- Приехали уборочные машины,оттуда люди вышли в спецформе – мы им сказали, что они все могут убирать, а ксцене не подходить. Но их собралось сразу человек пятьдесят, и стали все ломать,бить нашу технику. Сломали два ноутбука и один обычный компьютер. И потом мытолько-только успели заснять на мобильные телефоны, как они убегают. Это былипереодетые полицейские.
- Говорят, побили трех человек,ваших?
- Нет, что вы! Это мы одномуголову проломили и еще двоих побили.
- А много вас было?
- Двенадцать. Полиция так и неприехала.
Беседа с невыспавшимся молодым человеком прерывается – он бежит передвинутьстойку ограждения – в остававшуюся щель чуть было не проехал мотоциклист. Ужеоттуда кричит:
- Только вы меня не снимайте!
После странного ночного инцидента, про который полиция заявила, чтосами митингующие набросились на уборщиков, оппозиционеры на ночном совещанииприняли решение вновь перекрыть проспект Руставели.
К полудню возле парламента стоят человек сто. Колышется оборванныйзадник сцены, на крыльце парламента стоят постоянные три полицейских.Непрерывный звук молотка – сколачивают новые ограждения вокруг сцены.
***
В церкви напротив столпотворение. Священник во дворе окропляет вербу.Недалеко от входа встречаюсь с Наной – совсем юная девушка вся в черном.Впервые встречаемся лично: Нана сама нашла мой электронный адрес – несколькомесяцев мы только переписывались. Ее брат Серго, воевавший в августе в составе4-й пехотной бригады, долго числился пропавшим без вести. Потом тело,опознанное только по результатам ДНК, выдали, но сестра продолжала надеяться.Надеяться на ошибку анализов. В фотографиях, на которых она видела Серго,опознавали других, потом удалось найти уже фотографии тела ее брата – сомненийне оставалось. Нана попросила сделать для нее последние фотографии – отснять томесто, где погиб ее брат и где он был первоначально захоронен в Цхинвали.
«Сегодня праздник, хочу съездитьна могилу брата – я решила оставить его в братской могиле. Своего кладбища унас нет – мы раньше в Сухуми жили, до 93-го. И сейчас одним днем всю жизньперечеркнули. Он уже уволился из армии, но 7-го утром позвонили и снова вызвалина базу – больше я его не видела. Зачем эта война была – все стало только хуже…»
***
Двадцать километров по проселочной дороге к востоку от Мцхеты –древней столицы Грузии – в горах небольшой монастырь Шиомхвими. Монастырь ицерковь появились здесь в шестом веке. Скалы вокруг пестреют небольшимипещерами - в них жили монахи. Позднейшаяцерковь XI века, построенная уже при Давиде Строителе закрыта наремонт. Прошу разрешить хоть заглянуть посмотреть – пускают. Несколько шаговвнутрь и перестаю разбирать, что говорят, оставшиеся у двери люди – каждоеслово отражается как о стены колокола и разливается по всем фрескам,покрывающим стены церкви до потолка.
На обратной дороге подвозим двух парней – больше туристов нет.
«После войны почти никто неприезжает, раньше гостиниц в Тбилиси не хватало, дешевле ста двадцати долларовне стоили, а теперь почти никого – боятся».
Мой спутник приостанавливает машину: «Вот идиоты!».
Между деревьев на горе виднеется небольшая военная позиция. До Джвари– первой купольной церкви VIвека в Грузии и знакомого каждому по лермонтовскому «Мцыри» монастыря – небольше пятисот метров. Только не война, только не здесь!..
***
Праздничный день возле парламента провожали человек тридцать. Кучинепроданной днем вербы. Так и не убранная площадь. Днем был снег.
Немного скривившись, Темур Якобашвили прикрывает окно – шум толпы сплощади мешает разговаривать. Вице-премьер и государственный министр пореинтеграции – возвращению отколовшихся регионов – рассказывает, что во времяавгустовских военных действий погибло две тысячи российских военнослужащих и неболее ста двадцати осетин. Господин госминистр не настаивает и после замечания,что двух тысяч никак не получается – не было вала обращений родственников вкомитеты солдатских матерей, не было и десяти тысяч раненных, которые должныбыли бы быть при таком количестве погибших, да и осетин погибло больше –продолжаем разговор. Он тоже считает, что будет значительно лучше, если в ЮжнойОсетии будут продолжать жить люди, а все это не превратится в военную базу.
Людей теперь там совсем мало. Еще полгода назад заместитель Якобашвилиговорил, что возвращать грузинских беженцев в Осетию, конечно, нужно, но Грузияне пойдет на это, если не будет гарантий международных организаций. На это, всвою очередь, не пойдут Южная Осетия и Россия.
Двадцать тысяч новых беженцев живет в маленьких только что построенныхдомиках посреди поля, в детских садах, школах и общежитиях в Тбилиси, Гори,Карели.
