Сергей Ефимович Вицин - доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист России, генерал МВД. Принимал активное участие в разработке Концепции судебной реформы 1992 года и возглавлял Совет при Президенте РФ по судебной реформе. Сегодняшняя должность - заместитель Председателя Совета при Президенте РФ по вопросам совершенствования правосудия. Член Комиссии по вопросам помилования при Президенте РФ.
Главным новшеством УПК считается возможность отказа подсудимого на суде от данных во время предварительного следствия показаний. Но такая норма существует и в действующем УПК. В чем нововведение?
Это все-таки нововведение. Дело в том, что в уголовном процессе есть специальное правило, даже целый процессуальный институт, который называется "допустимость доказательств". Несмотря на такой специфический термин, его содержание вполне предметно. Речь идет о том, что есть данные, которые не могут быть признаны доказательствами. С точки зрения здравого смысла это может показаться странным, но с точки зрения специального подхода - это совершенно необходимый элемент любой системы судопроизводства. Так, никакое судопроизводство ни в одной стране не может полагаться на признания, полученные под пыткой. Это, конечно, крайняя ситуация, но в Конституции есть положение, которое именуется "свидетельский иммунитет". Вообще, в интересах правосудия человек обязан свидетельствовать при расследовании дела, но Конституция предусматривает, что супруга(супруг) или близкий родственник обвиняемого могут отказаться от дачи против него свидетельских показаний. На первый взгляд кажется, что в интересах дела можно получить эти данные, но существуют законные препятствия.
Точно так же во многих странах существует правило, основанное на том, что состязательное уголовное судопроизводство обеспечивает обвиняемому право на защиту, и он может давать показания только в присутствии адвоката. В Америке есть правило "Миранды", названное по прецеденту в деле некоего Эрнесто Миранды, которому полиция не разъяснила, что он может не давать показания, а данные им показания могут быть использованы против него в суде. Нечто подобное этому правилу предполагается внести в новый УПК. Звучит это так: "Показания обвиняемого, данные на досудебных стадиях в отсутствие адвоката и не подтвержденные в суде, не могут считаться доказательством". Они исключаются из числа доказательств. Эта мера тоже кажется искусственной, но в тех нормах УПК, которые касаются суда присяжных, она уже есть. Судья, регулируя уголовный процесс, имеет право исключать определенные сведения из состава доказательств. Он или не доводит их до присяжных заседателей, или говорит, что это доказательство вы не должны принимать во внимание, так как оно получено с нарушением процессуальных норм.
Процессуальная норма, кажущаяся ненужной формальностью, имеет в судебном производстве принципиальное значение. Если эта норма будет принята, то это будет очень важным шагом в продвижении нашего закона к общепринятым стандартам судопроизводства. У органов дознания, у милиции пропадет стимул выколачивать признания. До недавнего времени суд фактически был частью стороны обвинения. Суд засчитывал эти показания и таким образом оказывал давление на подсудимого.
То есть норма об отказе от показаний была, но суд мог эти доказательства учитывать?
Да, именно так.
В чем основные компромиссы, на которые пришлось пойти при обсуждении нового УПК?
Тут очень много вопросов, связанных с организационно-техническими проблемами. Например, по Конституции и по всем международным нормам осужденный человек имеет право на пересмотр его дела вышестоящим судом. Это очень важная норма, она, кстати, имеет очень большое значение с точки зрения противодействия коррупции. Это своего рода контроль над действиями судей. Норма о пересмотре дела вышестоящим судом формально существовала, но фактически ее не было. Вместо пересмотра дела по существу была так называемая кассация, то есть пересмотр дела по формальным признакам: не нарушены ли по делу нормы закона. При этом фактически дело не пересматривалось. Очень жаль, что, к сожалению, сложившаяся судебная система не может обеспечить апелляционного пересмотра дел, поскольку для этого нужно менять всю судебную систему. Это связано с большими расходами. Потом у нас и традиции такой нет, что тоже существенно и важно.
Парадокс состоит в том, что апелляционные начала или пересмотр дела по существу все-таки предусмотрены нашим законом, но только по решению судей мировой юстиции. Получается явно парадоксальная ситуация: в мировых судах, где рассматриваются малозначительные дела, человек имеет право на апелляционный пересмотр дела, для него эта гарантия судопроизводства действует; те же, кто привлекается за тяжкие преступления, за которые и сроки наказания больше, не имеют права на пересмотр дела по существу. Им остается только кассация, которая рассматривает нарушение процедуры и к пересмотру дела по существу не ведет.
Предложенные в новый УПК изменения формы обжалования критикует и Верховный суд...
