Последние десять лет Россия подвергается глубочайшим системным переменам. Пытаясь анализировать суть этих перемен, ученые обычно уделяют особое внимание "верхам" системы, т.е. выбирают в качестве объектов исследования элиты, предпринимателей, центральную или местную власть. Между тем, поскольку рабочие все еще представляют большинство населения, изучение реструктуризации рабочей среды особенно значимо для получения полной картины социальных перемен (1). Для полной ясности необходимо уточнить, в каком смысле будет употребляться далее слово "рабочие". К этой социальной категории мы относим не только традиционных промышленных рабочих, но также и бывших рабочих, ныне работающих в других отраслях, и бригадиров, и мастеров, часто испытывающих на себе жесткое давление со стороны начальства. Т.е. под словом "рабочие" мы имеем в виду людей, нанятых на исполнительную работу с некоторой долей физической нагрузки и с высокой степенью подчиненности организаторам труда и работодателям.
В этой статье нам бы хотелось сосредоточиться на одном из измерений социальной среды рабочих, условно названном нами "неформальностью". Под этим термином мы понимаем неформальные практики рабочих, т.е. то, как они "выкручиваются", пытаются найти себе сферу автономных действий и мыслей, используя свои умения и изобретательность, чтобы преодолеть свое подчиненное положение в обществе (2). "Неформальность" является одним из основных двигателей социальных перемен в России и, наверное, во всем мире. Она представляет собой одну из новых форм реструктуризации общества - по логике неформальных межличностных связей, гибкости социальных ролей и статусов, эластичности норм. Социальная теория частично уже описывает неформальную структуризацию общества при помощи таких понятий, как "сетевое общество" (3), "неформальная экономика" (4) или "внеполярное общество" (5). Очень мало изучено, как рабочие включаются в это "неформальное общество". После того как мы выявим основные черты "неформального" пространства жизни рабочих, мы покажем, насколько они принимают участие в формировании этого пространства, и попытаемся оценить субъективный и объективный смысл их неформальных практик.
"Неформальная" структуризация трудовых отношений
Труд и капитал меняют свои формы в ходе истории, но важнее всего в социологическом анализе факт их соотношения (6). При капиталистической системе труд неизбежно подчинен капиталу. Юридические, социальные, политические нормы и институты могут смягчать неравное соотношение сил, но не могут полностью его уравновесить. В России подобные нормы и институты очень слабо регулируют соотношение между трудом и капиталом, особенно если рассматривать одни формальные нормы.
Трудовые отношения на предприятиях организованы более неформальным образом, нежели по писаным правилам и законам. Законодательство о труде, конечно, существует, и новый КЗоТ вступил в силу с 1 февраля. Но, как и старый трудовой кодекс, который мало применялся на практике в последнее время, так и новый, наверное, не очень повлияет на настоящее структурирование трудовых отношений. Тем более что новый кодекс еще более снижает уровень формальных коллективных гарантий наемных работников. По словам замминистра труда Владимира Варова, в 2000 г. зафиксированы около 1,4 миллиона дел, связанных с нарушением трудового законодательства, особенно в областях выплаты зарплаты и увольнения. Сама по себе эта цифра может показаться не очень высокой, но на основании опросов и исследований, проводимых с наемными работниками, можно предположить, что большинство нарушений не зафиксировано, поскольку работники их не оспаривают. Например, опрос, недавно проведенный ВЦИОМом (7), показывает, что больше половины всех опрошенных работников уже сталкивались с нарушением трудовых прав, но только половина из них пыталась их отстаивать. При этом всего 10% из тех, кто оспаривал нарушения, обратились в суд.
Метод наблюдения и интервьюирования еще лучше выявляет, с одной стороны, широко распространенную практику нарушения формальных трудовых правил и, с другой стороны, невнимание рабочих к этим нарушениям. Стоит сначала отметить, что работодатели, с тех пор как они избавились от контроля партии над своей деятельностью, не чувствуют себя стесненными в политике управления кадрами. Большинство директоров, с которыми удалось побеседовать, признают, что в случае необходимости они всегда находят способ обойти свои законные обязанности или избавиться от нежелательного рабочего, поскольку они сейчас стали "официальными хозяевами", как выразился начальник сборочного цеха московского машиностроительного завода. Тот же начальник говорит, что если стоит необходимость уволить какого-то работника, то "законодательство - не препятствие": "Мы даже можем обойтись без согласия профсоюза".
И сами рабочие не видят большого смысла в законных или писаных правилах. Они даже не всегда знают, что они есть, особенно когда речь идет об их правах. Что касается их обязанностей, то рабочие указывают на технологические или должностные инструкции, но чаще всего они их никогда не видели или читали давно, при поступлении на работу. "Существует должностная инструкция, но мы не придерживаемся ее, она тысячелетняя. Делаем как надо, бывают ошибки - они у всех бывают, а так все делается по согласованию с прямым начальником - начальником цеха. Иногда я могу сказать, что что-то не входит в мои обязанности, когда начальник не просит, а приказывает, и это мешает моей основной работе. Обращаться к другим вышестоящим начальникам не буду, все решим между собой" (экономист московского машиностроительного завода); "Наше дело исполнительское, что дадут, то и будем делать" (токарь того же завода); "Я не верю ни одному документу. Все документы - чушь. Все зависит от людей. Имеет значение, кто руководит страной, кто стоит во главе. Любые законы пишите, все будет зависеть от директора. От начальника цеха уже ничего не зависит, он марионетка. Умный руководитель никогда хорошего работника не выгонит, какой бы он ни был зубастый. Дураку плевать на деловые качества. Ему главное, чтобы не возражал, не спорил. Все зависит от вершины. И что бы ни было записано в КЗоТе, будет проведена политика руководителя любыми путями, законными или незаконными. Есть много рычагов" (начальник участка московского машиностроительного завода); "Когда оформлялась на работу, то знакомил со всем начальник отдела. Никаких письменных инструкций тогда не было. Теперь вроде есть: что вменяется технологу, мастеру и т.д. Но в жизни это особо и не надо. Мы знаем по опыту. Если какие недоразумения, например, по дополнительным обязанностям, договариваемся меж собой, понимаем друг друга, все свои же..." (начальница участка самарского машиностроительного завода); "Да, какие уж там инструкции, мы и так знаем, что мы должны делать, уже давно здесь работаем!" (самое распространенное мнение среди рабочих исследованных заводов).
