Приезд Ариэля Шарона в Москву еще раз подчеркнул все более очевидный факт: никто в мире толком не знает, что же все-таки делать с Ближним Востоком. Собственно, сейчас обсуждаются два варианта: план Митчелла и попытки организовать встречу палестинских и израильских лидеров. План Митчелла чем-то похож на российские программы вроде «500 дней»: такое же хитросплетение шагов и ответных шагов, исходящее из презумпции абсолютной рациональности и управляемости всех участников процесса. При этом, как известно, план принят обеими сторонами с такими оговорками, которые, в сущности, делают практически невозможной его реализацию.
Встреча Арафата с министром иностранных дел Израиля Пересом должна была состояться в конце этой неделе в Италии, но после вторничных взрывов в Иерусалиме ее перспективы стали неясными, а премьер Шарон усомнился в ее необходимости. Пока предполагается перенести ее на начало следующей недели. В любом случае, ожидать чудес от этой встречи (даже если она и состоится) тоже не приходится: Шарон прямо заявил в интервью «Известиям» и ОРТ, что считает Арафата главным препятствием для достижения мира. (Собственно, инициатива встречи с Арафатом принадлежит Пересу, Шарон, вероятно, санкционирует переговоры, исходя лишь из внутриполитической необходимости сохранения коалиции).
Само требование, которое Израиль выдвигает непременным условием начала любых переговоров - немедленное и полное прекращение террористических атак - в сегодняшней ситуации трудно выполнимо: насколько реально ожидать, что взрывающие самих себя палестинские смертники находятся под полным контролем Арафата?
Шарон, по мнению аналитиков, оказался в западне, так как попытка решить проблему силовым путем обратит против него не только мировое сообщество, но и многих внутри Израиля: это уже не та закаленная в боях страна "Хаганы", кибутцев и неприхотливых переселенцев, какой она была в годы молодости Шарона, а зажиточное, светское, урбанистическое общество, которое не хочет постоянно жить в осадном положении.
Но вялость миротворческих попыток на Ближнем Востоке объясняется не только отсутствием, даже в теории, такого решения, которое могло бы устроить обе стороны, но и относительной пассивностью главного международного игрока - Соединенных Штатов. «The Washington Post» отмечает отсутствие у нынешней американской администрации не то что четкого плана разрешения конфликта, а даже ясной позиции по этому вопросу. В отличие от своих предшественников президент Буш не стал назначать своего специального представителя на Ближнем Востоке, а заявления, которые делают различные ведомства (прежде всего, Белый дом и Государственный департамент), остаются пустым сотрясением воздуха (не говоря уж о дипломатических оплошностях, допущенных Пауэллом).
И евреям, и палестинцам видно невооруженным глазом, что за заявлениями этими не только не стоит практических дипломатических усилий, но и сам их тон меняется в зависимости от того, обращены ли они к произраильски настроенным американским избирателям или к более сочувствующей арабам европейской аудитории.
Москва же, со своей стороны, пытается делать целый ряд телодвижений - но вовсе не очевидно, стоит ли за ними нечто большее, чем просто разговоры. Во всяком случае, Россия не пытается, как это бывало раньше, выдвигать собственные громкие предложения, вроде созыва мирных конференций или «нашего» плана Митчелла; после встречи с Шароном глава российского МИДа прямо заявил, что «в настоящее время нет необходимости выдвигать новые инициативы».
Тем не менее в среду президент Путин отправил на Ближний Восток спецпредставителя МИДа Андрея Вдовина, а также поговорил по телефону с Арафатом и египетским президентом Хосни Мубараком. При этом и так неубедительные российские миротворческие усилия делаются на фоне продолжающихся поставок оружия в различные арабские страны, а также передачи атомных технологий Ирану; по заявлением американских официальных лиц, именно иранская тематика сейчас является наиболее болезненной для Белого дома в американо-российских отношениях. Об этом же собирался говорить в Москве и Шарон. Впрочем, еще до начала визита его помощники признавались, что никакого прогресса по этому вопросу особенно и не предвиделось.
С внутрироссийской точки зрения самым знаменательным итогом визита израильского премьера стала риторика, которой придерживался в своих публичных выступлениях президент Путин. С одной стороны, израильтяне-выходцы из бывшего СССР были объявлены чуть ли не «нашими соотечественниками в ближнем зарубежье» - вроде русских в Эстонии и Латвии. Владимир Путин с большой теплотой отзывался об эмигрировавших из СССР/России евреях, что представляет собой существенное новшество: традиционно факт еврейской эмиграции толковался сначала как «предательство», а затем как свидетельство плохих условий жизни в России (бедности, нестабильности, антисемитизма, и т.д.), то есть в любом случае v как нечто постыдное для государства. Когда несколько лет назад выяснилось, что некоторые ведущие бизнесмены обладают двойным (российским и израильским) гражданством, это вызвало бурю негодования и подозрений (сейчас Шарона сопровождала целая делегация израильских предпринимателей, имеющих интересы в России).
С другой стороны, мотивы неожиданной российской симпатии к Израилю несколько настораживают v слишком уж часто заявления о борьбе с терроризмом делались президентом Путиным, видимо, лишь с целью оправдать происходящее в Чечне. Ариэль Шарон в своей риторике также активно налегал на сравнения палестинского терроризма с чеченским.
По сведениям корреспондента «Известий» Геогрия Бовта, во время своей встречи Путин и Шарон говорили даже о геополитических теориях «столкновения цивилизаций» американского политолога Самюэля Хантингтона. Отвечая на вопрос Бовта, Шарон не подтвердил это прямо, но и не опроверг. Надо сказать, что в целом ряде заявлений российского президента по проблемам Средней Азии и по Чечне очень хорошо просматривается знакомство с этой теорией. Заметны невооруженным глазом и попытки России позиционировать себя на международной арене как «форпост западной цивилизации» в борьбе с мусульманским фундаментализмом v именно таким форпостом уже больше полувека является на Ближнем Востоке Израиль. Характерны здесь слова Шарона о поставках российского оружия арабским соперникам Израиля. «Я не могу сказать, что это нам нравится», - сказал премьер, но тут же добавил, что у России как у сверхдержавы есть свои стратегические и экономические интересы.
Именно в несовместимости двух ролей, роли великой державы (по определению соперничающей с другими центрами силы, то есть с США, а потому обреченной поддерживать арабов) и роли западной страны с существенной мусульманской диаспорой (а потому опасающейся исламских фанатиков) и кроется, возможно, причина двойственности российской ближневосточной политики. Именно эта двойственность и мешает России быть сколько-нибудь эффективной v или просто определиться со своими внешнеполитическими приоритетами.
(И.Ф.)
