Последние месяцы – по меньшей мере, со времени “оранжевой революции” на Украине – проходят под знаком нарастающего политического напряжения в Восточной Европе. Помимо указанных событий можно упомянуть также:
Итак, восток Европы уже в который раз становится ареной противостояния и борьбы разнонаправленных политических и геостратегических интересов. Однако есть и существенное отличие нынешней ситуации от былых времен. В прошлом, еще относительно недавнем (скажем, в период советско-польской войны 1919-20 гг.), страны и народы региона по большей части оставались объектами, а не субъектами исторического процесса. Теперь же они пытаются играть более самостоятельную роль, выступая в качестве партнеров или даже противников влиятельных внешних сил – Евросоюза, России и США. Всё это делает ситуацию в восточноевропейском регионе более сложной и неоднозначной, а дальнейшее развитие событий – менее предсказуемым. Тем не менее, основная тенденция уже ясна: пространство между тремя морями (Балтийским, Черным и Каспийским) перестает быть исключительно “пограничьем”, интересным лишь как поле геополитических (а порой и самых настоящих) битв, и приобретает определенное самостоятельное значение.
Cтремлению восточноевропейских стран - например, Украины и Белоруссии (при всем различии векторов их внешней и внутренней политики) - к большей геополитической субъектности благоприятствует ослабление влияния в регионе вышеупомянутых внешних сил. Евросоюз после недавнего провала проекта Конституции ЕС на референдумах во Франции и Нидерландах, очевидно, “взял тайм-аут” и занимается переосмыслением собственных целей и перспектив. Нынешняя администрация США своей главной внешнеполитической целью считает “спонсирование” прозападных перемен на Ближнем Востоке. Учитывая чрезвычайную сложность (и вообще сомнительную выполнимость) этой задачи, неудивительно, что Восточная Европа и постсоветское пространство несколько отодвинулись в числе приоритетов Вашингтона на задний план. Наконец, Россия по-прежнему демонстрирует отсутствие какой-либо продуманной стратегии отношений с ближайшими соседями, ограничиваясь решением тактических задач – вроде оказания “газового” давления на Украину или взаимодействия с Китаем в центральноазиатском регионе.
В то же время пространство для маневра у постсоветских стран Восточной Европы – Украины, Белоруссии, Молдавии, государств Закавказья – ограничено рядом внутренних причин. Первая из них – незавершенность национально-государственного строительства в указанных странах. Для Украины симптомы этого – неодинаковая самоидентификация и разная степень лояльности украинскому государству жителей западных и центральных регионов, с одной стороны, и восточных и южных – с другой. Для Молдавии и Грузии это проблема самопровозглашенных сепаратистских образований – Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии, разрешения которой в ближайшем будущем не видно (не в последнюю очередь потому, что сохранение этих очагов своего военного и политического влияния выгодно России). Для Белоруссии свобода маневра ограничена полуизоляцией, в которую она попала благодаря негибкому внешнеполитическому курсу и жесткой внутренней политике президента Лукашенко. Вторая причина, по которой постсоветская Восточная Европа пока остается слабым и уязвимым регионом, – энергетическо-сырьевая зависимость этих стран от России (впрочем, идеологи российской “либеральной империи” так и не извлекли из этой ситуации ощутимых выгод).
Причина третья – неодинаковая ценностно-идеологическая направленность режимов, существующих в данных странах. Если руководство Украины и Грузии выступает с прозападных позиций и активно использует демократическую риторику, то белорусский президент, напротив, делает упор на лозунги славянского единства и ностальгию по СССР, хоть и не окрашенную в ярко выраженные коммунистические тона. Режим президента Воронина в Молдавии и вовсе находится в промежуточном состоянии, пытаясь выработать своеобразную идеологию “еврокоммунизма”, сочетающую внешнеполитическую ориентацию на ЕС с патриархальным левым постсоветским авторитаризмом. Наконец, четвертая причина внутренней слабости многих восточноевропейских стран – поведение их правящей элиты, находящееся порой в резком контрасте с декларируемыми лозунгами. Так, “оранжевая” группировка, которая пришла к власти на Украине, уже “засветилась” в ряде громких скандалов, ставящих под сомнение искренность провозглашенного президентом Ющенко курса на борьбу с коррупцией и демократизацию общественной жизни. Довольно специфичен и “демократизм” грузинского президента Саакашвили - политика весьма жесткого и авторитарного. Такое несоответствие между словами и делами ведет к утрате новыми элитами и их лидерами общественного доверия, чему способствует и объективно неизбежное разочарование как следствие завышенных ожиданий, которые возникают у общества во время революционных перемен.