Естественно, рабочие больше интересуются правилами начисления зарплаты. Но даже здесь сплошной туман, особенно вокруг критериев начисления и выдачи премии. "Мы хорошо знаем, как должна начисляться зарплата, но эти правила не соблюдаются, в начислении зарплаты все зависит от произвола начальства. Постоянно за что-нибудь недоплачивают или снимают, но жаловаться бесполезно. Начальство отвечает : "Не те времена, не качайте свои права". Каждый месяц - скандал из-за зарплаты. Кроме того, не учитываются дополнительные трудозатраты на подготовку станка к окраске, промывку и т.п. Ремонтный станок стоит больше, но все равно все работы не учитываются" (работница лакокрасочного цеха самарского завода). "Да, ладно! Кто нам объясняет (как зарплата начисляется)? Иногда, мы поработали, ждем одно, и нам дают другое. Но, когда приходишь выяснить, они всегда могут доказать, что все правильно- Так что, что можем делать?" (доводчица московского машиностроительного завода). Самой распространенной формой нарушения правил начисления зарплаты является, конечно, ее невыплата.
Проблема неплатежей немного потеряла свою остроту после кризиса 1998 г., но задолженность по зарплате опять растет в последние месяцы. Причем нарушения принимают тоже менее яркую форму, такую как невыплата "скрытых" трудозатрат. На многих предприятиях распространена работа по совместительству, работа на нескольких должностях или местах. Например, кузнецы-штамповщики московского машиностроительного завода часто сами занимаются налаживанием, несмотря на то, что эта работа не входит в их непосредственные обязанности и не оплачивается. И они считают такую практику нормальной: "Ну и что? Я тоже могу работать наладчиком! Я все знаю! Там, не знал бы, я бы сидел, там, молчал. А раз я без наладчика могу наладить, что плохого в этом?". Таких случаев множество. На другом московском заводе контролеры одного цеха нередко сами выполняют работу слесаря и ремонтируют или налаживают контрольные приборы. И им не всегда доплачивают за это. Правда, женщины возмутились при последнем случае невыплаты и добились своего. Но еще более распространена другая форма "неформального" использования труда, которая редко выскакивает на поверхность. Дело в том, что в среднем по российским заводам оборудование довольно старое, на грани источения. И оно работает лишь благодаря тому, что рабочие, обслуживающие его годами, научились с ним обходиться. И это уменье не оплачивается, эта находчивость, изобретательность даже не признается. Рабочие могут гордиться своим уменьем, мастер может рабочего хлопать по плечу и восхищаться: "Ты молодец!". Но ни о каком публичном признании или материальном вознаграждении речь не идет. Эта скрытая часть работы попадает в "неформальную" сферу трудовых отношений и не подлежит формальному фиксированию. Неоплата этой скрытой работы не воспринимается как нарушение прав или способ "неформальной" эксплуатации рабочей силы.
Если шире смотреть, рабочие вообще отрицают наличие каких-либо прав у них: "Какие у нас права? В нашей стране мы особенно прав своих и не знаем!" (доводчица московского машиностроительного завода). Многие заявляют, что если раньше они могли хоть в профком или в партком пойти пожаловаться, то сейчас им не к кому обратиться. Как уже давно зафиксировано массовыми опросами, профсоюз не воспринимается ими как институт защиты их прав. Слабость правовой и социальной защищенности остро ощущается рабочими. Если верить их словам, они чаще всего ощущают себя беспомощными и неспособными к какой-либо автономной акции. На всех заводах, особенно в менее благополучных цехах, преобладает подобная отрицательная самооценка. Рабочие ощущают себя либо ненужными ("я ненужный человек в этом обществе", "я ненужная гайка в плохо постройней машине", "можно сказать, что я даже не человек, кому же я нужен?"), либо полностью зависимыми ("я человек, от которого ничего не зависит", "мы рабы, работаем как рабы, действуем по рабскому", "я батрак, которого можно послать туда-сюда", "в любой момент мы можем оказать за воротами, у нас нет прав, нет гарантий, нет ничего", "я подавленный индивид", "нас только унижают и обманывают, где же мое достоинство?"). Общая социально-психологическая атмосфера такова. Но конкретная повседневная практика, на микроуровне, нередко противоречит такому самоопределению. Иными словами, на практике и в привычной для них среде рабочие могут найти способы защищать свое достоинство и автономию.
Но прежде чем приступить к соответствующему анализу, стоит еще подробнее описать разные формы проявления "неформальности" в трудовых отношениях. Дело не только в степени нарушения формальных прав и в недооплачиваемой работе. Характерна еще межличностная составляющая трудовых отношений. Очень показателен тот факт, что в случае нарушения трудовых прав большинство исследованных рабочих прибегают к личному обращению к непосредственному начальнику. Они пытаются договариваться с мастером, доказывать, что их несправедливо наказали или им недоплатили. И, по их словам, такой способ намного более эффективен и надежен, чем открытый конфликт или юридическая процедура. И, действительно, такой подход менее рискован и более плодотворен, особенно если рабочий на "хорошем счету" или необходим. В таких случаях начальники идут на поводу и могут закрыть глаза на какие-то нарушения дисциплины или увеличить немного зарплату. В общем, отношения в коллективе строятся больше под влиянием личностных факторов, чем на основании принадлежности рабочего к той или иной социальной или профессиональной группе, не говоря уж о социальном классе. Там, где какие-то коллективы сохраняются и рабочие не полностью раздроблены, они представляют из себя скорее микроколлективы (чаще всего на уровне участка, иногда на уровне цеха) и включают в себя представителей начальства. Эти коллективы не формализированы, не институционализированы, т.е. не устойчивы, не обязывают участников. Поскольку они формируются на основании личного доверия, уважения к человеческим или профессиональным чертам людей, они весьма гибки и пластичны. В этом смысле они больше подходят под такое модное определение в сегодняшней социологии как "социальные сети", нежели на такие понятия как "профсоюзы" или какие-либо "формальные организации". В рамках этих сетей люди выручают друг друга и помогают друг другу. Т.е. существует минимальный уровень солидарности, но она глубоко оборонная, а не наступательная. Эти "сети" создают идеальные условия для "выкручивания" и неформальных практик участвующих в них.
Неформальная составляющая присутствует в общей системе оплаты труда. В подавляющем большинстве случаев работа носит сдельно-премиальный характер. В принципе в этих условиях зарплата соответствует табельным расценкам, т.е. она формально нормирована. Но, на практике, такая форма оплаты довольно гибка в том смысле, что размер зарплаты зависит от множества факторов, большинство из которых не подлежит контролю со стороны рабочих. Они, например, не могут повлиять на состояние оборудования, на организацию труда и производства, но тем не менее несут материальную ответственность за истощенность машины, за неритмичность процесса производства. Более того, они еще должны соблюдать количественные и качественные нормы, которые не всегда соответствуют возможностям оборудования и исходят из колебаний рыночной конъюнктуры. И, наконец, они работают по устным указаниям, исходящим от непосредственного начальника, т.е. они частично оплачиваемы по выполнению задач, а не только по объему труда. В конечном итоге, зарплата индивидуализирована. Зарплаты рабочих очень дифференцированы, различие между самым низкооплачиваемым и самым высокооплачиваемым рабочим нередко достигает соотношения 1:10. Причем через премию, работу по задачам и целостные нормы руководство завода может достаточно гибко адаптировать размер зарплаты к переменам в деятельности и рыночной конъюнктуре. Значит, несмотря на "старый" тип оплаты (сдельный), современные черты "гибкости" присущи и сегодняшней системе оплаты труда в России. И эта гибкость достигается, так же как на Западе, через индивидуализацию зарплаты и перенос ответственность за успешность выполнения задач на рабочего. Но она остается скрытой, афишируется только формальная система сдельной работы. Поэтому, мы ее называем "неформальной".