До встречи с Якобашвили относила несколько оставшихся фотографийбывшему хозяину сожженного в некогда грузинском селе в Южной Осетии Ацрисхеви:«Нам говорят, что мы тут временно. А получается, что это мы там сорок пять летвременно жили… Как Вы думаете, мы лет через… десять хотя бы сможемвернуться?..»
Вице-премьер отвлекается на интервью грузинским телеканалам – кромекак в этих интервью чиновники, кажется, больше никак не реагируют напроисходящее.
«Конечно, там у обычных людеймного проблем – они заложники политики России. Мы думаем, что можно сделать.Осетинская сторона еще требует выдать им нескольких преступников, осужденныхзадолго до войны, – Марека Дудаева, Сергея Засева и других – это невозможно.Хотя, конечно, проблему людей фактически содержащихся в Цхинвали в заложникахнужно. Но только с кем там все это обсуждать, непонятно».
***
В большой комнате общежития сидят родственники Давида Капанадзе иДеймури Чихладзе – раньше они жили в грузинском селе Авневи, теперь – здесь.Давид и Деймури – в Цхинвальской тюрьме.
«Я сама была у них в тюрьме. Сними все в порядке, они живы и здоровы, выглядят хорошо – насколько можнохорошо выглядеть в тюрьме…»
Их задержали на границе в конце февраля, обвиняют в незаконномхранении оружия. Идет следствие. Кажется, все понимают, что бывший цхинвальскийстроитель и водитель скорой помощи ни в чем не виноваты, но в грузинской тюрьмепродолжают оставаться пять человек, задержанных в октябре прошлого года. Помимоэтих двоих в Цхинвали сидит еще Звиад Кобаладзе – его задержали еще в ноябре. Итрупы девяти человек, еще с августа месяца.
Один из пятерых сидящих в Тбилиси осетин – Ибрагим Лалиев рассказалпотом адвокату, что ему самому на выбор предложи преступление – оружие илинаркотики. Заложники… Никто не может созвониться и договориться друг с другом.
***
На площади сегодня тысяч двадцать-двадцать пять человек.
«Он очень скоро должен уйти. Емуна нас наплевать. У людей ничего нет – денег нет, работы нет. Хотя и кризисаэкономического у нас нет. В кризис предприятия закрываются, акцияобесцениваются, людей увольняют – а здесь и до кризиса ничего не работало, ценныхбумаг ни у кого не было».
***
Оппозиция выставили на улице несколько клеток – символ несвободы встране. Министр внутренних дел поспешил сказать, что это они сами – он их несажал.
Один из высоких чиновников кулуарно называет происходящее на улицах «open air зоопарк»…
***
Случайно и коротко общаюсь с президентом.
Он рад знакомству, благодарит российских правозащитников за работу вЮжной Осетии.
Особенно приятно ему было читать в докладе Human Rights Watch, что грузинскиевоеннослужащие, входя в Цхинвали, не совершали насилия над мирным населением.Он рад, что армия воспитана именно в таком духе – не различать национальности.
У него у самого есть осетинские предки, потому, когда кто-то говорит,что нужно выгнать осетин из Грузии, то, значит, и его нужно выселить. Он думаетнад тем, как решать гуманитарные проблемы жителей Южной Осетии, - но говоритьоб этом сейчас нет времени.
Солнечное и почти теплое утро. Стабильные двадцать с небольшим тысяччеловек на площади.
***
Александра Рондели, президента «Грузинского фонда стратегических имеждународных исследований», многие называют «отцом грузинской демократии».
«В 91-ом я хотел заброситьнауку, уже договорился устроиться шофером в посольстве – все-таки хорошийводитель с английским и фарси кому-то был нужен. Тогда остался. Зимой 2000-го уменя ночью случился инфаркт. Не было света, газа, воды – я лежал под тремяодеялами и не мог дозвониться до скорой. Когда они приехали, то на ручномгенераторе делали мне томографию. Только к вечеру появилось электричество, именя отвезли в больницу.
При Саакашвили все заработало.Шеварднадзе не решался никого трогать. Миша резал по живому часто, но при немстало можно вечером выходить на улицу, не думая, что тебя ограбят. Он разогналмилицию – этих коррумпированных, непрофессиональных бездельников, он поднялруку на университеты и Академию наук. Да, многие остались без работы, но теперьэто начинает работать.
Хотя многое не удалось решить –так и не заработали нормально суды. Огромная безработица. Умирает деревня –мало земли, после закрытия границы с Россией совсем не стало рынков сбыта. Аумирает деревня – значит, умирает дух Грузии. Мне как коренному тбилисцу этовдвойне больно: вся деревня едет в Тбилиси – взаимоотношения в городе сталинапоминать деревню. А еще Тбилиси утратил свой многонациональный дух – мы былифактически столицей многонационального Кавказа, а теперь…Интеллигенции здесьпочти не осталось – все, кто мог уехать, уехали. Мои друзья живут теперь повсему миру, в Москве – плачут там, скучают, но назад не возвращаются. Хотя самне могу себя сейчас заставить поехать в Россию – как подумаю, что визу туданужно получать – не хочу.
