18 августа 2009 года де-юре завершился процесс выхода Грузии из Содружества независимых государств (СНГ). Начало ему было положено в последний день прошлогодней «пятидневной войны». 12 августа 2008 года президент Грузии Михаил Саакашвили заявил, что его страна не будет оставаться в одной организации с «оккупантами». По мнению грузинского лидера, выход из СНГ означает для Грузии окончательный разрыв с советским прошлым: «После того, как будет оформлено решение о выходе из СНГ, мы помашем рукой Советскому Союзу. Несколько лет назад Владимир Путин сказал, что развал СССР - это ошибка ХХ века, а мы так не считаем, мы никогда не вернемся во времена СССР». Через два дня национальный парламент единогласно (117 голосами) принял решение о начале процедуры выхода из СНГ, а 18 августа Исполком Содружества был уведомлен об этом решении нотой грузинского МИДа.
В соответствии со статьей 9 первого раздела Устава СНГ, государство вправе покинуть Содружество в одностороннем порядке. Для этого оно должно уведомить организационные структуры СНГ за 12 месяцев до выхода. При этом обязательства, возникшие в период участия в Содружестве, сохраняются до их полного выполнения. Таким образом, выход Грузии из СНГ вовсе не означает полного выхода из всех 598 документов, которые подписал официальный Тбилиси за все годы пребывания в рядах Содружества. Однако из основополагающих договоров, таких как «Соглашение о создании СНГ» (принято 8 декабря 1991 года), Устав СНГ (принят 22 января 1993 года), «Договор о создании экономического союза СНГ» (заключен 24 сентября 1993 года) Грузия вышла. Просьба Грузии о выходе из Содружества была удовлетворена еще в октябре прошлого года в ходе заседания Совета министров стран-членов СНГ. Таким образом, 18 августа 2009 года истек срок, предоставленный для завершения всех необходимых формальностей.
Столь затянутая процедура была выработана в силу нескольких соображений. Во-первых, политические системы в республиках бывшего Советского Союза предельно персонифицированы. Следовательно, многие ключевые решения принимаются не на институциональной основе, а эмоционально. За год эмоции могут пройти, рациональные соображения возьмут верх, и то или иное решение может быть отменено или пересмотрено. Во-вторых, в случае изменения субъектов власти внутри той или иной республики может произойти существенная корректировка внешнеполитического курса. Подобного рода истории в постсоветских государствах не раз случались. Однако нынешний случай с Грузией и СНГ - особый сюжет в новейшей истории этого кавказского государства. Вне зависимости от отношения к персоне третьего грузинского президента и к его взаимоотношениям с оппозицией, стремление покинуть Содружество является на сегодняшний день предметом консенсуса для политического класса Грузии. Из дружного хора голосов (представляющих и власть, и оппозицию), говорящих о закономерности и правильности «развода» Грузии с СНГ, выделяются разве что несколько позиций. «На мой взгляд, не следовало так срочно принимать решение о выходе», - заявил второй президент Грузии Эдуард Шеварднадзе. С его точки зрения, СНГ в целом поддерживал стремление его страны к сохранению территориальной целостности, а также предоставлял единые транспортные, технические (например, в вопросах авиационных перевозок), образовательные стандарты для бывших советских республик. Ему вторит дипломат, последний постоянный представитель Грузии при СНГ Зураб Хонелидзе: «Выход Грузии из Содружества только освободит Россию от многих обязательств, в том числе по признанию в рамках этой организации территориальной целостности Грузии. Мы могли еще использовать площадку СНГ, добиваясь чего-то полезного для нашей страны». Однако повторимся еще раз. Данные мнения (в особенности же позиция Эдуарда Шеварднадзе, приведшего Грузию в ряды СНГ) не определяют сегодня умонастроений грузинского политического и экспертного сообщества.
Сейчас в отношении к проблеме «Грузия и СНГ» в бывшей республике советского Закавказья доминируют два тезиса. Суть первого такова: Грузия не по своей воле вступила в Содружество, это решение было ей навязано извне, а потому в 2009 году происходит просто восстановление справедливости и естественного порядка вещей. Второй тезис увязывает выход Грузии из СНГ с судьбой всего Содружества в целом. По мнению многих грузинских экспертов и политиков, после уменьшения СНГ на одного члена данную организацию ожидает печальный конец. Выход кавказской республики из Содружества является прецедентом, который будет использован наиболее «проблемными» участниками этой организации, имеющими сложные взаимоотношения с Россией (Украиной, Молдовой, Азербайджаном, Туркменистаном).