Неформальный характер также имеет управление рабочим временем. Несмотря на количественные месячные нормы, организация рабочего времени во многом оставлена самим рабочим. Им предъявляют, чаще всего в устной форме, какие-то требования (по количеству, качеству, номенклатуре) и какой-то срок, и они должны вкладываться в эту общую рамку. Но эта рамка не формализована, не фиксирована. Рабочее время как таковое не организовано, не планировано. Задачи часто меняются, загрузка неустойчива. В конечном итоге, рабочие сами пытаются выкручиваться, как-то организовывать свое рабочее время так, чтобы работать эффективно и не терять зря неоплачиваемое время. Они иногда ремонтируют сами какой-то станок или инструмент. Они помогают друг другу, чтобы опоздавшие не задержали остальных. Они могут переходить с одного станка на другой. Они не отказываются от сверхурочной работы (тем более когда она оплачивается). Одним словом, они приспосабливаются к переменам в процессе производства, иногда при неформальном содействии мастера. Тот может закрыть глаза на чей-то прогул или на чье-то временное отсутствие в случае, если рабочий переработает потом. Неформальная организация рабочего времени происходит через уменье рабочих "выкручиваться" и межличностные отношения.
Наконец, стоит сказать о неформальном элементе в сфере занятости. Российский рынок труда считается недостаточно гибким. С одной стороны, такое утверждение соответствует реальности, если рассматривать все препятствия к свободному передвижению рабочей силы внутри страны. Но, с другой стороны, занятость довольно гибка в рамках одного предприятия. Она проявляется в степени взаимозаменяемости рабочих (особенно в тех цехах, где не хватает рабочей силы), в их умении и готовности выполнить не только свои обязанности, справиться с трудностями, возникшими в ходе производственного процесса, в их согласии на сверхурочную работу, в использовании низко квалифицированных или мало дисциплинированных рабочих для выполнения низкооплачиваемых, физически тяжелых или неинтересных задач. К этому индивидуальному фактору гибкости надо еще добавить такие общие явления как срочные контракты (чье широкое использование узаконено новым КЗоТ), неформальная занятость (без оформления контрактов) и неполная занятость (8).
Все вышесказанное наводит на мысль, что зафиксированные нами тенденции в российской сфере труда не намного отличаются от тех перемен, какие происходят в этой области в западных странах. Научная литература этих стран описывает подобные перемены новым термином "флексибильности" (flexibility) (9). Этот термин имеет двойственное значение. С одной стороны, он указывает на изменения в организации труда в связи с заменой старой "тейлористско-фордистской" системы новой производственной моделью, более адаптированной к неустойчивости спроса и постоянному процессу обновления технологий и номенклатуры продукции. Что касается использования труда, эта "флексибильность" основывается на многообразии компетенций работников, на гибкости в организации рабочего времени и в политике занятости. Но, с другой стороны, термин "флексибильность" используют для обозначения новой идеологии, когда объясняют кризис рыночных экономик их негибкостью, т.е. слишком большим государственным вмешательством в экономику и всеми препятствиями к свободному рынку. В России тенденция к "флексибильности" существует в двух этих смыслах - как объективное явление и как идеология освобождения от старой советской системы. При этом форма "флексибильности" отличается здесь от той, что в большей степени характерна для западных стран. Она принимает более неформальные черты и проявляется в микромасштабном измерении. Она в большей степени неформальна, поскольку не признана формальными правилами или законами и происходит от "спонтанной" адаптации рабочих к новым условиям труда, отчасти неосознанно. Она не имеет большого масштаба, потому что развертывается через вышеописанные неформальные сети и скорее внутри одного предприятия (или одной сети), чем на уровне всего рынка труда. И, наконец, она представляет собой одну из многочисленных тенденций реструктуризации сферы труда, наряду с более формальными и твердо фиксированными механизмами. Однако нельзя отрицать ее существование. В этом отношении Запад и Россия скорее идут по одному пути. И, как отмечает Н.Е. Покровский, в области ценностей (в том числе и трудовых), "Россия предстает не как отсталая и почти "варварская" периферия высококультурного Запада, а как область, предвосхищающая развитие глобальных тенденций, сколь бы настораживающими они не были" (10).
На наш взгляд, неформальные динамики представляют собой одно из важнейших измерений нового типа глобального капитализма, описанного учеными (11). Вследствие особенно масштабных и ускоренных социальных перемен в России, неформальные динамики приобретают на российской почве еще больше силы и охватывают больше людей. Их развитию способствует массовая дестабилизация общества, т.е. резкое падение уровня жизни и нестабильность жизненных условий, изменение общественных ценностей, реструктуризация социальных групп, разрушение системы социальной защиты и т.п. При этом эти динамики имеют глубокое двойственное значение. С одной стороны, они позволяют людям приспосабливаться к нестабильным условиям, уменьшают их уязвимость. Но, с другой стороны, они в некотором смысле усиливают эту дестабилизацию и укрепляют новую капиталистическую систему, питающуюся неформальностью и нестабильностью.
Неформальные практики рабочих как форма самоосвобождения
После описания некоторых примеров неформальных практик рабочих мы ставим себе цель указать на "освободительную" сторону этих практик.
О неформальных практиках рабочих очень мало пишут. Создается впечатление, что умеют за себя стоят и использовать какие-то свои ресурсы одни начальники, предприниматели и другие управляющие кадры. А, судя по литературе и разговорам, рабочие всего лишь способны на воровство и на пьянство. Но если углубиться в рабочую среду, мы получим намного более разнообразную и противоречивую картину. Для того чтобы получить реальную картину ежедневной жизни рабочих, исследователю необходимо наблюдать за их практиками, вникать в их мировоззрения. Наилучший метод в этом отношении - антропологический подход (12). Руководствуясь таким принципом, я проводила включенное наблюдение на астраханском заводе СпецЖБИ (август 2000). Я также наблюдала за работой свердловских "челноков" (февраль 1996), рабочих автомобильно-строительных заводов (в Нижнем Новгороде и Москве) на протяжении несколько лет с 1996 г. И последние данные извлечены мной из "глубоких" интервью, проведенных с рабочими машиностроительных заводов (в Москве, Владимирской области и Самаре (13)).
