Всё как всегда, в лучших традициях: маршрутка Тбилиси-Зугдиди заполняется уже полтора часа. И какой смысл был вставать в шесть утра? Надежда попасть на абхазскую границу к полудню тает с каждым проходящим мимо пассажиром.
Наконец, к девяти, загрузившись доверху пылесосами, саженцами и клетчатыми китайскими сумками-«мародёрками», мы трогаемся.
Между Мцхетой и Гори справа от дороги - новый огромный лагерь для беженцев из Южной Осетии. Точнее, не для беженцев, а для «временно перемещенных лиц». Статус беженца получить невозможно как с точки зрения грузинского законодательства, так и международного права: они бежали из своей страны в свою же. Я видела этот лагерь в октябре, когда он только строился. Только теперь тысяча одинаковых крыш с интервалом в несколько метров, с кое-где колышущимся бельем, стали очень похожи на лагерные бараки...
***
- Вы откуда? Москва! Замечательно, я очень Москву люблю, пять лет там прожил – там работа была, деньги были, все было. А потом как эти визы сделали, пришлось уехать – мой советский паспорт уже не подходил. Вернулся назад, за двести долларов паспорт сделал, еще надо было заплатить, чтобы визу сделали, а тут мать заболела – все деньги на операцию. Она через месяц умерла, а я так и остался с одним паспортом – лежит теперь. Теперь вот цветы выращиваю и продаю. У меня недалеко от Зугдиди дом свой. Раньше вообще хорошо было – можно было фрукты в Россию продавать, а теперь - если только с кем-то договоришься в Абхазии, кто будет груз сопровождать, но за это платить много надо. В общем, как только нормально визы начнут в Россию давать – я сразу туда.
***
В маршрутке что-то оживленно обсуждают. Очень оживленно и серьезно – политика. Одна женщина включается по-русски, иногда вставляя грузинские слова:
- Да его повесить надо! Что он с нами сделал?! То вперед шли танки, то назад: от земли ничего не осталось тогда. Уж лучше бы один раз до Псоу дошел, хоть как-то успокоилось бы все, а он все не решался. Повесить его надо!
- Не только повесить – четвертовать! – добавляет цветовод.
- И ладно бы только нас тогда все это касалось, но он же и мегрелов этими наступлениями-отступлениями довел до того, что людям кроме травы есть было нечего.
Спрашиваю: о ком речь. Шеварнадзе...
Призывавшая «дойти до Псоу» женщина живет в Сухуми…
***
Река Ингури. Грузинская сторона. Дождь.
Соседка-сухумчанка перегружает тюки с бытовой техникой, продуктами, посудой из маршрутки в запряженную лошадью бричку. Бричка крыта синим тентом – ООНовский. Такие сразу узнаются во всех регионах гуманитарных бедствий. Пять или шесть женщин в черном – возраст почти не угадывается – усаживаются в бричку. Они – грузинки, на них здесь не обращают внимания. Сухумчанку Карину дотошно расспрашивает грузинский пост:
- Где постоянно проживаете, откуда едете, зачем ездили, номер телефона, дети, номер телефона детей, как проехали сюда – кто пропустил, были судимости, а у детей…?
- Нет, у нас никаких претензий нет, просто интересно. Вы скажите, кто Вас провел сюда и идите.
- Провели…
Она – абхазка: абхазов в Грузию не пускают сами абхазы…
Независимость?..
***
После августа прошлого года обстановка на границе в очередной раз накалилась. До сентября на грузинской стороне стояла полиция – Тбилиси не хотел никакими другими силами легитимировать провозглашаемую независимость Абхазии.
В сентябре грузинские власти заявили об убийстве одного из полицейских на этой фактической границе, и заменили полицию спецназом.
В октябре уже Абхазия заявила о проникновении грузинских диверсионных групп, и закрыла границу со своей стороны.
Теперь по специальным пропускам могут проходить только грузины, живущие в Гальском районе – ближайшем к границе.
***
Помимо нашей брички по мосту проезжают еще несколько машин с логотипом ООН, для всех остальных проезд закрыт. От ближайшего к границе города Зугдиди маршрутки за один лари довозят прямо до поста, дальше – пешком чуть больше километра или, если много вещей, на лошади. Карина еще из Тбилиси звонила брату и просила договориться с лошадью. Бричка ждала нас час – пришлось доплатить сто рублей.
На мосту показывают пустой блок-пост. Раньше здесь стояли российские военные, но потом случилась какая-то перестрелка между ними и абхазами, и российских убрали.