И хотя данные выводы не следует переоценивать, для них есть определенные основания. Напомним, что еще на Казанском саммите Содружества (26 августа 2005 года) Туркменистан заявил, что будет участвовать в СНГ в качестве «ассоциированного члена». Непростой является история взаимоотношений СНГ и Украины, поскольку эта страна так и не ратифицировала Устав СНГ (то есть в строгом формально-правовом смысле она не может считаться членом этой организации). И это только формальная сторона вопроса, не считая, мягко говоря, неоднозначных личных отношений российского тандема и украинского президента, а также широкого спектра вопросов (от пребывания Черноморского флота в Севастополе, статуса русского языка на Украине до «политической историографии»). Многое в отношении к СНГ в позиции Азербайджана будет определяться динамикой карабахского урегулирования, а потому и здесь нельзя исключать любых изменений, включая и «развод» с Содружеством.
Однако «грузинская история» в СНГ представляет собой не только и не столько прецедентный интерес (как паттерн для возможного повторения другими членами Содружества), сколько любопытный с экспертной точки зрения “case study” этнополитического самоопределения посткоммунистического государства на пространстве бывшего Советского Союза. В своем исследовании «Грузия после «революции роз»: геополитическое затруднение и последствия для политики США» известный шведский политолог Сванте Корнелл делает следующий вывод: «Начиная с периода «перестройки», Грузия была в наибольшей степени сориентирована на достижение независимости в бывшем Советском Союзе. В позднесоветский период у нее было сильнейшее стремление к самоопределению, в начале 1990-х гг. она была государством, непреклонно отвергающим членство в Содружестве независимых государств (СНГ). Позже она оставалась среди наиболее прозападных государств СНГ, демонстрируя североатлантические амбиции больше, чем другие постсоветские государства». Все это, по мнению Корнелла, сближает Грузию «не с соседними республиками или другими членами СНГ», а с тремя прибалтийскими республиками. Различие же между Грузией и странами Балтии, считает шведский ученый, в том, что Латвия, Литва и Эстония «смогли достичь своих целей только при устном и политическом неодобрении со стороны России, тогда как в Грузии Москва использовала намного больше силовых элементов для того, чтобы удержать эту страну от следования собственному пути». Данная позиция разделяется многими представителями европейского и американского экспертного и академического сообщества (включая и политологов «влияния»). Схожие прибалтийско-закавказские параллели выстраивали также такие известные специалисты, как Владимир Сокор, Зейно Баран, Стивен Бланк, Ариэль Коэн, Фредерик Старр, Стивен Джонс и многие другие, полагающие, что определяющим фактором в геополитическом позиционировании Грузии является ее демократический выбор и неприятие его имманентно «имперской Россией». Ради объективности следует сказать, что далеко не все эксперты в США и в Европе дают столь однозначную картинку постсоветской грузинской политики. Чарльз Кинг, Чарльз Капчан, Оксана Антоненко, Юджин Румер отмечают, что на поведение Грузии, как внутри страны, так и во внешней политике, серьезное влияние оказывали процессы формирования нации-государства (провоцировавшие конфликтность как с автономиями, так и с могущественным соседом – Россией).