В свете этих исследований ярко появляется все богатство неформального мира рабочих. Неформальные действия необязательно незаконны, но они не признаны законами и официальными правилами. Они проявляются в щелях между официальными нормами и законами, особенно интенсивно - на российском пространстве, где законы и официальные нормы очень мало фиксированы и слабо признаны. В условиях особенной нестабильности и неуверенности неформальные действия часто позволяют людям сохранить какую-то степень устойчивости и возможность управлять своей жизнью. В отношении рабочих, неформальные практики нередко служат им способом сопротивляться сверхэксплуатации и отчуждению.
На Западе, так же как и в России, и в Советском Союзе, хорошо известна та практика, которая применяется рабочими для того, чтобы уменьшить эксплуатацию. Эта практика заключается в торможении ритма и снижении интенсивности работы при высокой загруженности. Такой подход к работе привлекателен только при повременной оплате труда или стабильной зарплате, и, соответственно, не очень распространен в сегодняшней России. Тем не менее такую практику в некоторых случаях можно наблюдать. Так, на астраханском железобетонном заводе рабочие механической бригады не пренебрегают такой практикой. Они считают, что им платят мало (примерно 1000 руб.), и поэтому заявляют, что не будут "работать больше, чем необходимо". Особенно когда они работают вдалеке от мастера или заняты на сторонней работе, Например, им часто приходится самим отбивать цемент со стен хранилища. Они поднимаются на крышу того, что называют "банка" и медленно бьют киркой об стены. При этом много разговаривают и курят, но непременно жалуются на тягости работы. Это можно рассматривать как в своем роде протест против работы, которая не входит в их непосредственные обязанности и является при этом малоквалифицированной, грязной и тяжелой.
Нарушения дисциплины тоже могут служить способом увеличить долю своей автономии на работе. Такой подход очень распространен среди российских рабочих. В первую очередь речь идет о практике выпивки на рабочем месте. Эта практика может быть оценена по-разному. В некоторых случаях она скорее свидетельствует о полном отчаянии человека, о его замкнутости в самом себе. Но в других случаях, особенно когда пьют коллективно и весело, это можно трактовать как вызов официальным правилам и иерархии. Бригада механиков иногда таким образом запиралась в своей комнате. Могли быть и веселые моменты, и моменты коллективного сплочения. Но был там и постоянно пьющий человек - он воспринимал спирт по-другому. Он уже был к нему привязан. И его унижали за это, использовали в самой грязной и отвратительной работе, но продолжали держать на заводе, потому что "некому поручить такую работу". Бывают и другие возможности избежать формальной дисциплины, например, когда рабочие этой бригады ходят летом обедать на берег Волги, и вообще, когда рабочие предпочитают делать что-то "по-своему", а не по инструкциям.
В большей степени незаконной является практика воровства. Нельзя отрицать ее существование. Бывает так, что рабочие уносят домой какие-то детали, какой-то металл. Бывает, что бензин у машин часто исчезает. Бывает, что можно договариваться напрямую с клиентом о поставке большего количества продукции. Но при осмыслении этой практики нельзя забывать о разнице в масштабах "выручки" воровства начальством и управляющих - с одной стороны, и рабочих - с другой. Рабочие могут получить максимум несколько сот рублей, тогда как управляющие могут получить все активы завода, ведя его к банкротству. Большинство рабочих заявляют о мошеннической деятельности управляющих или собственников. На всех заводах они свидетельствуют о том, как грузовики, наполненные продукцией, выезжают с завода без оформления каких-либо документов, с согласия руководства. Или о том, как завод делят по кускам, каждый одному из директоров. Или о том, как сдали заводские площадки и помещения в аренду и как исчезли деньги от этой аренды. Или о том, как разорили завод - путем продажи имущества, взяточничества или сотрудничества с коммерческими посредниками - и никто не несет никакой ответственности за это. Как говорит мастер московского машиностроительного завода, "что потом удивляться? Что происходит в стране, то и происходит на заводе! Воровство и бардак кругом!". Но дело в том, что если рабочие могут извлечь какую-то пользу от мелкого хищения, они тоже от него страдают. С одной стороны, это иногда позволяет им выжить (особенно в случае невыплаты зарплаты) и дает даже какой-то повод для самоутверждения ("я всех похитрил, я все-таки не батрак!"). Но, с другой стороны, тем самым они становятся соучастниками общей системы воровства. Они уже подпадают под обвинение, несут какую-то ответственность, и не могут уже так легко себе позволить разоблачить мошенничество администрации или собственников. И администрация нередко использует этот рычаг управления, напоминая им на собраниях об их ответственности за разорение завода или вводя жестокий режим охраны, направленный против рабочих.
Другие способы самозащиты более законны, но так же в высокой степени неформальны. Большое внимание заслуживают навыки и профессионализм рабочих. В случае если они высококвалифицированные профессионалы или если их специальность необходима и дефицитна, они могут торговать своими навыками и требовать либо высокую зарплату, либо ослабление надзора над собой. На московском машиностроительном заводе наладчик кузнечного цеха часто выпивает, но он не боится увольнения. Как он сам объясняет: "Ну, был бы не нужен, они бы давно уже выгнали! Просто, на моей специальности никто не соглашается работать. Я же здесь все знаю до мелочей. А что, если с улицы человек, что он знает? Ничего! Его надо учить. А как его учить? Если он не хочешь, его никак не научишь! Молодежь отсюда убегает каждый день. Толпами ходит. Ну, и посмотрят, и больше их не увидишь. Ну, поскольку я знаю, что необходим, я могу немножко, как сказать, расслабиться". Кое-кто торгуется за ослабление контроля, кое-кто за повышение зарплаты. На самарском машиностроительном заводе некоторые рабочие, хорошие специалисты, собирались покинуть завод в то время (1996), когда задержка зарплаты достигла 6 месяцев. Они рассказывают, как их позвали к себе управляющие и предлагали подписать индивидуальные контракты с привилегированными условиями, т.е. со стабильной оплатой. И сейчас практика сохраняется. Рабочий оператор того же завода подробно объясняет: "Есть люди такие, специалисты хорошие. И вот, пользуясь этим, то, что людей у нас сейчас не хватает, ставят свои условия начальству. - По поводу чего? - Ну, в основном по поводу зарплаты. Или, вот, по поводу того, когда приходить на работу. И наказать его трудно, потому что на его место нет замены".
