- Э, ты куда!? Пешком здесь нельзя.
Час ночи. Беспорядочная очередь из фур. Сетка-рабица. Пост Яраг-Казмаляр. Российско-азербайджанская граница.
Таксист, привезший меня из Махачкалы, окликает и ведет к другой машине. Маленький спортивного вида парень, лузгая семечки, быстро укладывает наши вещи в багажник, – надо срочно ехать, пока проезд свободен.
За почти двести километров от Махачкалы до границы – четыреста рублей с человека в машине. За предстоящие восемьсот метров – двести. Пешком нельзя. Думать не успеваю.
Почти уже въехали на территорию пограничной полосы:
- Э, б…, ты куда, б..., едешь? Уткнись в бок!
Через несколько минут езды задом удается найти этот «бок» на дороге, огороженной колючей проволокой. На вопрос водителя к пограничникам, что происходит, получаем поток отборного мата. После замечания, что здесь женщины, узнаем, что по встречной полосе едет «КАМаз».
Парень выскакивает из машины, минут пять, опять-таки лузгая семечки, о чем-то болтает с такими же предприимчивыми молодыми людьми. Череда ненормативной лексики в нашу сторону возобновляется – можно ехать. «КАМаз» не проезжал…
Азербайджанцы – муж, жена и дочь (а, может, мать – разобрать не возможно, да и не имеет значения здесь), сидящие на заднем сиденье, отказываются выгружать свои восемь сумок – одна из них стоит там, где должны быть мои ноги. Водитель предлагает дать ему лишние деньги, чтобы договориться с таможней и провезти вещи без проверки. Женщина решает разобраться сама. Разобралась: двести рублей в верхний ящик стола. Мой рюкзак тоже проходит без досмотра – он где-то под семью сумками в багажнике…
- Какая у тебя валюта с собой?
Рубли и кредитная карта.
- Умная девочка!
Думать не успеваю…
***
Последние триста метров до азербайджанского поста проезд закрыт – только пешком. Тетка с заднего сиденья требует ехать дальше. Перед подошедшими пограничниками ее глаза наполняются слезами: «На похороны еду». Едем дальше.
С рюкзаком в руках оказываюсь у входа в пограничный пункт: он закрыт – перед дверью протянута цепочка, стоит охранник. Через минуту тетка и двое других с заднего сиденья с причитаниями и сумками пролазят под цепочкой. Что-то говорю молодому охраннику по-русски, он мне по-азербайджански – друг друга не понимаем. Иду дальше.
***
- Девушка, а что вы в Армении делали?
- Ехала транзитом в Грузию – прямого авиасообщения с Тбилиси после войны нет.
- Родственники, друзья, знакомые в Армении есть?
- Нет.
- Вы же понимаете, почему мы у вас спрашиваем – у нас война с Арменией. На армянской границе у вас, наверное, то же самое было в связи с нашими штампами в паспорте.
Не было. Слова никто не сказал ни про азербайджанские штампы, ни про турецкие визы. Вслух не говорю ничего.
Мой паспорт уносят – нужно отксерокопировать армянские штампы.
- А у нас с вами пока есть время поговорить. Что вы про Азербайджан думаете, какая страна у нас?
- Баку – очень красивый город.
- Вы тоже замечательно выглядите. У вас молодой человек есть?
- Да.
«И он – армянин», – неприлично, но опять про себя – второй час ночи. Скорее бы проехать…
- Знаете, как здесь скучно работать: девяносто пять процентов – челноки.
С паспортом в руке, в два часа ночи, сажусь в машину до Баку. Пятьсот рублей. Можно выдохнуть…
***
И чего, спрашивается, удивляюсь – не первый раз уже здесь. Но привыкнуть к такому не получается. Пока.
В июле прошлого года, отдыхая в чудесном дагестанском городе Дербент, решили навестить в Баку друга моего молодого человека. На поезде – ночь пути и за гостиницу платить не надо.