На противоположной стороне Карину встречают сын и племянник на машине, предлагают подбросить меня до города. Объезжая ямы, едем со скоростью километров тридцать в час – от когда-то асфальтированной центральной трассы не осталось почти ничего. Проливной дождь заливает окна, дворники не справляются. Пустые дома вижу как в тумане.
- Мы привыкли уже, не замечаем. Больше пятнадцати лет прошло, когда здесь все горело…
Карина смотрит в окно. Сейчас и не скажешь, что дома сожженные – за полтора десятка лет дожди смыли всё. По сравнению с тем, как выглядят сейчас грузинские дома в Южной Осетии, эти как вновь отстроенные. Но там нет пустых сгоревших многоэтажек, а здесь – есть. Они страшнее. Даже с целыми стенами.
- Но это если не вспоминать. А если сейчас глаза закрыть – все снова вижу: мой сын, ему тогда девять лет было, был у бабушки в деревне когда все началось. Я полгода не могла к нему проехать, не знала – живой, нет. Меня саму три раза водили расстреливать: бабушка – грузинка, и фамилия такая, что может быть и абхазской и мегрельской.
В машине громкая музыка, и молодые люди на переднем сиденье нас не слышат или не хотят всего этого слышать: дети войны.
- Мама, как же я соскучился – два месяца тебя не было! Как ты себя чувствуешь? Все пролечила? Как сестренка? Здесь малышу недавно плохо совсем стало: наши врачи говорили простуда, оказалось – опухоль мозга. Мы это только в Кутаиси выяснили, ему так плохо было, пришлось договариваться, чтобы пропустили и везти в больницу. Но уже все в порядке.
Муж Карины – грузин, живет в Москве, дочь – в Тбилиси, она с сыном – в Сухуми. Карина родилась и выросла здесь:
- Здесь была ореховая роща. Здесь – чай выращивали, а здесь – мандарины. Ничего не осталось. Мандарины можно было бы продавать, но Россия через границу не пускает, а здесь их кому продашь?
Вдоль дороги – обожженные стволы деревьев, тоже уже больше пятнадцати лет. Удивительно. В Чечне не осталось вдоль дорог этих сожженных деревьев, в Цхинвали в августе новая листва распустилась, а здесь – стоят.
- Мы по дороге сюда возле Очамчира подсадили двух грузинок – попросили их до Гали довезти. А там смотрим, они на маршрутку на границу садятся. И чего, спрашивается, вышли, чего боятся?
Дорога становится лучше. Проехали Гальский район, выехали ближе к морю – там в Абхазии живут абхазы, туда приезжают туристы.
***
Море – центр жизни, способ выживания. На набережной старые проржавевшие остовы кораблей, современные гостиницы, кафе. Всё пустое. Все кафе к пяти вечера закрыты – не сезон.
Молодая девушка, кутается в ветровку:
- Вы не из Москвы, случайно? Ой, как хорошо! Я тоже: мы тут с мужем и дочкой уже год живем. Муж здесь по работе, но сейчас в Москве уже месяц, а я каждый день хожу на море гулять. Хотите ко мне в гости? У нас очень хороший дом.
Обрываю скороговорку:
- Год? Во время войны тоже здесь были?
- Какая война? Мы за город уехали на неделю, телефон даже плохо ловил. Друзья звонят в панике, что с нами, а мы бы и не заметили, что что-то происходит. Потом только услышали выстрелы, но это уже независимость праздновали.
От приглашения в гости отказываюсь – меня ждут.
- Тогда телефон запишите, летом будете – обязательно заходите. Здесь природа хорошая, но… Это хорошо, что вы из Москвы – я сразу поняла.
Людей нет.
После 1993 года из Абхазии вынуждены были бежать больше двухсот тысяч этнических грузин. На сегодняшний день в самопровозглашенной республике живет, по приблизительным оценкам, от семидесяти до девяноста тысяч человек. Летом – больше. Летом – туристы и те, кто на туристах зарабатывают.
***
В центре города огромное многоэтажное сгоревшее здание – бывшее Правительство. Перед глазами – дворец Дудаева в Грозном: здесь остался, там – нет. Весь город пятнами: новые современные дорогие отели, сгоревшие заброшенные дома, посреди спектра – ютящиеся на склонах жилые домики и полупустые многоэтажки.
Тамару восьмилетней девочкой родители увезли из Очамчира в Москву в 93-ом, несколько лет назад она вернулась – вышла замуж.
- Тяжело здесь, работы нет, да и поговорить особо не с кем… А так – это моя родина и красиво здесь, конечно, очень! Слушай, а что грузины про нас говорят? Говорят, что мы во всем виноваты? А ты знаешь, что здесь было? Они же сами этого добились! У меня тетя на государственной службе работала – им в какой-то момент начали присылать все документы, все бланки только на грузинском языке, хотя раньше были еще и не русском обязательно. Пришлось увольняться. Тут абхазов за людей не считали. Сейчас вот тоже в Грузии говорят про эти сожженные села в Осетии, но они же сами на Осетию напали, и нечего теперь притворяться!