Самый главный козырь в распоряжении рабочих не столько их формальная квалификация, сколько их уменье, навыки, изобретательность. Часто от них зависит возможность преодолеть изношенность оборудования и неритмичность процесса производства. Проблема в том, что они не всегда это осознают и скорее воспринимают плохие условия труда как знак того, что они не нужны, что их труд не уважают, что он не оценивается на должном уровне. Но, если они дают себе отчет в своем уменье, они могут им гордиться. И в этой гордости скрывается уже первый шаг к самоутверждению. На астраханском бетонном заводе главный механик работает больше 20 лет, он умеет ремонтировать машины быстро, не прерывая производственный процесс, он знает все оборудование досконально. Зная о своей необходимости, он себе позволяет моменты лени и может отказаться выполнить какие-то работы. И за это никто его не наказывает. На самарском заводе таких рабочих тоже хватает. Токарь 5 разряда, полагась на свой профессионализм, чувствует себя более уверенно и автономно: "Я прекрасно знаю свою работу. Я чувствую себя как рыба в воде. Могу читать чертежи. С первого дня. Мастер дает какую-то работу, я ее сразу попросил: больше ты не вмешивайся, только принимай результат моей работы. Я могу условия ставить". Определяя свою цену, он отказывается выполнить работы несоответствующего разряда, тогда как все его коллеги часто работают по пониженным разрядам.
Другой тип неформальных практик проходит через межличностные отношения. Они могут складываться по горизонтальному или по вертикальному принципу. Общий фон трудовых отношений представляет собой удручающую картину. В основном рабочие раздроблены, разобщены. Каждый пытается выкручиваться или забыть о своем унижении в одиночестве. "Каждый за себя", - часто признают рабочие. Иногда они даже конкурируют между собой с целью получить более выгодные условия труда или сохранить свое рабочее место, пусть даже за счет увольнения других. Но бывают и исключения. На астраханском заводе бригада механиков сохраняет минимальный уровень солидарности и чувство принадлежности к коллективу. Все рабочие бригады обедают вместе в своей комнате ("бараке"). Они делят между собой то, что каждый принес из дома. В перерывах в течение рабочего дня, они часто собираются в своей комнате, чтобы вместе покурить, поговорить. Они сами распределяют работу между собой и работают парами. Они даже иногда встречаются вне рабочего времени. Ходят тогда на Волгу, чтобы ловить рыбу, праздновать чьи-то день рождения. Взаимная поддержка особенно сильна на работе. Если кто-то плохо себя чувствует или должен отлучится, другие сами предлагают ему работать меньше или вообще самим выполнить всю его работу. Если кто-то напился, они прикрывают друг друга, пытаясь делать так, чтобы провинившийся не попал на глаза начальства. В этих отношениях ощущается сильная человечность и чувство собственного достоинства. Коллектив служит способом самозащиты и сохранения минимальной уверенности в себе, несмотря на все трудности жизни и недостаток уважения к его труду.
Но при этом коллектив не похож на формальную теплую компанию. "Новенькие" должны заслужить уважение коллег либо своим профессионализмом, либо своим сильным характером. Молодой рабочий это подтверждает: "Я чувствую себя великолепно в коллективе, я завоевал авторитет". Они постоянно дразнят друг друга, грубят и матерятся. Чтобы быть признанным, надо принять правила игры. И, бывает, коллектив тоже ограничивает степень индивидуальной свободы каждого рабочего: "Как коллектив скажет, так и надо делать!" Значит, коллектив помогает, но он может тоже исключить и давить. На московском заводе машиностроения царит подобная атмосфера в кузнечном цехе. Рабочие этого цеха свидетельствуют о высокой степени взаимопонимания и взаимовыручки. Пара плавильщиков утверждают, что "работая уже давно вместе, (они) понимают друг друга уже без слов". В этом же цехе наблюдается также самая большая коллективная активность. Забастовка 98-го года началась именно в этом цехе. И альтернативный профсоюз родился здесь. Но новым рабочим трудно включиться в коллектив. Они хуже и медленнее работают, не разделяют историю цеха и не знают людей. Поэтому им нелегко освоиться. Подобные коллективы скорее замкнуты в себе и строятся на основании оборонительной, а не наступательной, солидарности. Но все же в целом солидарность этих коллективов обеспечивает рабочим больше уверенности в себе и в своем достоинстве, что является уже первым шагом к активному сопротивлению.
Однако эти сплоченные коллективы встречаются довольно редко, и они очень маленького размера. Чаще наблюдается вертикальная структура взаимоотношений, когда один или несколько рабочих налаживают особенные, привилегированные контакты с кем-то из начальства. Такие отношения строятся на основе личного знакомства (например, рабочий и начальник или мастер уже давно работают вместе), высокой квалификации и необходимости рабочего (по мнению начальника) или общего дела (внутри территории завода или вне ее). Вступая в такие взаимоотношения, рабочий и начальник оказывают друг другу какие-то услуги. Например, начальник или мастер закрывают глаза на отсутствие рабочего на рабочем месте, или на его "свободный" режим работы, или на его подработки, но в обмен рабочий соглашается на бесплатную сверхурочную работу, или на личные услуги (ремонт квартиры, работа на стороне в пользу начальника). Такие схемы очень распространены. Довольно известна такая практика, когда мастер или начальник вместе со своей "командой" уходят с завода и основывают свою фирму (строительную фирму, гараж, ремонтный цех, и т.п.). Иногда они даже остаются на заводе, но при этом создают неформальный внутренний бизнес на территории завода, используя его оборудование.
Мы столкнулись с явным проявлением последней схемы на самарском машиностроительном заводе, когда узнали от рабочих, что с 1997 г. на заводе появилось так называемое "альтернативное производство". Что это такое? Рабочий-оператор нам объясняет: "Ну, это как бы дополнительная работа, заказы со стороны. Но работа делается на заводе. Это через директоров. Они находят заказы и нанимают некоторых работников на эту работу. Мой сын зарабатывает исключительно на этом. Почти у всех директоров есть своя фирма". На другом участке его коллега, токарь с большим стажем, подтверждает: "Я обслуживаю десять станков. Но если бы только эти десять станков, то я бы получил гроши. А так, нормально, поскольку у меня еще одиннадцатый станок. Это левые заказы, или даже не левые, а просто заказы за забором. Я делаю противоугонные устройства для машин. Меня нанимает непосредственно один из директоров. Это так называемое альтернативное производство". Не все рабочие включены в это "альтернативное производство", а только самые надежные (те, которых директор уже давно персонально знает), проверенные, и способные работать много, профессионально и автономно (над ними нет прямого надзора). Они непосредственно подчиняются одному из директоров. И на заводе таких директоров - девять (генеральный и восемь замов). По словам рабочих, у каждого директора своя фирма, свои люди. Рабочие связаны с одним из них по индивидуальным контрактам коммерческого типа. Контракт фиксирует срок, цену и количество продукции, которую они должны производить.