В самом деле, в отличие от Белоруссии, Казахстана, республик Средней Азии или Украины Грузия не столько реагировала на распад СССР, сколько сама его продвигала. Армения и Азербайджан стоят особняком. Изначально оба соседа Грузии вели внутрисоюзный спор за юрисдикцию над Карабахом и перешли к антисоветской повестке дня только тогда, когда потеряли надежду заполучить центральную власть в свои безоговорочные союзники. Пойдя по пути «восстановления» своей государственности (то есть выстраивания политико-правовой преемственности с первым грузинским национальным государством - Грузинской Демократической Республикой образца 1918-1921 гг.), Грузия, естественно, стремилась к радикальному разрыву с любыми интеграционными проектами на территории бывшего Советского Союза. Именно поэтому 21 декабря 1991 года грузинской делегации не было при подписании Алма-Атинской Декларации, в которой закреплялись принципы и цели СНГ. В этом смысле Грузия действительно напоминала три прибалтийские республики. Однако дальше начинаются существенные различия. Начав «восстановление» своей государственности, Грузия упустила такие важные моменты, как границы и автономии в своем составе. То есть то, что было создано в советские годы, оказалось невозможно отменить одним росчерком пера. Стремление к игнорированию всего советского при выборе модели национального строительства привело в Грузии к «восстановлению» конфликтов, существовавших и в период «первого государства» в 1918-1921 годов. К разводу с Советским Союзом Грузия подошла, уже имея на своей территории два неразрешенных конфликта (грузино-абхазский и грузино-осетинский) с жертвами (события 1989 года в Абхазии и января 1991 года в Южной Осетии). И истоки этих конфликтов надо искать не столько в «имперской мести», сколько в неумении национальной элиты учесть права этнических меньшинств и радикальном этнонационализме этой самой элиты. К этому же добавлялось неумение соотносить национальные амбиции с экономическими и геополитическими реалиями.
Первым президентом независимой Грузии стал Звиад Гамсахурдиа, который сначала был избран на высший пост Верховным Советом республики 14 апреля, а затем победил на всеобщих выборах 26 мая 1991 года. Будучи радикальным этнонационалистом, проводником политики «Грузия – для грузин», ответственным за развязывание грузино-осетинского конфликта, Гамсахурдиа оказался крайне слабым и неэффективным администратором. Свое недолгое президентство он построил на идеологии «осажденной крепости», борьбы с «имперскими происками», что имело катастрофические последствия для экономики страны. По справедливому замечанию известных грузинских экономистов Владимира Папавы и Теймураза Беридзе, «остро негативное воздействие оказала на Грузию экономическая самоизоляция: весной 1991 года был взят курс экономического противостояния с Россией. В результате изолированной оказалась отнюдь не Россия, а сама Грузия. На период искусственного «блокадного» противостояния пришлась первая значительная волна разрыва существовавших в течение десятилетий экономических взаимосвязей Грузии с другими республиками бывшего СССР». В течение нескольких месяцев Гамсахурдиа умудрился поссориться с большей частью своих вчерашних соратников (Тенгиз Сигуа, Тенгиз Китовани). Применение же репрессий против своих оппонентов (Георгий Чантурия, Георгий Хаиндрава), разгон митинга 2 сентября 1991 года сделали действия оппозиции более радикальными и жесткими. Оппозиционные выступления и силовые действия властей осенью 1991 года привели к столкновениям между противоборствующими сторонами. Началась трехмесячная осада Дома правительства Грузии. 21 декабря 1991 (в день подписания Декларации в Алма-Ате) части грузинской Национальной Гвардии под предводительством Тенгиза Китовани подняли мятеж, впоследствии поддержанный вооруженными формированиями «Мхедриони» Джабы Иоселиани. 6 января 1992 Гамсахурдиа и члены правительства были вынуждены покинуть Грузию. Таким образом, «развод» с Советским Союзом сопровождался для Грузии не только этническими противоборствами, но и внутренним противостоянием, которое создало для этой страны серьезнейший комплекс отсутствия легитимности высшей государственной власти. До сих пор ни один президент этой страны, начиная с Звиада Гамсахурдиа, не передавал свой пост преемнику на основе правовых механизмов.