Мы бедная страна, у нас не такмного вариантов, как и чем жить – мы могли продавать свое положение – бытьтранзитной страной. Россию это раздражало – видимо, в Кремле полагали, что мыхотим так ей насолить, лишив монополии, а нам просто жить нужно было».
Александр прерывается на телефонное интервью:
«У оппозиции нет массовойподдержки, и еще не известно на что они могут пойти, чтобы эту поддержкуполучить – я не исключаю, что будут жертвы».…Он просто сидел предтелекамерой, ждал интервью. Я тоже иногда грызу карандаш.
«Никак они этот галстук не могутоставить в покое. Проблема Миши в том, что он очень эмоционален, что он живойчеловек – это, думаю, и в Кремле раздражает. Его постоянно на этом ловят –сказал что-то в сердцах, поступил ведомый эмоциями. Он публичный политик, ноеще и грузин. Он очень сильный и работоспособный человек – постоянно носится постране, охрана не выдерживает. А они – оппозиция – понимать ничего не хотят,того, что сейчас, когда очень тяжело, нужно подождать. А они только ходят икричат.
На самом деле получилось так,что война спасла страну от кризиса – мы получили 4,5 миллиарда долларовкредита: два миллиарда – грант на поддержание страны, еще два с половиной – ужето, что нужно будет вернуть и расходовать на конкретно определенные цели. Намудалось оставить в живых банки – пятьсот миллионов долларов ушло на возвращениекредитов. До войны туриндустрия росла в два раза каждый год, инвестицииприходили – мы рассчитывали, что лет через семь-восемь эта поднимающаяся волнавынесет наверх и всю остальную экономику страны…»
Александр много расспрашивает про то, что и как происходило ипроисходит в Южной Осетии, в чем действительно виновата Грузия.
«Он сказал мне после войны, чтоу него не было другого варианта – только ввязываться в эту войну. А обстрел«Градом»… стреляли тем, что есть».
Пьем третью чашку кофе.
«И все-таки лично мне жить сталонамного лучше после того, как Саакашвили пришел к власти. Может быть, мнепросто повезло – у меня есть работа… Я даже могу помогать здесь своим друзьям –в моем возрасте уже никто не работает».
***
«Сухой мост» - давнее место торговли антиквариатом. Старинные костяныебусы или ручной работы серебряные серьги – десять лари (около шести долларов).Цены для Москвы нереальные, да и не продают уже почти таких старых вещей.Покупаю много всего – стыдно брать так дешево: торгуют старушки – пенсиясемьдесят лари.
***
Заглядываю в гости к знакомым из правозащитной организации.
«У нас все говорят о российскойагрессии, но каких-то нормальных действий, чтобы защитить людей в правовомплане не видно. Все очень политизированно. Мы не знаем, как сейчас вести жалобыв Европейском суде – после войны выдавали справки о смерти, в которых причинасмерти значилась «российская агрессия». На запрос в прокуратуру о ходерасследования по сорока делам мы получили двухстраничный ответ.
С одной стороны, после революцииздесь стали лучше работать правоохранительные органы, но тюрьмы заполнены –стали выносить очень жестокие приговоры: по различным статьям обвинениянаказание теперь стало плюсоваться, а не как раньше - давать максимальный срокпо одной из статей. Теперь за ограбление на угнанной машине с оружием человекполучает пожизненное заключение».
***
Весь проспект Руставели снова перекрыт – часть людей от парламентаснова идет к телевидению.
«Тут нет свободных каналов –врут все, они не хотят нас замечать».
Лидеры оппозиции машут колонне с крыши.
***
С водителем телеканала «Имеди» стоим в пробке по дороге в студию.
«Ездить совсем невозможно стало– вся Грузия уже, кажется, на работу в Тбилиси ездит, больше нигде ведь работынет. Я вот шесть лет уже в «Имеди», сначала совсем хорошо было, потом насограбили – государство разгромило. Тогда многие ушли».
***
Просили интервью о современной ситуации в Южной Осетии:
«Скажите, много ли вы там виделироссийской военной техники и где она находится?»
Когда узнают, что я там занимаюсь не изучением положения российскихвойск, интерес заметно теряется.
Кажется, правда, замечать людей здесь хотят немногие…
В Грузии читают «Полит.ру». «Рустави-2», другой грузинский телеканал,вышел с новостью о том, что оппозиция хочет оккупации Тбилиси. Узнали они обэтом от меня. Аказалось, советская традиция вырывания фраз из контекста в прошлом. Особенно вГрузии, где одним из достижений новой власти называют выход страны из «совка».
Обидно.
Еще раз: ни мой респондент не призывал оккупировать Тбилиси, ни я обэтом не писала.
Он говорил, а я писала о другом: неужели для того, чтобы осознать, чтов твоей стране накопились проблемы, которые срочно нужно решать, недостаточнотого, что на части территории страны уже стоят российские войска, неужели дляэтого нужно было занять еще и Тбилиси?