Нельзя сказать, что рабочие от этого проигрывают. Они зарабатывают гораздо больше, чем на основном производстве. Но при этом они попадают в большую зависимость от своих заказчиков и лишаются всяких формальных прав (контракт их не предусматривает). И они работают гораздо больше, часто совмещают основную работу и альтернативную, чтобы иметь и заработки, и формальный статус (социальная страховка, пенсия). Многим приходится задерживаться поздно ночью, а некоторые вообще работают по ночам. Причем, многие психологически негативно воспринимают свою неформальную деятельность. Они не извлекают из нее чувства самоуважения, скорее наоборот. Они видят, как завод разваливается при этом, как другие рабочие бедствуют (зарплата низкая на этом заводе - от 500 до 1500 руб.). Вот что думает о политике администрации участвующий в альтернативном производстве слесарь: "Сейчас это просто безобразие. Никакой организации производства, никакого уважения к труду. И там воруют, каждый за себя, каждому свой кусок!". Реальные выгоды от этих сделок получают только директора, которые наживаются за счет завода и его рабочих. И почти все рабочие знают об этих хищениях, но молчат. Среди прочих причин их пассивности немаловажен тот факт, что многие рабочих соучаствует в этом. Самые активные и способные рабочие охвачены неформальной системой производства. А остальные скорее им завидуют или не чувствуют в себе в силу изменить ситуацию, тем более что большинство из них - пенсионеры, полностью зависимые от администрации (доля премии составляет 200%!).
Мы уже рассматривали неформальные практики внутри завода или на пересечении заводского мира с внешним миром, остается еще обратить внимание на подобные практики вне завода. Они более известны, и о них много написано. В первую очередь, речь идет о подсобном хозяйстве. Не секрет, что большинство рабочих, и вообще горожан, имеют свой кусок земли, свою дачу. Весной и летом они проводят большую часть "свободного" времени на огороде, копая землю, сея и убирая овощи. Потом они консервируют продукты на зиму. Вернее было сказать, что этим занимаются женщины. Приходя на завод в понедельник, многие из них жалуются на тяжелую дачную работу. Та же картина наблюдается и дома. Домашняя работа в большей степени ведется женщинами. Если у них дети и муж, они тратят на нее от двух до шести часов в день, покупая продукты, убирая, занимаясь детьми, готовя, стирая. При этом они еще иногда занимаются шитьем, мелким ремонтом. И еще тратят много времени и усилий на поиск самых дешевых продуктов, иногда далеко ездя, чтобы найти оптовый рынок. Практика экономии - полноценный труд. Ведь надо же уметь делать так, чтобы, несмотря на нехватку денег, были еда на столе, одежда для членов семьи. Мужчины больше занимаются ремонтом, мастерят, подрабатывают.
Практика второй или третьей работы довольно распространена. Мужчины тратят на такое занятие больше времени, чем женщины. Они могут подработать у себя дома, мастерить для знакомых. Они могут быть неформально наняты (без каких-либо контрактов) мелкими фирмами (гараж, стройка, ремонтный цех, торговля и т.п.). На московском автостроительном заводе есть те, кто подрабатывает дворником, кто продает газеты после работы, кто ремонтирует машины, кто работает охранником по ночам, кто подметает полы в метро с утра. Некоторые рабочие (и вместе с ними и профессора, и военные) подрабатывают на уличных рынках. Не так давно можно еще было наблюдать, как ранним утром каждые выходные дни множество грузовиков, наполненных продукцией всякого рода, съезжались на знаменитую "Горбушку". Вместе с ними дежурили временные работники, которые днем превращались в торговцев и грузчиков. Их привлекали относительно высокие зарплаты и возможность иногда пополнить свои карманы, обманывая клиентов. Но подобная практика также связана с тяжелым, неквалифицированным и напряженным трудом, лишением отдыха, бессонными ночами и интенсивной дневной работой. И они еще подвергались надзору со стороны милиции или других группировок, а также контролю со стороны нанимателя. Тот присутствовал не постоянно, но тщательно проверял счета и свободно распоряжался "своими" людьми, нанимая одного и увольняя другого без предупреждения и компенсации. Но, несмотря на нестабильность и бесправность, такая работа приносит и материальную пользу, и субъективное удовлетворение. Люди нередко гордятся тем, что они могут "сами по себе выкручиваться". Челночная работа тоже привлекала рабочих в свое время. Осенью 1996 г. я ездила в одном купе вместе с женщинами - рабочими екатеринбургского металлургического завода, которые везли из Москвы в родной город десятки сумок, наполненных купленной в Лужниках одеждой. Они считали, что это единственный способ кормить свои семьи, и чувствовали также какое-то удовлетворение в том, что нашли в себе силы, мужество и волю заниматься челночный бизнесом. "Потому что, - как воскликнула одна из них, - если положиться на пьющего мужа, мы бы долго не прожили!". Но они признавали, что работа небезопасна, боялись воров в поезде, говорили о высокой стоимости аренды мест на екатеринбургском рынке, о взятках, которые приходилось давать, о домогательстве милиции. Одна из них добавила, что такая деятельность весьма нестабильна: "Все всегда может случиться. Ты не можешь успокоиться ни на минуту, не можешь планировать ничего. И все время дрожишь". Значит, женщины, несомненно, гордятся собой, но тем не менее не преувеличивают степень своей свободы.
Таких типов подработки множество и вне завода, и на заводе, как мы уже указали на примере "альтернативного производства". Они часто основаны на неформальных сетях межличностных контактов. Устроиться на работу на рынке возможно через личное знакомство с руководителем фирмы или по рекомендации "надежного" работника. Таким же образом находятся и заказы, соответствующие профессии, скидки на какую-то продукцию. Неформальные связи необходимы для такой деятельности. И надо отметить, что, несмотря на неформальность этих связей, они не освобождены от иерархического принципа. Во-первых, не все участники сетей находятся на равном уровне. Лидер все контролирует, и от него зависят выигрыш и возможность дальнейшего участия в работе. Наоборот, если не считать возможности торговаться и разыгрывать из себя лидера, рядовые участники лишены прав и защиты. Во-вторых, рабочие имеют гораздо меньше связей, чем вышестоящие по социальной лестнице. Соответственно, они могут включиться в сеть "выкручивания", но на гораздо более низком уровне, чем более влиятельные люди. Они чаще всего подают под еще большую зависимость от руководства, чем на своем заводе, - по той причине, что они могут в любой момент оказаться не у дел. Такая структуризация близко напоминает клиентелистский тип взаимоотношений.