Там речь идет о такой своеобразной форме обжалования, как надзорное производство. Вообще-то, таких надзорных процедур в мире нет. Раньше по сложившемуся порядку надзорное производство было сугубо формальным. Оно производится уже за рамками законченного уголовного дела. Приговор вынесен, наказание назначено, человек его отбывает, причем уже несколько лет, а так называемое надзорное производство может начаться.
Поскольку апелляционного производства не было, то люди, не удовлетворившись кассацией, продолжали обжаловать приговор в надзорном порядке. И это стало обычной практикой. Это естественно: если дела не решаются в одной форме судопроизводства, то весь массив дел перетекает в иную, в данном случае сторону надзорное производство. Поскольку этих дел было очень много, то с 1954 года ввели надзорное производство даже на уровне областных и приравненных к ним судов. Создали президиумы областных судов и Верховных судов автономных республик. Там эти дела рассматривались. Но это не исключало того, что, если человек не был удовлетворен решением суда, эти дела направлялись в Верховный Суд. Таким образом, на Верховный Суд идет целый вал дел в рамках надзорного производства. Их там десятки тысяч, и по ним принимает решение не судья, а так называемый консультант. Что с точки зрения идеи судопроизводства совершенно недопустимо: человек обращается в суд, и получает ответ не от судьи, а от консультанта. Конечно, Верховный Суд сейчас обеспокоен тем, что эту массу дел придется рассматривать судьям.
По старому УПК вносить протест на вступивший в законную силу приговор могли прокуратура и председатели Верховных судов республик и областных судов. Но эта процедура совершенно нелогичная, даже нелепая, потому что не может судебная инстанция опротестовывать приговор своих коллег. В новом УПК право на протест остается только за прокурорами и, естественно, осужденными. Это соответствует принципам состязательности правосудия. Но дело в другом. У нас Верховный суд и так состоит из 115 судей, в то время как в Соединенных Штатах - стране с населением вдвое большим, чем у нас - в Верховном суде 9 человек. Это возможно потому, что рассмотрение дел заканчивается на уровне Штатов. Там Верховный Суд, который на самом деле имеет еще полномочия Конституционного суда, действительно соответствует своему названию. Мне уже давно приходится убеждать всех, что совершенствовать уголовный процесс, не перестраивая радикально и рационально систему судоустройства, невозможно. Если мы хотим улучшить правила функционирования системы, то следует изменить ее структуру.
Я неоднократно говорил, что должна быть введена система судебных округов, которая не должна повторять структуру административного деления страны. В России так и было. Московский окружной суд включал в свою юрисдикцию до 7 губерний. При принятии такой системы до Верховного Суда дела просто не доходили бы. И он стал бы тем, чем он должен быть. Но, видимо, надо признать, что мы пока к этому не готовы со многих точек зрения. В том числе и с точки зрения сложившихся представлений.
Серьезная дискуссия возникла вокруг вопроса о возможности пересмотра приговора в сторону ужесточения наказания. Насколько оправдана возможность таким образом пересматривать приговор?
Это абсолютно недопустимо. Здесь, конечно, можно исходить из формального подхода - если действует принцип состязательности, то обжаловать приговор могут обе стороны. Но в России в судах присяжных не было обжалования или отмены приговора, если суд признал человека невиновным. Этот вопрос касается того, что мы называем презумпцией невиновности. Если признали человека невиновным, то все. Если вам будут говорить: "Но если там выясняется что-то новое", - не поддавайтесь этой аргументации. Если открываются новые обстоятельства, то есть специальные процедуры возобновления дела "по вновь открывшимся обстоятельствам". Но если в рамках того обвинения, которое уже было, суд вынес решение об оправдании, человек признан невиновным окончательно.
Кстати, в новом УПК нет и формулировки, которая есть в статье 208 части 2 действующего УПК, где содержится положение об оправдании вследствие недостаточности улик. Этот институт сродни тому, что было в России до реформы 1864, когда человека могли оставить под подозрением. Ныне так невозможно: суд должен сказать, виноват человек или не виноват. Если доказательств нет, значит - не виноват. Тогда рушатся демагогические построения так называемого "социалистического права", когда считалось, что суд должен установить истину (объективную, материальную, реальную) - это демагогический бред. Если суд не находит доказательства достаточными, то присяжные выносят вердикт, или простой суд - приговор, что человек не виновен. Оставлять человека под подозрением нельзя.
Насколько, на Ваш взгляд, обоснованы претензии Верховного Суда к порядку отстранения судей?
