировой революции затухает в отдельно взятой стране, строящей социализм. Вот и на смену курсу Ельцина ("берите суверенитета, сколько проглотите") приходит новое консолидирование полу-автономных субъектов федерации. Может, "люди длинной воли" вернулись во власть и учреждение семи федеральных округов вполне отвечает российским традициям?
Иногда путинскую реформу сравнивают с учреждением опричнины или находят аналогии в реформаторских устремлениях Александра I, но чаще поминают первую административную реформу Петра I. В конце XVII века он стянул прежние уезды в восемь громадных административных округов, названных губерниями. Во главе каждого такого округа был поставлен губернатор, назначаемый царем и сосредоточивший в своих руках все управление в губернии.
Русский историк Александр Кизеветтер писал, что до конца XIX века в отечественной историографии на петровскую рефому смотрели, как "на замену исторически сложившегося уездного административного деления чисто бюрократическими, искусственными округами, выработанными не жизнью, а канцелярией. Вводя свои губернии, Петр, как думали долгое время, произвольно резанул по живому мясу веками сложившихся отношений и умышленно порвал исторические связи ради отвлеченной симметрии и удобств бюрократической машины". (Кизеветтер А. А. Местное самоуправление в Росиии, IX-XIX ст., М. 1910, с. 95)
Однако архивные изыскания Павла Милюкова позволили обнаружить "чисто исторический прообраз петровской губернии". "То был военный округ, 'разряд' второй половины XVII в. Уже в XVII столетии пестрое, неравномерное уездное деление стянулось в несколько крупных округов. Перемена была вызвана потребностью в лучшей организации военной обороны. В отсутствие регулярной армии главную часть вооруженных сил составляли конные ополчения служилых помещиков, распускаемых по домам в промежутках между походами. Чем более умножались отдаленные походы на окраины государства, тем затруднительнее становилось перебрасывать эти ополчения то туда, то сюда, по всему лицу русской земли, надолго отрывая служилых помещиков от их усадьбы и хозяйства. Это было и разорительно для помещиков, и неудобно для государства, т. к. все эти передвижения, громоздкие и медленные, необыкновенно тормозили ход военных операций. Выход из этих затруднений был найден следующий. К каждой наиболее угрожаемой окраине был приписан свой определенный, довольно значительный район, обнимавший целую группу старых уездов. Помещики, испомещенные в пределах этого района, вызывались в поход для защиты соответствующей этому району окраины. Такой район назывался 'разрядом', и во главе его становился разрядный воевода, живший в главном городе разряда. На воеводу были возложены функции двоякого рода: 1) он должен был заведовать ополчением помещиков, расположенных в подведомственном ему районе, вызывать их на сборные пункты и группировать в полки во время мобилизации; 2) он же ведал и содержание этих ополчений, сбор предназначенных на этот предмет налогов и соответствующее расходование этого же сбора. (-) Итак, 'разряд' являлся в одно и то же время военным и финансовым округом, и разрядный воевода сосредотачивал в своих руках одновременно военную и финансовую администрацию такого округа". (Кизеветтер, с. 96-97)
Павел Милюков приводит извлечение из полковой росписи служилого населения России, составленный в разрядном приказе в 1680-1681 гг. В числе 8 разрядов v Северский, Володимерский, Новгородский, Казанский, Смоленский, Рязанский, Белгородский, Тамбовский (Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого, СПб. 1892, с. 329). Заметно, что военных округов нет на поморском Севере и в Сибири v там не существовало явной военной угрозы и практически не было служилого населения.
Милюков в своем исследовании демонстрирует, как ряд частных распоряжений петровского правительства привели к решению (декабрь 1707) "расписать губернии к Москве, к Санкт-Петербургу, к Киеву, к Смоленску, к архангельскому городу, к Казани, к Азову, к Сибири - итого 8 губерний. (-) Роспись 1708 года ограничилась тем, что санкционировала существование известных нам военно-финансовых округов". В Ингерманландскую губернию
вошли ново-завоеванные местности (Петербург, Шлиссельбург, Ямбург, Копорье, Нарва, Дерптский уезд), Олонецкий уезд и города Новгородского разряда. Смоленская губерния составилась собственно из Смоленского разряда. В состав Киевской губернии вошли города малороссийского приказа, Северского и Белгородского разрядов. Азовскую губернию составили из частей Тамбовского и Белгородского разрядов, а также города Большого Дворца и Казанского Дворца. Казанский разряд, за исключением нескольких городов, но с добавлением городов и Новгородской чети и Костромской чети, составил Казанскую губернию. Лишь Архангельская и Сибирская губернии покрыли территории, на которых ранее не было военных округов. Московская губерния составилась городами разных разрядов, лежащими в радиусе 100 миль от столицы." (Милюков, с. 366-372) Губернии, в которых теперь расположились регулярные войска, так и остались военно-финансовым округами.
Интересно сравнить петровские губернии с картой путинских округов, однако здесь нет прямой аналогии. Меры Петра продиктованы логикой мобилизации, а меры Путина v логикой консолидации, а, например, административные реформы Ивана IV, Екатерины II и Александра II v логикой привлечения местных сил и/или локальной общественности к участию в управлении (еще более любопытно было бы осуществить археологию дискуссий, шедших вокруг соответсвующих административных реформ).
Рискну выдвинуть гипотезу, что именно государственная консолидация (и инвентаризация) может стать теперь основой и эффективной прозрачной экономики, и мобильной современной армии, и способствовать формированию гражданского общества "с корней травы".