Такие типы практик избегают официальной или формальной системы, основанной на законах, правилах, контрактах или договорах и официальных институтах. В этом смысле они могут быть охарактеризованы как неформальные. Нельзя не заметить, что они уже существовали и в советской системе (14), но теперь они приобрели гораздо больший масштаб и, осуществившись на почве новой экономической и социальной обстановки, меняют свое социальное значение - становятся более похожи на западное понятие "флексибильности" или пластичности рабочего силы. Такая эволюция во многом обусловлена новой конфигурацией капитализма.
Эксплуатация: другая сторона медали "неформальных" практик
Указывая на разные типы неформальных практик, мы пытались уделять особенное внимание их "освободительной" стороне, тому, как они обеспечивают рабочим материальные и субъективные ресурсы, позволяя им выжить, защитить свое достоинство и самоутвердиться. Не отрицая наличия здесь "положительной" стороны медали, мы в то же время отказываемся от чрезмерно похвального тона некоторых западных комментариев, когда эксперты восхищаются энергией, изобретательностью и волей российского населения. Наблюдение практик рабочих позволяет нам провести более многосторонний анализ.
И если рассматривать в этом свете неформальные практики рабочих, то выясняется, что они подлежат неоднозначной интерпретации. Так, если нарушения дисциплины каких-то рабочих допускаются, они тоже используются для повышения управляемости кадров. Взамен на толерантное отношение к употреблению алкоголя или прогулам начальство может потребовать исполнения дополнительных задач или оказания каких-то личных услуг. Что касается воровства, мы уже показали, как оно может делать из рабочих соучастников более общей системы мошенничества. Проявление своего уменья и навыков - источник возможной гордости рабочих. Но, в то же время, их желание "хорошо и эффективно работать", их попытка "делать так, чтобы производство пошло", идут в пользу руководящих заводом. Чаще всего это уменье не признается и не поощряется. При этом оно - необходимый элемент функционирования завода. В этом состоит скрытая, но бесспорная "неформальная" эксплуатация рабочей силы. Что касается подсобного хозяйства, оно необходимо для выживания большинства населения, в том числе и для трудящегося. Об этом знают и правительство, и администрация любого завода. И это нередко служит поводом для невыплаты зарплаты, для обесценивания зарплаты и свертывания системы социальных гарантий. Побочные приработки могут быть рассмотрены в таком же ракурсе. При этом вторичная "неформальная" работа подлежит не меньшей эксплуатации, чем "формальная". Зарплата может быть выше, но хозяин тоже есть, и из-за того, что работа "неформальна", он имеет больше возможностей для эксплуатации. Рабочий лишен всякой формальной защиты и попадает в полную зависимость от своего "неформального" хозяина. Участие в "неформальных" сетях предоставляет рабочим какие-то ресурсы, но они также ставят их в еще более подчиненное положение, чем формальные заводские иерархические отношения. Возглавляют эти сети те, у кого больше связей, больше материальных ресурсов и денежных возможностей.
Обобщая результат нашего анализа, можно утверждать, что "неформальные" практики чаще всего связаны с формальной системой, они дополняют друг друга. Как уже было сказано, "неформальные" практики нередко развиваются под формальной "крышей" завода и формального начальства. Можно даже сказать, что они косвенным образом поддерживаются формальной государственной системой. Вытесняя сферу формального заработка и формальной защиты, государственные институты явно полагаются на "неформальную" сферу, призванную решать проблемы выживания населения. Такая картина напоминает старую схему, когда официальная советская система и "неформальное" общество питали друг друга и эффективно уживались. Разница в том, что современная "неформальная" сфера поглощает все больше и больше пространства, а формальная сфера все больше ослабляется. Официальные зарплаты платятся нерегулярно (в том числе и государством), нормы защиты прав трудящихся снижаются (особенно с принятием нового КЗоТ), система социальных гарантий разрушается. В этих условиях большинство работающего населения вынуждено прибегать к неформальным практикам. И эти практики еще больше усиливают нестабильность жизненных условий работников, втянутых в сферу "неформальности", структурированную, в отсутствии формальных правил, по принципу соотношения силы. Кто сильнее, тот выигрывает, кто слабее, тот покружен в жесткую ежедневную борьбу за выживание. Так звучит основной принцип функционирования "неформальной" сферы. Будучи официально непризнанной, эта "неформальная" сфера тем не менее представляет собой одну из основных логик реструктуризации нового российского общества.
Но, говоря о "неформальных" практиках, об умении рабочих "выкручиваться", восхищаясь "смекалкой", что мы имеем в виду? Все роды деятельности, которые мы описывали, включают в себе какой-то труд. Кто пашет землю, кто торгует, кто ремонтирует, кто ездит за продуктами на оптовый рынок, кто подрабатывает (и значит работает). Труд бывает психологический, когда состоит из умения экономить, находчивости, налаживания нужных связей. Но что касается рабочих, он чаще всего физический. Причем, "неформальный" труд в большинстве случаев менее квалифицирован, чем официальная работа, не соответствует ни специальности, ни разряду рабочих. Такой труд и психологически, и физически переносится тяжелее. Во-первых, ни о каких правилах безопасности не может быть и речи. Во-вторых, для рабочих, дорожащих своей специальностью, подобный труд означает снижение статуса и унижение, о чем свидетельствуют их высказывания. И, наконец, этот труд весьма нестабилен. Сегодня он есть, завтра его может уже не быть. Сегодня он приносит материальную пользу, завтра - нет. Сегодня рабочий может быть физически способен к нему, завтра окажется в больнице без всякой помощи и без перспектив.
Но если "смекалка" равняется с трудом, почему так редко пишется и говорится о том, что рабочие перетруждаются, о том, что они тратят свою жизнь, пытаясь зарабатывать? Наоборот, чаще всего рабочих обзывают "лентяями" и "тунеядцами", обвиняют в "халтуре", считают среди них количество "лишних". Такие прилагательные могут быть применены к части рабочих, но разве они отражают действительное положение дел, настоящую картину повседневной жизни большинства рабочих? Проведенный нами анализ явно свидетельствует о другом. Тем не менее "неформальный" труд рабочих остается невидимым, скрытым, не признанным общественностью. Более того, он иногда является таким и для самих рабочих, когда они не осознают степень своей сверхработы, не требуют полного возмещения всех своих трудозатрат. В этой недооценке своих реальных трудозатрат кроется настоящая почва для сверхэксплуатации. В этих условиях становится более понятной причина умалчивания "неформального" труда рабочих и вообще большинства трудящихся. На этом наживается новая экономическая и политическая правящая структура.