Поезд «Ростов-Баку» остановился и из двери нашего последнего вагона вывалился проводник: рубашка с большим жирным пятном не застегивалась на животе, под глазом – уже желтеющий синяк. Он был пьян. Кричать он начал сразу – сразу, как только открыл паспорт:
- Армянин??!! Он никуда не поедет!
- Почему?
- Ты что, не понимаешь: он – АРМЯНИН! У меня сына в Карабахе убили.
- Нам очень жаль…
Мой друг со вторым проводником – интеллигентного вида дедушкой – идут к начальнику поезда. Тот, выслушав проблему, пожимает плечами: «Попробуйте сесть в вагон».
До отправления минута, на крики проводника приходит милиция. Вникнув в суть происходящего, не очень деликатно предлагают проводнику заткнуться и делать свою работу – у пассажира есть билет.
Наше купе в плацкартном вагоне возле проводников. Белье не дают – «все равно сейчас ссажу». По стенам тут и там пробегают тараканы, руки липнут к столику.
Под крики о том, что как могла в голову армянину прийти мысль поехать в Азербайджан и что все армяне должны ответить за смерть сына получаем совет от проводника-интеллигента: пойти к начальнику поезда и попроситься в другой вагон – здесь нам проблемы обеспечены.
Штабной вагон пьян. Какой-то человек – узнать, где же начальник поезда ни у кого не получается – говорит, что мы можем переехать в СВ, доплатив, естественно…
На обратной дороге пытаюсь поговорить с проводником соседнего вагона – он все понимает, но ему здесь дальше работать и зачем портить отношения с коллегой…
Первый раз высадить нас проводник попытался уже через пятнадцать минут, на российской границе. Пограничники, глянув в паспорт, пожелали удачи. Пожалуй, это было единственное благостное впечатление от наших стражей рубежей родины. Хотя нет, еще одно – все те два часа, что они были в вагоне, частота и громкость высказываний нашего проводника относительно моральных и этических качеств армян заметно снизились.
А в остальном – два часа того, что плохо укладывается в голове даже с опытом пересечения границ с другими бывшими союзными республиками.
Проверка документов началась и сопровождалась постоянным жужжанием, издаваемым людьми в зеленой форме: «Двести рублей, двести рублей, двести рублей…».
- Чеченка? Двести рублей. Куда едешь? В Баку – зачем? Детей лечить? Любят вас там, чеченцев.
Штамп в паспорт.
- Что в России делали? Двести рублей. На стройку в Ростов ездили – конечно, все вы, азербайджанцы, к нам работать едете.
Штамп.
- А что это у вас так много виз в паспорте? Что это вы все ездите?
Штамп.
У нас двухсот рублей не спросили…
- Эй, ты, разговорчивый! Двести рублей. Как за что? Налог! Что значит какой? Пограничный!
Пятьдесят четыре места в вагоне, минус нас двое, минус еще сколько-то – не все давали по двести – итого, чуть меньше десяти тысяч с одного вагона.
Еще час ушел на проверку всех щелей и ящиков в вагоне. Наконец, в люке, под полом нашли – большой кусок масла. Проводник просит кого-то из пассажиров сказать, что это его. Видимо, пятно на рубашке как раз этим маслом и поставил.
- Этот проводник, он негодяй просто – с меня денег содрал: оказывается на маленького ребенка, даже если он без места, нужно было бесплатный билет брать, а поезд уже отходил – шестьсот рублей взял.
Наконец, азербайджанский пост – уже все безразлично, скорее бы разрешилось. Проводник приводит людей в форме:
- Вот они! П…сы!
Взглянув на паспорта, нам предлагают выйти с вещами.
Маленький вагончик внизу железнодорожной насыпи. Обертки, пачки от сигарет, бутылки вокруг. Едва успеваем отпрыгнуть – из дверей выплескивают помои. Штаб пограничников.