Я думаю, что они, конечно, обоснованы. Надо все-таки признать, что есть некоторая поспешность в изменении порядка привлечения судей к уголовной ответственности. Причем, на первых порах группа Козака предлагала совсем странные вещи. К примеру, возможность отстранять судью по факту возбуждения уголовного дела против его родственников. Это вообще нелепость: мы помним, как Виктор Иванович Илюхин возбуждал уголовное дело против Горбачева, а возбужденные уголовные дела против Ильюшенко и Скуратова прекращены. Мы видим, что возбуждение уголовного дела - это легко доступный инструмент для дискредитации человека. Ставить судью в зависимость от этого, конечно, нельзя. Мне представляется несомненным, что судья должен быть защищен более надежно, так как это было предусмотрено законом о статусе судей 1992 года. Надо идти по другому пути. Достаточно совершенствовать структуру и механизм функционирования квалификационных коллегий судей, чтобы они не действовали как корпоративные образования, всегда или почти всегда стоящие на стороне своих коллег, что бы они ни совершили. Я уже об этом не раз говорил.
Еще одним нововведением в УПК - является процедура сделки с правосудием. Говорят, что для России она не годится?
Почему не годится? Это проверено в целом ряде судебных систем. Сделка с правосудием - это вполне понятный и рациональный путь. Зачем громоздить судебную процедуру, если все достаточно ясно. Причем, тут надо иметь в виду еще одно обстоятельство. Ревнители принципов "социалистического правосудия" говорят, что нужны гарантии и что при сделке могут воздействовать на потерпевшего, чтобы он согласился примириться, или воздействовать на обвиняемого. Но все дело в том, что сделка возможна только тогда, когда все участники с ней согласны. Должна быть просьба подсудимого, согласие сторон, и, наконец, сделка разрешается по усмотрению суда. Если суд хоть на грамм усомнится в том, что в сделке все чисто, то он может отказаться и вести дело по обычной процедуре.
Но не надо забывать, что 4/5 всех дел - это не сложные кошмарные дела, а тривиальнейшее хулиганство - кража, мелкий грабеж, когда алкоголики друг у друга что-то отобрали. И нет необходимости запускать машину юстиции на полную мощь. Если же мы будем ориентироваться на развитие апелляционных начал, то появляется возможность пересмотра дела по существу, если после сделки потерпевшая сторона не будет удовлетворена. Здесь важно еще одно нововведение, связанное с расширением возможностей примирительного производства, когда подсудимый и потерпевший заключают мировую. Чаще всего потерпевшему, особенно при краже (а у нас за них осуждается до 400 тысяч человек), не интересно, чтобы преступник сидел, он ищет возмещения ущерба! И если такое возмещение последовало, к чему вся долгая процедура?
В чем смысл положения, которое не разрешает обжаловать приговор по сделке в сторону его утяжеления?
На мой взгляд, вполне логично, что раз уж все согласились и состоялось такое решение, то какой смысл от него отказываться? Иначе это может обернуться последующим торгом.
Почему авторы УПК на это не пошли?
Все эти положения воспринимаются нашими специалистами как новые, как необычные для нашего судопроизводства, для нашей судебной системы. Я могу предположить, что возражения со стороны консерваторов следуют как раз из-за того, что ранее действующий процесс проверен длительной практикой, кодекс действует 40 лет и поэтому они хотят исключения нововведений. Совсем уже неразумный вариант противодействия новому состоит в том, что нововведение это заимствовано на Западе. Если об этом пойдет речь, то нужно помнить, что фактически мы восстанавливаем ту систему судопроизводства, которая была в России с 1917 до 1920 года. Если объективно посмотреть на историю, то Россия была демократичным правовым государством с хорошо развитой судебной системой, которую после Первой мировой войны заимствовали многие страны.
Насколько важно исключение создания Федеральной службы расследований из УПК?
Это исключение объясняют тем, что необходимо еще время. И в этом состоит позиция президента. В том, что эта служба должна быть и все-таки будет создана, никто не сомневается. Идея создания следственного комитета излагалась еще в Концепции судебной реформы 1991 года. Совершенно очевидно, что неправильно, когда следствие находится в полицейских службах. Кстати, когда шла реформа правоохранительных органов, то ФСК, преемница КГБ, была лишена следственных полномочий, но потом постепенно они туда вернулись. Когда создали налоговую полицию, ей дали функцию предварительного следствия, это вообще было невообразимо! Полиция никогда и нигде не должна иметь на это права. Конечно, хорошо, что эти идеи пошли дальше, и речь уже идет не только о следственном комитете, но и о Федеральной службе расследований. Это вполне оправданно. Я думаю, что в конце концов такая структура появится.
("Полит.Ру" представлял Евгений Натаров)