Другое последствие этого неполного осознания своего реального вклада в хозяйство - почти полное отсутствие какого-либо социального сознания, не говоря уж о классовом сознании. Это один из важных факторов коллективной пассивности рабочих. Среди прочих факторов (массовая дестабилизация, высокая степень эксплуатации, неэффективность профсоюзов и т.п.) "неформальная" сфера деятельности рабочих играет большую роль в их неготовности к коллективным действиям и сопротивлению. В этой сфере они действуют чаще всего либо в одиночестве, либо в рамках "неформальных" сетей, что не способствует структуризации какой-то социальной группы, не говоря опять-таки о классе. Извлекая какую-то выгоду от своих "неформальных" практик, они предпочитают индивидуальные способы "выкручивания" коллективной борьбе. Они действуют либо тайным образом, либо по крайней мере негласно, что прямо препятствует публичным выступлениям. В своих "неформальных" практиках рабочие даже иногда находятся в конкуренции между собой (за выгодное положение по отношению к начальству, за лучшие заработки и т.п.), что идет в разрез с минимальной солидарностью. Они тоже попадают в зависимость от хозяев "неформальных" сетей и нередко становятся заложниками общей "неформальной" системы, что не дает им возможности выступить против этой самой системы. Вступая в "неформальное" измерение системы, они выходят из-под сферы влияния профсоюзов и прочих формальных институтов коллективной защиты. Если учесть, что они тратят много усилий и времени в своих "неформальных" практиках, нетрудно понять, насколько их не привлекают коллективные действия. В данной ситуации массовые социальные акции протеста мало вероятны до тех пор, пока участие рабочих в "неформальной" сфере продолжается, или пока профсоюзы не будут заниматься этой сферой, оглашая "неформальные" практики со всеми ее последствиями для рабочих, пока никто не будет пытаться организовать "неформальных" тружеников.
Получается, что неформальная сфера является основной логикой функционирования новой российской системы. Рабочие участвуют в ней в полной мере. Благодаря этому они получают какие-то ресурсы и тем самым придают прочность системе. Но при этом система их сбрасывает в большую нестабильность и уязвимость, поскольку они вписываются в нее, становясь гибкими и пластичными, отказываясь от формальных минимальных гарантий и защиты. Они скорее приспосабливаются, а не пытаются повлиять на структурирование системы. Таким образом, система приобретает устойчивость, залог которой - пластичность и гибкость рабочих.
Такая схема также наблюдается в западных странах, где "флексибильность" становится не только новым способом управления рабочей силой, но и новой идеологией капитализма (15), призывающей трудящихся перестать препятствовать свободе рынка и гибко подчиниться движениям капитала. Иначе говоря, это значит, что они должны согласиться на снижение зарплаты, если рентабельность капитала падает, на мобильность, если капитал перемещается, на неполную занятость, если конъюнктура ухудшается. Новая капиталистическая идеология выступает против всех прежних завоеваний западного европейского рабочего движения, рассматривая их как препятствия к человеческой пластичности. Но, на примере России, где человеческая гибкость достигла уже громадного масштаба, можно судить о разрушительных последствиях такой тенденции. Для некоторых - высокая степень гибкости действительно освобождает. Но для всех, у которого нет капитала (16), гибкость означает не что иное, как подчиненность и утрату минимальной свободы, возможности как-то управлять своей жизнью.
Поскольку от коллективных действий все же зависит улучшение положения подчиненных в сложившейся системе социальных отношений доминирования, вопрос о "неформальности" является центральным в перспективе реструктуризации общества. Пока этот вопрос умалчивается, это означает идеологическую победу правящих групп сегодняшней российской системы.
Примечания
1. Данные статьи исходят из анкетирования, которое проводил автор с 1993 г. на 12-ти российских предприятиях. В ходе исследований были использованы методы "глубоких" интервью, структурированных интервью и даже включенного наблюдения. См.: Clement К. Les ouvriers russes dans la tempete du marche (1989-1999) (Российские рабочие в шторме рынка). Paris, 2000.
2. Анализ практик рабочих и их подчиненного положения во многом носит дух теории французского социолога П. Бурдье. См.: Бурдье П. Практический смыл. М., 2001.
3. Castells М. Network society. Oxford, 1996.
4. The Informal Economy, Studies in Advanced and Less Developed Countries / Ed. by M. Castells, A. Portes, L.A. Benton. Baltimore; London, 1989.
5. Неформальная экономика / Ред. Т. Шанин. М., 1999.
6. Cм.: Rolle Р. Ou va le salariat? (Куда идет наемный труд?) Lausanne, 1996.
7. См.: Шабановой М.А. Проблема институционализации неправовых практик в сфере труда // Бюллетень ВЦИОМ, 2002.
8. См.: Капелюшников Р. Российский рынок труда: адаптация без реструктуризации // Некоторые аспекты теории переходной экономики / Ред. В. Мартынова. М., 1999; Gimpelson V., Lippoldt D., Labour Restructuring in Russian Enterprises. A case Study. Paris, 1996; Standing G. Russian Unemployment and Enterprise Restructuring: Reviving Dead Souls. Geneva, 1997; Клопов E. Вторичная занятость как форма социальной трудовой мобильности // Социологические исследования. 1997. ¦ 4.
9. См., среди множества работ: Sennet R. The Corrosion of Character. The Personnal Consequences of Work in the New Capitalism. N.Y., 1998; Appay B., Thebaud-Mony A. Precarisation sociale, travail et sante Социальная непрочность, труд и здоровье). Paris, 1997; Changing production relations: a global perspective / Ed. by J.Shor, J.I. You. London, 1996; Clot Y. Le travail sans l'homme? Pour une psychologie des milieux de travail et de vie Работа без человека? (Психологический подход к трудовым и жизненным средам). Paris, 1998; Castel R. Les metamorphoses de la question sociale (Метаморфозы социального вопроса). Paris, 1995.
10. Покровский Н.Е. Транзит российских ценностей: нереализованная альтернатива, аномия, глобализация // Глобализация и постсоветское общество / Ред. А. Согомонова и С. Кухтерина. М., 2001. С. 59.
11. Boltanski L., Chiapello Е. Le nouvel esprit du capitalisme (Новый дух капитализма). Paris, 1999; Валлерстейн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. М., 2001.
12. Uncertain Transition. Ethnographies of Change in Postsocialist World / Ed. by M. Burawoy and K. Verderey. N.Y.; Oxford, 1999.
13. Исследование о трудовых отношениях, проводимое в рамках Центра исследования социальных трансформаций РАН с сентября 2001.
14. См., например: Burawoy M., Krotov P. The Soviet Transition from Socialism to Capitalism: Worker Control and Economic Bargaining in the Wood Industry // American Sociological Review. 1992. Vol. 57. ¦ 1. P. 16-38; Lewin M. The Making of the Soviet System. N.Y., 1985.
15. Boltanski L., Chiapello E. Op. cit.
16. Имеется в виду, в соответствии с социологией П. Бурдье, не только материальный капитал, но и социальный, культурный, политический.