Липоване и старообрядцы
Так повелось, что «ромыне» усвоили название lipoven как главное обозначение жителей Липовании и поместили их в этнографическую нишу. Прижилось. Во время войны и после нее румынское правительство начало политику дерусификации (румынизации) липован. Их русские фамилии были насильно заменены на некие непонятные «обрубки»: так от Афанасьева остался Атанас, от Трифонова – Трифан. К этой беде прибавилась и другая – церковная. Как объяснил мне липованский ученый, участник конференции Александр Варона (т.е. Воронов), старообрядческая церковь не имела особого внятного легального статуса до войны, так что когда в Румынии в 30-е гг. разгорелся «старостильный раздор», под раздачу попали и липоване.
Правительство поддерживало официальную румынскую церковь, перешедшую на новый (григорианский) календарь, но часть румын на новый календарь не перешла, продолжая держаться старого, юлианского. Старообрядцы не были своими ни для тех, ни для других, но старостильники, гонимые от государства и официальной церкви, почувствовали некую внутреннюю солидарность с липованами, державшимися крепко за церковную старину. Старостильное движение было практически разгромлено, однако до недавнего времени, например, в румынском монастыре Драгомирова, который заселили монахинями, изгнав оттуда иноков-старостильников, сохранялись старообрядческие иконы, а на колокольне хранился обычай колокольного перезвона с колокольней соседнего старообрядческого села Соколинцы. Сейчас все эти истории уходят в прошлое.
На конференции в отношении церковных тем и церкви вообще чувствовался некий холодок, сначала непонятный. Постоянно говорилось о «хранении веры» липованами, о церковной жизни многих известных липован. Однако новая политика ОРЛР склоняется к маргинализации церковной темы. Слишком много лишних вопросов возникает, несмотря на подчеркнуто народный характер липованского староверия. В России старообрядец – это символ какой-то большой строгости, застегнутости на все пуговицы, завернутости в футляр. В Липовании старая вера – это народное православие со всеми его чертами и издержками.
Старообрядец в Липовании – обыкновенный верующий крестьянин, рыбак, строитель или предприниматель. Никаких особых черт строгости, специальной «старообрядческой чинности» как в Московии тут нет. Например, женщины и девушки носят в церкви платок, завязывая его узлом, а не закалывая, как староверы в России. Много попадается среди липован-мужиков бритых, в отличие от бородатых российских староверов. В общем, народная вера. Зазор между «светской» жизнью и церковной не столь велик, как у нас. Нет конкурирования с «ромынской» церковью. Было непонятно, в чем дело, почему Община и Церковь в Липовании стоят в некотором отдалении. Это было неясно, пока мы не попали на храмовóй праздник в праздник Вознесения Христова в храм Вознесения в Тульче. Этот визит, впрочем, значился в программе конференции.
Храмовой и митрополит
Во время праздника храм оказался битком набит, что в совокупности с южным зноем и парящим перед грозой воздухом вынуждало множество людей стоять на паперти или около храма. Кое с кем удавалось поговорить. Вообще, липоване – очень радушный народ и сами подходят, здороваются, интересуются, что происходит в России. В основном говорят, что они сохранили православную веру, а теперь эстафету должна взять Россия. В разговорах с липованами около церкви заметна одна интересная деталь. Церковные люди избегают слова «липован» как унизительного, именуя себя просто «русские старообрядцы». Иначе говоря, для их самосознания по-прежнему церковность, а не педалируемая этничность выступает главным стержнем идентичности. И у церковных людей система лояльностей выстраивается на основе церкви как духовной родины и Румынии, как родины светской. У людей не очень церковных или вовсе расцерковленных (среди липован изредка встречаются и такие, но это не светские в нашем понимании, а, скорее, выпавшие из социума люди), Румыния – родина светская, а институт церкви у них как бы «подвешен», т.е. реализуется через что-то еще. Это довольно характерно для людей, попавших в политику или крупный бизнес.
В Тульче на «храмовóй» собрались почти все, кто был из липован в городе. Кроме «светских» и часть липован, которых называют тут «беспоповцы». И в ходе разговоров проясняется еще одна вещь: народ убывает, ибо липованская диаспора в Европе растет год от года. И обилие женщин и детей в храме – это ждущие на берегу, половина населения. Другая половина строит, плавает, ездит, торгует.
«Всех древлеправославных християн Митрополит» – официальный титул митрополита Белокриницкого Леонтия. Проживает он в городе Браила (или Брэила), а кафедр его находится в украинской Буковине. После кампании 1939 г. СССР аннексировал у Румынии эти территории, а послевоенные соглашения закрепили этот статус-кво. Так историческая строобрядческая кафедра из Белой Криницы Румынского жудеца Сучава стала захолустным городом Черновицкой области УССР, а ныне незалежной Украины.
Старообрядческий митрополит Леонтий – очень интересный собеседник, он нестар, объездил всю Европу и полмира, знает каждый свой приход в деталях: что и как думает какой-то чтец или дьякон. Митрополит тоже вздыхает о «светских» липованах. Хвалятся верой, а в церковь не пришли на праздник. Что тут скажешь? Объяснять про теории Грэйс Дэви о believing without belonging? Едва ли тут это уместно. Митрополит Леонтий считает, что обеспечить выживание и расцвет Липовании, выстроить липованскую идентичность можно и нужно только на церковной основе. Тут эта основа вполне реальна, это не «православие по рождению» и не «захожане». Это становится ясно в деревне, которая называется
Манылувка.
Так написано на дорожном указателе. В исторических трудах от Н.Субботина до Ф.Мельникова это место называется Мануйловка, а на румынских картах оно значится Manolea. Мы остановились у местного священника, отца Иоанна. Священник Иван недавно стал попом, до того, подобно многим старообрядцам Румынии, он ездил по разным странам и строил, строил, строил... Работал в Ливии при Каддафи, работал В Германии при Коле и много еще где. В Мануйловке, вообще-то, есть и румын-примарь (глава сельского поселения по нашему), но руководит всем отец Иван.
В селе два монастыря, мужской и женский, в каждом от пяти до десяти стариков и старушек. Большая просторная церковь с огромной трапезной. Кругом чувствуется рука хозяина: то механизм хитрый подъема и опускания паникадила, то плитка положена кругами, там система стоков подземных, тут – плита особой конструкции в трапезной… Мануйловка вполне себе цветет, но люди уезжают. Здесь нет расцерковления и малая степень руманизации. Но население стареет, уезжает в города. Дети о. Ивана – в Сучаве, в Бухаресте. Они с матушкой держат коз, кур, овец, гусей. Раньше были кони и корова – теперь уже не хватает рук.
Отец Иван – не только поп, но и деревенский голова. Его рецепт – порядок, работа с восхода до заката, в праздники – работать нельзя, все в церковь. Все решения принимаются на сходе сообща. Прозрачность и ясность дополняются личной простотой – как бытовой, так и в общении. Но такой рецепт годится только для деревни, а это – уходящий мир. Сколько еще простоит Мануйловка без молодежи? Или ей предстоит стать местом для липован пенсионного возраста? Этот вариант вполне реальный, но для сохранения и поддержки идентичности он слабоват.
В Мануйловке не хватает работников – старички-иноки в монастыре жалуются, что косить много уже не могут, а раньше монастырские покосы были большие. Но именно с монастырским типом организации и поддержки культуры и идентичности, как мне показалось впоследствии, связана некоторая важная стратегическая линия. Эту линию я бы назвал «скитской». Но об этом – в следующем рассказе.
