Обычно при описании гитлеровской тактики блицкрига используют в основном военные термины: «эффект внезапного нападения», «быстрый охват и разгром противника», «быстрое подавление основных очагов сопротивления», «быстрый захват основных промышленных районов» и так далее. Но, как показывает изучение материалов по германской экономике (как гражданской, так и военной) 1930-х годов, тактика блицкрига во многом была естественным следствием слабой ресурсной базы немецкого хозяйства. Ресурсов, которыми обладала фашистская Германия на начало Второй мировой войны, да и на начало Великой Отечественной войны, для ведения длительных боевых действий было явно недостаточно, поэтому германское военное командование должно было планировать только краткосрочные, то есть молниеносные, операции.
В действительности Великая Отечественная война затянулась почти на четыре года, что заставило германскую экономику тяжело перестраиваться и приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. Кроме того, эксплуатация захваченных территорий и местного населения, угнанного на принудительные работы, дала ей дополнительные возможности, с которыми Красной Армии и войскам союзников приходилось бороться.
Собственно говоря, именно невозможность для Германии вести длительную войну и послужила, вероятно, одной из причин более спокойного, чем могло бы быть, отношения советского руководства к вероятному нападению с ее стороны. Справедливо рассуждая, что такую гигантскую территорию, как Советский Союз, за один год не захватишь, даже на танках и самолетах, кремлевские лидеры скорого нападения не предполагали, так как ресурсов на длительную войну у Германии просто не было. Ну, а короткая война, повторяем, казалась просто невозможной. Германские вожди, в свою очередь, тоже считали длительную войну невозможной, а вот молниеносную – вполне реальной. Как показала жизнь, и та, и другая сторона ошиблись в расчетах, и эта ошибка стоила всем очень дорого.
Какие же основания были у советских руководителей предполагать, а у германских – знать наверняка, что длительную войну Германии успешно было вести невозможно? Этих оснований было, как минимум, три: кадры, нефть и продовольствие. Это были основные ресурсные ограничения, наличие которых сдерживало военный потенциал германской промышленности и армии, хотя, как показал опыт, не так сильно, как хотелось бы.
Кадровый потенциал Германии был слабее советского по вполне естественным причинам: общая численность населения СССР была, разумеется, выше общей численности населения Германии. Превышение общей численности отражалось и на кадровом потенциале производственного сектора экономики, и на кадровом потенциале армии. Если у немцев численность мужского населения в возрасте от 15 до 55 лет (составляющего и экономически активное население, и призывной контингент) перед войной была равна 19,5 млн. чел., то у Советского Союза, по данным переписи населения 1939 года, – около 51 млн. чел. То есть к моменту начала войны Советский Союз превосходил в этом отношении Германию более чем в два с половиной раза. Но это к началу войны, когда задействуются только наличные ресурсы. Что касается потенциала, то и здесь у СССР была большая фора. Наиболее молодая часть населения СССР в возрасте от 15 до 24 лет, которая, по идее, должна была замещать выбывающие старшие возраста, составляла 16 млн. чел., а у Германии – только 5 млн. чел., то есть превышение в численности было уже в три раза. Понятно, что с таким расхождением в текущем кадровом составе и кадровом потенциале говорить о длительной войне немцам смысла не было.
Второе ресурсное ограничение – это нефть, кровь войны. Своей нефти у Германии практически не было. Перед войной она добывала около 1 млн. тонн, а использование синтетической нефти, получаемой из угля, а также технических спиртов, доводило топливный потенциал страны до 3-х млн. тонн. Правда, в распоряжении Германии были поставки нефти из союзнической Румынии, которые могли доходить до 6 млн. тонн в год. Таким образом, общий ресурсный потенциал Германии по нефти и ее суррогатам составлял 9-10 млн. тонн в год, что выглядело несколько бледновато по сравнению с советским уровнем добычи, который в 1940 году составлял 44,5 млн. тонн. То есть советские ресурсы превышали германские в 4 раза, и это без учета поставок нефти из Ирана, которыми Советский Союз пользовался постоянно.
И, наконец, третий ресурс, который для любой воюющей страны представляет мину замедленного действия, – это продовольствие. Всем нам хорошо известно, что продовольственный потенциал что царской России, что СССР, что Российской Федерации изобилием не отличался и не отличается. Но германская ситуация была еще хуже. У нас все-таки был и есть Северо-Кавказский регион с его климатом и черноземами, а у немцев и того не было. Жалкие урожая ржи и овса, которые они получали на своих суглинках, не шли ни в какое сравнение со сборами пшеницы, получаемыми в России и на Украине. Поэтому запасы продовольствия, которые могли быть использованы для снабжения армии и промышленных рабочих, в нашей стране были гораздо больше.
Высокоинтенсивное же германское сельское хозяйство было заложником этой самой интенсивности, которая резко спадала с началом войны. Дело в том, что и военная промышленность, и вооруженные силы, и сельское хозяйство предъявляли спрос на одни и те же ресурсы – удобрения (вернее, сырье для его производства), рабочие руки, технику и топливо. А когда спрос на них с началом боевых действий резко вырастал, возникал ресурсный дисбаланс, который выправлялся в пользу армии, а не сельского хозяйства. И оно сажалось на голодный паек: без удобрений и техники урожаи резко падали. Поэтому, чтобы избежать голода во внутренних районах страны, фашистская верхушка могла рассчитывать только на привлечение ресурсов захваченных территорий. Что и было ими реализовано в полном объеме: путем мобилизации продовольственных ресурсов Франции и Польши. На Украине они тоже пытались сделать что-то подобное, но большого эффекта это не дало, хотя захват основного продовольственного региона страны того времени сказался уже на продовольственном обеспечении армии и тыла.
Таким образом, Германия действительно не могла вести длительную войну, так как ее основные ресурсы очень быстро подошли бы к концу. Единственное, что она могла сделать в ходе подготовке к войне – это сократить потребление ресурсов в мирное время, и за счет этого сокращения создать запасы для использования во время ведения войны. Но если война затягивалась, то сначала исчезали накопленные в мирное время ресурсы, потом начинало сокращаться текущее производство, или его просто переставало хватать для удовлетворения потребностей действующей армии, а потом уже и сама армия останавливалась, так как ей нечего было есть, и не на чем было ездить. Не говоря уже о людских потерях, пополнить которые было очень сложно, так как если материальные ресурсы из оккупированных стран привлечь было трудно, то человеческие – еще труднее.
Результат описанного структурного несоответствия хорошо известен. Считая, что Германия длительную войну вести не может, а короткая война невозможна в принципе, советское руководство эту короткую войну проглядело. Но, правда, армия смогла навязать войну длительную, и выиграла, хотя стоила эта Победа неимоверных трудностей и лишений.