Просят остаться у входа. Рядом стоит молодой боец, его то и дело зовут то внутрь вагончика, то откуда-то со стороны поезда. Только через пять минут понимаю, что его оставили нас охранять, а шпыняют старшие по званию – принести воды, сигарет, передать бумажку. Отбегая он каждый раз кричит нам что-то по-азербайджански – просит никуда не уходить.
Расспрашивают, куда, зачем и к кому мы едем.
- К другу, азербайджанцу, работали много лет вместе как журналисты. Его брат долго жил у меня в Москве, недавно умер – хочу хоть на кладбище побывать.
Имя, телефон друга.
Уходят. Еще десять минут.
- Вы, Варвара, можете ехать дальше, а вам во въезде отказано.
- Можно поинтересоваться, почему?
- Как почему?! Вы еще спрашиваете? Вы – армянин! У нас война с Арменией.
- Я – гражданин России, родился и вырос в Москве.
- Вы, армяне, где ни живете, везде собираетесь и ноете про свой геноцид. Жаль, что вас всех тогда, в пятнадцатом году, не дорезали!
- Можно бумагу о том, что мне отказано во въезде?
- Какую бумагу? Проваливайте в свою Россию!
Переспрашиваем друг у друга номер российского консульства в Азербайджане. Еще пять минут и тот же офицер погранслужбы выносит оба паспорта и бумагу с отказом – в письменном виде без объяснений. Поезд давно уехал – вместе с ним наши билеты.
Обратно к российской границе нас провожает парень лет тридцати в пограничной форме. Отойдя метров тридцать, заговаривает:
- Ну не реагируйте вы так.
Я, правда, в какой-то момент общения с пограничниками сильно завелась и предложила не изображать больше, что в Азербайджане демократия, и они полноправные члены Совета Европы…
- Понимаете, если кто-то из них бы сейчас вас пропустил, его бы завтра уволили. Сам понимаю, как это все выглядит. Знаете, я когда приезжаю в Россию, мы там сидим вместе с приятелями армянами, пьем вместе. Возвращаюсь – и сразу как отрезало.
Перед входом на российский погранпост шесть или семь женщин с сумками: их тоже только что сняли с электрички в Баку – видимо, с документами что-то не в порядке. Нас проводят, женщинам говорят ждать утра и прихода начальства – они с точки зрения пограничников не понятно как оказались в нейтральной зоне. А у нас - бумага и два штампа о въезде и выезде из Азербайджана в моем паспорте, нам – можно.
Россия. Дагестан. Три часа ночи. Пустая второстепенного значения трасса вдоль железнодорожного полотна. Что происходило до утра – другая история, уже не с Южного Кавказа.
***
Апрель 2009. В этот раз одна, въехала. «Дорога с твёрдым покрытием», сиречь асфальтом, без ям – трасса «Ростов-Баку», – теперь единственная связывает Россию с Южным Кавказом, и дальше, с Ираном и Турцией.
Точнее, не со всем Южным Кавказом – только с Азербайджаном и Грузией. Армянам здесь никак. Единственная из четырех: по берегу Черного моря теперь можно доехать только до абхазо-грузинской границы, по Транскавказской магистрали – до юго-осетино-грузинской, по Военно-грузинской дороге – до российско-грузинской. Дальше все перекрыто.
Если до августовской войны прошлого года в Грузии закрывали глаза на полулегальный проезд армян через Южную Осетию и дальше через Тбилиси в Армению, то теперь – все.
***
Двое парней на заднем сиденье по-русски не говорят. Водитель сокрушается, что нет больше Советского Союза: не думал раньше даже, где граница между всеми республиками. Да и в Россию на заработки было проще ездить, – виз не надо, билет на самолет на одну зарплату спокойно покупал.
К пяти утра - в Баку.
***
Дома у подруги учусь заваривать чай по-азербайджански. Джамиля параллельно разговаривает по телефону.