Хотя, конечно, то, что осетины говорят, что это их земля – это ведь неправда. Они же кочевники были…
Кстати, видела фильм «Olimpius inferno»? Здесь когда кастинг на него проводили для массовки, я в отъезде была, но зато моя дальняя родственница там снималась. А этого мужчину с пирогами играл актер из нашего театра – он хороший актер, еще в советское время в Тбилиси учился. Ему когда текст дали, он сам сказал, что нельзя же так – нужно знать, как осетинские слова произносятся, и звонил в Осетию, просил ему сказать. А чертово колесо в моем родном городе снимали – в Очамчире.
Да, фильм про войну в Южной Осетии – ни кадра из Цхинвали, два осетинских слова учили по телефону…
Знакомые осетины сказали, что в этом фильме было выражено все отношение Москвы к Южной Осетии и к этой войне: какая разница, что там на самом деле произошло и происходит.
***
Ужинаем: мамалыга с сыром. Вкусно и от души.
Хозяева делают в квартире ремонт, впервые за пятнадцать лет. После войны квартиру разграбили и она стояла пустая. Сейчас хотят попробовать летом поселить сюда отдыхающих – нужно на чем-то зарабатывать.
- Одной женщине недалеко от нас предложили снять квартиру на год за пятнадцать тысяч в месяц – она отказалась. Говорит, если бы еще за двадцать, то можно. Я думаю, правильно сделала, что отказалась: она эти же деньги за сезон заработает, а зимой сможет жить еще в этой квартире.
Цены – совершенно московские. Скоро весь разговор сводится к бытовым проблемам – вот-вот начнется туристический сезон и нужно подготовиться.
- Подогреваемый пол делать не надо – у нас специалистов нет нормальных, все испортят только. Вот если армяне приедут – им можно будет заказать. И нужно двери с коробками заказать – есть хорошие по три с половиной тысячи за дверь и размеры подгоняют.
Вроде ничего удивительного. Но невольно постоянно сравниваю с Южной Осетией – предупреждали же, что не надо – кому в Цхинвали в голову придет сейчас купить за три с половиной тысячи рублей дверную коробку: домов в теперь пустых грузинских селах много, даже сейчас еще есть, что оттуда вывозить. Хотя здесь прошло уже больше пятнадцати лет…
***
Хозяйка квартиры смотрит на несколько горящих окон в многоэтажке:
- Почти никто не живет – не по себе мне. После того, как Багапш к власти пришел, спокойнее стало, по улицам можно вечером ходить. Машины, конечно, все равно лучше не оставлять без присмотра – сколько у нас их ездит с разбитыми стеклами: если увидят в салоне сумку – бьют окно сразу. Но это не сравнить даже с тем, что здесь после войны было! Первые лет пять вообще лучше было без особой надобности на улицу не показываться: сначала грабили грузинское добро – а здесь очень богатый регион был – правительственные дачи, санатории, – потом стали грабить армян – греки к тому времени уже сами уехали, а после и за абхазов принялись.
Ведь кто сюда тогда только не ехал – чеченцы, казаки, осетины.
***
В темноте поднимаемся на гору к телебашне. Вид на весь город и море – очень красиво. Пред глазами вдруг встает все когда-то слышанное и прочитанное про ту войну – здесь, у телебашни, в 93-м контузило моего друга-журналиста.
Весь этот затягивающийся весенней зеленью приморский город вновь видится полным трупов – здесь правда была этническая чистка, людей убивали на улицах только за национальность.
В этом море тоже плавали тела – подбитый самолет с беженцами упал прямо в воду.
- У нас очень красиво. Жаль, что вы сейчас приехали – приезжайте летом, отдохнете, покупаетесь…
Маршрутка из Сухуми ломается на полдороге к Ингури – выходит из строя мотор. Водитель второго автобуса долго переживает, не заканчивается ли у него бензин или это что-то другое не работает в машине. Бензин закончился. Третья маршрутка довозит до границы. Мужик-абхаз просит высадить его пораньше:
- Нужно в Зугдиди – придется вброд идти. Денег нет просто сейчас, а там рублей триста-пятьсот нужно заплатить – смотря какая смена стоит.
***
Кажется, все уже все понимают – понимают, что могут скоро раствориться в России с ее деньгами, что про Грузию говорить нельзя – это национал-предательство, что людей нет, и становится все меньше, что этот когда-то богатейший район просто медленно разлагается.