Именно этот контекст первых лет независимости (а не пресловутая «рука Москвы») заставил Грузию искать помощи в СНГ. Напомним также, что в начале 1990-х г. и страны Запада не проявляли к постсоветским республикам (и уж тем более к этническим конфликтам внутри них) большого интереса. Даже в 1996 году видный американский дипломат и аналитик Дэвид Марк в статье «Россия и новое Закавказье» (опубликована во влиятельном издании “Foreign Policy”) говорил о необходимости «осуществлять такую политику, которая укрепила бы стабильность всех режимов власти в Закавказье, не оспаривая очевидное доминирование России. И не принимая на себя политических обязательств (курсив наш - С.М.)». Таким образом, реального выбора для Грузии в тех условиях не было. Решение присоединиться к СНГ Эдуард Шеварднадзе (сменивший на высшем государственном посту Гамсахурдиа сначала в качестве председателя Госсовета, а потом спикера парламента) принял 8 октября 1993 года, когда война в Абхазии была проиграна (а разводить противоборствующие стороны никто, кроме России, не мог и не хотел). Весной 1994 года тогдашний Генеральный секретарь ООН Бутрос Гали представил в Совет Безопасности отчет, в котором заявил, что на территории Грузии отсутствуют условия для ввода на ее территорию де-юре войск ООН. По его мнению, задача поддержания мира могла быть решена российскими войсками (возможно впоследствии под флагом ООН или в составе ее контингента). И эта позиция репрезентативна для понимания «интереса» мирового сообщества к проблемам Грузии в то время. Но помимо войны в Абхазии в Грузии шла гражданская война между сторонниками Шеварднадзе и звиадистами. Наступление сторонников Гамсахурдиа удалось остановить с помощью России только 20 октября, а разгромить 31 октября 1993 года (их остатки были разбиты в начале ноября того же года).
Решение о приеме Грузии главы государств СНГ приняли 3 декабря 1993. Спустя некоторое время, 1 марта 1994 года парламент Грузии утвердил это решение. Следует сказать, что реакция парламента на вступление в СНГ была довольно мягкой (что не очень вяжется с «балтийскими» параллелями). Тогда 124 депутата высказались за вхождение Грузии в состав Содружества, 47 - против, 4 воздержались. Интересно и то, что в 1994 году этот шаг Шеварднадзе поддержал и ныне покойный Тамаз Надарейшвили (на тот момент лидер грузинской общины Абхазии, возглавлявший «Абхазскую автономию» «в изгнании»). Несогласная с решением «белого лиса» Национально-демократическая партия, хотя и вышла из состава тогдашней правящей коалиции, заявила, что не будет требовать отставки Шеварднадзе и выводить народ на улицы. Были в 1994 году и другие демарши против вхождения Грузии в СНГ (отставки главы Таможенного комитета и руководителя информационно-разведывательной службы). Но в целом Грузия согласилась на вхождение в Содружество, как на наименьшее из возможных зол. И дело здесь не в выборе вектора в пользу Москвы - или против нее, за НАТО и США. Такова была реакция на существовавшие реалии - доминирование РФ в постсоветском пространстве, слабое участие Запада в геополитических процессах на территории бывшего Советского Союза, поражения в этнических конфликтах, последствия гражданской войны. Не имея в руках достойных козырей, Шеварднадзе и его команда надеялись на свои старые связи в Москве для лоббирования выгодного для Грузии решения грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликта. И такие надежды не были безосновательными.
Москва далеко не сразу взяла абхазский и осетинский крен в своей политике. В случае с Южной Осетией Москва просто не мешала выстраиванию экономических связей (правда, очень своеобразных, если говорить об их формально-правовой стороне) между Тбилиси и Цхинвали. Однако, как бы то ни было, между Грузией и ее бывшей автономией существовали конструктивные отношения, а сам конфликт имел в течение долгих лет позитивную динамику. В мае 1996 года был подписан «Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте», а в феврале 1997 года «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в места прежнего проживания в Южной Осетии и во внутренних районах Грузии». Был создан Специальный комитет по возвращению беженцев. В 2000 года было подписано российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев.
В Абхазии подходы были иными. Начиная с конца 1994 года неофициально и с 1996 года официально РФ вместе с Грузией фактически инициировала введение жестких социально-экономических санкций против Абхазии. Эти действия были узаконены решением Совета глав государств СНГ «О мерах по урегулированию конфликта в Абхазии, Грузия» от 19 января 1996 года. Столкнувшись с чеченским сепаратистским вызовом, Москва первоначально поддерживала намерения Тбилиси по восстановлению территориальной целостности Грузии. В 1997 году тогдашний министр иностранных дел РФ Евгений Примаков предложил для переговорного процесса формулу «общее государство» и убеждал в необходимости ее принятия Сухуми. Однако попытки грузинского руководства в одностороннем порядке без учета интересов РФ силой изменить сложившийся статус-кво и «разморозить конфликт» (май 1998 года, Гальский район, октябрь 2001 года, Кодорское ущелье) изменили позицию российской дипломатии. Уже в 1999-2000 гг. Москва существенно ослабила режим санкций против Абхазии (но окончательно отменила их только в марте 2008 года). В марте 2003 года президенты РФ и Грузии Владимир Путин и Эдуард Шеварднадзе подписали Сочинские соглашения, предполагающие создание трех рабочих групп: по возвращению беженцев первоначально в Гальский район, восстановлению железнодорожной линии Сочи - Тбилиси через Абхазию и обновлению Ингури ГЭС.