- Знаешь, я в свои сорок пять азербайджанский выучила нормально только несколько лет назад. До этого не нужен был. У нас, в городе когда жили, родители-учителя, дома по-русски говорили. Когда в Баку учиться приехала, тоже все по-русски. Хотя это, наверное, нехорошо – с языком мы и культуру свою теряли. Сейчас много молодежи по-русски не говорит уже, особенно в селах, небольших городах. Но, знаешь, в последнее время становится буквально модным, если у ребенка будет русский учитель – думаю, здесь и вопрос качества образования, и знание языка. А то получается, русский потерялся, а на его место ничего не пришло. Английский уже многие знают, но это совсем не массово пока. А как даже с теми же грузинами общаться?
На стене висит фотография: Джамиля рядом с памятником Имаму Шамилю в ее родном городе Закаталы. Это единственный памятник Шамилю – знаменитому аварцу, двадцать пять лет, с 1834 по 1859, правившему самостоятельным исламским государством на территории Кавказа. Закаталы – район проживания аварцев в Азербайджане. На открытии памятника в 92-м был Джохар Дудаев.
– Мой одноклассник – один из активистов аварского движения в Азербайджане. Мы друзья, но в какой-то момент я с трудом с ним общалась, – не могла постоянно слушать про независимость аварцев. Нет, ты не подумай, я прекрасно знаю, что у нас в стране аварцам не так сладко, – их заставляли азербайджанцами записываться, почти не допускали в управление в регионе. Но когда они добились открытия школ с обучением на аварском, через год эти школы опустели – родители поняли, что дети, учившиеся на аварском, потом никуда не устроятся. Не знаю, может, в Дагестане, где большая часть аварцев живет, можно как-то, то здесь с аварским – никуда.
***
Теплый южный город с пальмами и морем. Солоноватый воздух, все цветет. Лес подъемных кранов в порту, фонтаны, национальные флаги, старая крепость, районы застройки XIX века, строящиеся дороги, новые супермаркеты, маленькие лавочки с мешками фасоли, макарон, нута. Покупаю сушеную дыню – не то чтобы хочу, просто вижу в первый раз. Очень красивый город.
На здании вокзала висит большой портрет Гейдара Алиева.
- А «ваше все» у вас еще долго будет висеть?
Моя спутница моментально переходит почти на шепот:
- Теперь – всегда.
В марте в стране прошел референдум, позволивший президенту Ильхаму Алиеву оставаться на посту больше двух сроков…
***
Гуляем по набережной. Двое моих спутников по местным меркам выглядят странно: мусульманские шапочки, длинные бороды, свободные штаны и рубахи с длинными рукавами, у мужчины помоложе штаны заправлены в носки – картинный ваххабит.
- Дудаев к власти пришел, и я сразу в Чечню приехал, до этого в Самаре жил.
Бывший член ичкерийского правительства уже девять лет живет с семьей в Баку.
- В Чечне сейчас страшные люди управляют, но еще совсем не все потеряно – мы еще придем к власти. Если только понадобится, то наши через несколько месяцев смогут взять город. Мы еще будем независимы.
- А как же Доку Умаров? Он же заявил, что «проект Ичкерия» закончился, теперь только Кавказский Эмират.
- Умаров ошибся. Но молодежь-то идет в горы, чтобы бороться за независимость. Если бы нам сразу не мешали, мы смогли бы жить сами – у нас столько нефти, что республику можно было бы кормить еще очень долго!
- А здесь вы чем занимаетесь?
- Мы помогаем беженцам из Чечни – их до сих пор много остается, еще и новые приезжают. Собираем и распространяем информацию о нарушениях их прав здесь. Азербайджанские власти выдают чеченцев даже не по запросу Генеральной прокуратуры России, а просто чеченской прокуратуры, – себя бы хоть уважали! А что в Чечне с этими людьми делают, страшно даже представить.
Действительно, страшно. Действительно, не приведи в Чечне оказаться родственником человека, ушедшего в боевики, – дома таких людей в республике сейчас горят с завидной регулярностью. Но вот почему эти люди уходят, – а тем более, за что именно они теперь сражаются, – на эти вопросы мало кто готов ответить.