Все сказанное позволяет прийти к выводу о том, что ожидать в ближайшее время серьезного усиления интеграционных тенденций в постсоветской Восточной Европе, видимо, не приходится. Инициированные Россией интеграционные проекты либо явно выработали свой ресурс и уходят в историю (СНГ), либо испытывают серьезные трудности в связи с изменением расстановки политических сил в регионе. Наглядный тому пример – Единое экономическое пространство, создание которого в изначальном виде, т.е. с участием России, Украины, Белоруссии и Казахстана, фактически заблокировано Киевом. Однако и альтернативные проекты, хорошо прочитываемый подтекст которых – дальнейшее ограничение российского влияния в бывшем СССР, тоже не могут похвастаться радужными перспективами. Организации вроде ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдавия) могут быть хорошими трибунами для громких заявлений, однако между их членами нет подлинного политического единства, да и общей экономической базой, способствующей сближению на прагматической основе, они не располагают.
Таким образом, постсоветская Восточная Европа вступила в период “разброда и шатаний”, продолжительность которого – равно как и то, что придет ему на смену, – зависит от нескольких факторов.
1. Возможность цивилизационной альтернативы, предложить которую странам региона теоретически способна только Россия. Речь идет о некоем проекте “другой Европы”, альтернативной западному либерально-демократическому и консьюмеристскому проекту. В российской публицистике последнего времени можно довольно часто натолкнуться на рассуждения такого рода, однако реального наполнения они не находят. Создается впечатление, что речь идет скорее об очередном проявлении ностальгии по утраченному величию, нежели о наличии у российской политической и интеллектуальной элиты реального набора ценностей, способных составить конкуренцию западным.
2. Перспективы европейской интеграции, зависящие от того, какую стратегию дальнейшего развития изберет ЕС, находящийся в “кризисе роста” (но вряд ли в экзистенциальном кризисе, как полагают некоторые наблюдатели).
3. Степень активности иных внешних сил – в первую очередь США, поскольку из-за относительной политической и особенно военной слабости Евросоюза реальным противовесом Москве на постсоветском пространстве способен быть только Вашингтон. Однако есть и другие, хоть и менее значительные игроки – например, Польша, уже показавшая свою заинтересованность в восточноевропейских делах в период “оранжевой революции” на Украине. Конфликт вокруг Союза поляков Белоруссии показывает, что Польша также не прочь выступить в роли своеобразного тарана, бьющего в ворота достаточно прочной крепости под названием “режим Лукашенко” (насколько эти действия Варшавы скоординированы с ЕС и США, можно пока только догадываться). Многое здесь будет зависеть от исхода приближающихся президентских и парламентских выборов в Польше.
4. Внутриполитические проблемы России, несомненно, окажут влияние на ситуацию во всей Восточной Европе и Евразии. Это, пожалуй, тот пункт, в отношении которого на данный момент наблюдается наибольшая неясность. Ведь политические перспективы России, правящие круги которой поглощены поиском решения “проблемы-2008”, остаются туманными. Нельзя забывать и о ситуации на Северном Кавказе, где федеральные и местные власти сталкиваются со все более серьезными трудностями. Очевидно, что дальнейшая эскалация терроризма и сепаратизма на Кавказе способна дестабилизировать не только Россию, но и большую часть постсоветского пространства.
Однако в любом случае объективные противоречия, существующие между Западом и Россией, восточноевропейскими странами и Россией, Восточной Европой и ЕС, Россией и США и т.д., – представляют собой споры в рамках одной, пусть и недружной, цивилизационной “семьи”. Между тем в сегодняшнем мире хватает сил, которые чужды и враждебны всей этой “семье”. Осознание этого факта, наверное, должно в первую очередь определять действия американских, российских, западно- и восточноевропейских политиков.