Таким образом, рассматривать грузинскую внешнюю политику 1990-х – начала 2000-х гг. как перманентную борьбу с соседней «империей», по крайней мере, некорректно. Были завышенные ожидания от России, а затем столь же неоправданные разочарования от ее «неготовности помочь», были не до конца продуманные заявления о полной переориентации внешней политики на США, ЕС и НАТО. Однако радикального разрыва ни с Москвой, ни с СНГ администрация Шеварднадзе никогда не предлагала. Увы, Кремлю не хватило прагматизма для понимания внутренних особенностей политического развития Грузии. Иначе эмоциональное (иногда на грани истерики) отношение к «белому лису» не проявлялось бы в конкретных действиях российских политиков и дипломатов.
«Революция роз» 2003 года и приход к власти в Грузии президента Саакашвили (январь 2004 года) сделали реализацию политики «креста» (то есть параллельного выстраивания конструктивных отношений по линии Запад-Восток и Север-Юг), принятой во времена Шеварднадзе, невозможной. Взятый курс на «разморозку» двух конфликтов и выдавливание России из политического процесса в Абхазии и в Южной Осетии окончательно превратил Москву в союзника двух мятежных автономий. Снова неумение соизмерять уровень амбиций с геополитическими реалиями сыграли с Грузией, как и в начале 1990-х гг., злую шутку.
«Игра на повышение» в двух конфликтных зонах привела к тяжелому поражению, в результате которого Тбилиси потерял контроль даже над теми территориями, которые ранее удерживал под своей юрисдикцией (Ахалгорский район, Лиахвский коридор, анклавы в Южной Осетии, Кодорское ущелье в Абхазии). В этой ситуации пребывание в СНГ стало уже не делом только рациональной политической бухгалтерии. Резкое расхождение позиций Тбилиси и Москвы, переросшее в открытое военное столкновение, заставило Грузию сильнее бежать от «политической географии». Однако такое бегство не может быть сведено только к расставанию с «пророссийской организацией». Для этого требуется выстраивание качественно иных институтов власти и общества, реальная (а не пиаровская) демократизация, которая в свою очередь не то же самое, что сближение с США или НАТО. Однако провал Грузии не должен восприниматься в Москве как некий успех российской политики. Выход Тбилиси из СНГ поднимает перед Россией много нелицеприятных вопросов. Может ли Москва сохранять свою привлекательность для соседей? Насколько РФ может реализовывать проекты в рамках «мягкой силы»? Готова ли Россия взаимодействовать с соседями прагматично, учитывая и их интересы (хотя свои, естественно, всегда стоят на первом месте)?
Но самое главное – это умение предложить новую интеграционную повестку дня. СНГ слишком часто воспринимался как инструмент для «цивилизованного развода». Но бракоразводный процесс не может длиться годами и десятилетиями. На смену “разводу” должен прийти новый порядок. Или расхождение по разным векторам, блокам, союзам необратимо, или мы вместе находим интересный и взаимовыгодный проект, удовлетворяющий нашим потребностям и воззрениям. И сегодня Москве в первую очередь необходимо не язвить по поводу Грузии, а думать над поиском новой интеграционной повестки дня вместо «разводной».
Автор - заместитель директора Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук
Сергей Маркедонов. Сырые принципы
Сергей Маркедонов. Кавказское измерение путинского десятилетия
Сергей Маркедонов. Миротворческий анахронизм
Сергей Маркедонов. Внешний фактор кавказской нестабильности
Иван Крастев. Августовская перестрелка: пустяк с большими последствиями
Иван Крастев. Россия и война в Грузии: великодержавная ловушка
Дональд Рейфилд. Русско-грузинская война: год спустя
Дональд Рейфилд. Грузия и Россия: последствия