В разговоре меня не покидает ощущение, что на дворе 20-е годы прошлого века, мы беседуем в каком-нибудь Париже, а передо мной – представитель белой эмиграции: совесть, переживания за свою страну, и полная оторванность от того, что же там на самом деле происходит. Мой спутник долго рассуждает о чеченских традициях, но, кажется, совсем не представляет, чем наполнились головы соотечественников за девять лет его отсутствия, и что они теперь думают о независимости.
***
В центре старого Баку – большая старая армянская церковь. Окна и двери заколочены, но само здание стоит. Пока стоит. Осенью 2007-го для строительства автострады была снесена часть христианского кладбища почти в центре Баку. Большинство родственников из Армении для перезахоронения приехать не смогли…
***
- Знаете, когда в 88-ом в Сумгаите все эти события были, мой муж пришел домой и сказал, что для нас это просто так не пройдет. Мы помогали тогда армянам уехать отсюда, покупали какие-то продукты в дорогу – больше все равно ничего сделать не могли. А потом был Карабах.
Погромы и убийства армян в течение трех дней февраля 1988 года в промышленном городе Сумгаит недалеко от Баку стали едва ли не первым массовым взрывом этнического насилия в новейшей советской истории. Попытки Москвы скрыть произошедшее вместо расследования преступлений, бытующее мнение о причастности властей к организации погромов привели в дальнейшем к еще большей эскалации событий в Нагорном Карабахе и в Армении, и к действительно большой крови.
***
На днях Турция заявила о готовности развивать отношения с Арменией, в перспективе – открытие границы. У Армении появился шанс выбраться из геополитической изоляции, – сейчас открыта только граница с Грузией и небольшой участок границы с Ираном.
Знакомый бакинский правозащитник в связи с этим призывает общественные организации обратиться к властям Азербайджана с требованием: перекрыть подачу газа и нефти в Турцию.
- У нас же теперь вообще не будет возможности давить на Армению! Я сейчас говорю даже не о Карабахе, но пусть вернут семь оккупированных районов вокруг. …В конце концов, у меня там два завода!
В сентябре 2008 года в Баку во время российско-грузинской встречи общественников, журналистов и политологов азербайджанские коллеги говорили, что всячески поддерживают Грузию, – морально, если будет возможность, материально, – но не нужно ожидать от них публичного заявления своей позиции по этому поводу: дескать, сами понимаете, – нам не нужно ругаться с Россией. И грузинские коллеги понимали…
Интересно, возможно ли вообще разделение на политиков и «общественников» или политикой занимаются все?..
Здесь, на Кавказе, где такая вот «политика» скальпелем прошлась почти по каждому, о ней знает и говорит, кажется, каждый. Из когда-то многонационального прекрасного города Баку «политика» сделала город с заколоченными церквями и сносимыми кладбищами. Из прекрасного многонационального Грозного – пластиковый, восстановленный из руин, почти со стопроцентным чеченским населением город с возвышающейся над ним гигантской мечетью о четырех минаретах. Эта «политика» наполнила весь Кавказ беженцами и опустошила целые районы, перекрыла границы и сделала мертвыми автострады, поселила мужей и жен разной национальности по разные стороны перекрытых границ, а их детей сделала «белыми воронами» везде.
***
Ночной автобус на Тбилиси.
В придорожной чайхане угощают вкусным черным чаем. Чай надо пить здесь. Не знаю, почему так получается, но в Азербайджане и Дагестане ни разу не довелось попить хороший кофе. А в Грузии не могу пить чай.
Из придорожной тьмы прожекторы выбивают гигантский портрет Гейдара и Ильхама Алиевых.
Гуляют утки.
На границе соседки по автобусу видя в руках пограничника мой российский паспорт, на плохом русском объясняют, что мне нужно быстро идти вперед на грузинский пост получать визу, а то весь автобус будет меня ждать. Уже отходя, слышу:
- Давай быстро отсюда!
Ничего личного, – полагаю, жителей своей страны азербайджанский пограничник провожает почти теми же словами.
