В ночь на 16 июля в Турции произошла попытка смены власти. Ряд офицеров объявили, что гражданское правительство под руководством президента Реджепа Эрдогана попирает демократические свободы и права человека и должно быть отстранено. Переворот не удался, мятеж был быстро подавлен.
Тем не менее, попытка государственного переворота в Турции был настоящей, без каких-либо провокаций или инсценировок, а сорвалась она потому, что президенту Эрдогану удалось лишить среду военных возможности выступить вместе, едино, а сам Эрдоган, благодаря своей экономической политике, получил поддержку значительной части населения. Однако скорее всего, в дальнейшем он будет придавать решающее значение идеологии, в не экономике, считает первый вице-президент «Центра политических технологий», главный редактор сайта «Политком.Ру» Алексей Макаркин.
«Не думаю, чтобы Эрдоган нарочно что-то спровоцировал: не похоже это на провокацию – когда тебя могут убить. Были ведь сообщения о том, что Эрдоган искал убежища в Германии. Думаю, в них есть смысл. Просто события развивались столь стремительно, что эти сообщения поступили, когда уже утратили актуальность.
То есть об этом сообщили, когда переворот уже начали активно подавлять, и никаких резонов обращаться к немцам уже не было, но я думаю, что в этих сообщениях смысл есть. На провокацию происшедшее не очень похоже. Видно, что было реальное противостояние части армии и государственной власти – собственный парламент не обстреливают в целях провокации. В общем, нет, я думаю, что это не так.
Конечно, сейчас уже множество конспирологических версий ходит – и ходит версия, что это Штаты все придумали. Ну, как обычно. Но тоже, опять-таки, непонятно, зачем им это. Американцы исходят совсем из других резонов: для них Эрдоган все-таки не очень приятный, не очень удобный, но союзник. Отношения с Эрдоганом осложнились из-за того, что американцы курдов поддерживают, но это не основание для того, чтобы американцам поддерживать выступления военных.
Даже если представить себе такую ситуацию: военные убивают Эрдогана и приходят к власти. А дальше что? Дальше – период очень серьезной нестабильности в стране. Сторонники Эрдогана этого бы не приняли. Есть точка зрения, что переворот приняли бы сторонники светского общества. Была, по крайней мере, такая парадоксальная версия.
Во время переворота в социальных сетях шло, можно сказать, обсуждение онлайн, и было видно, что военным в этой ситуации симпатизируют и многие сторонники российской власти, и многие оппозиционеры. Ну, правда, с утра сторонники перестали симпатизировать, когда выяснилась официальная точка зрения, что Эрдоган хороший, а военные – плохие. И люди Эрдогана даже стали переводить стрелки на военных в истории со сбитым самолетом. Ну, такая достаточно странная версия.
Ну, и у нас тем людям, которые придерживаются, в том числе либеральных взглядов, понравились турецкие военные своей решительностью в борьбе с авторитарным режимом. Но на самом деле, если мы посмотрим на людей, которые живут, собственно, в Турции, на ту же самую либеральную интеллигенцию, то для нее это был драматический момент. Они не любят Эрдогана, но и военные им, мягко говоря, не очень нравятся. То есть военные – это тоже авторитарный режим, где права и свободы были бы точно так же ограничены, только под другими лозунгами.
Вспомним, например, что именно военная организация планировала убийство знаменитого писателя, лауреата Нобелевской премии [Орхана] Памука, хорошо известного и в России. У него очень напряженные отношения с исламистами, но военные преследуют всех, кто не согласен с официальной точкой зрения Турции по армянскому вопросу.
И даже курды, отношения которых с Эрдоганом достаточно сложные и разные в разные периоды его правления (когда-то эти отношения были неплохими, сейчас ухудшились), тоже не хотят военных. Потому что если с Эрдоганом курдам на каких-то этапах можно было разговаривать, что не исключает разговоров и в дальнейшем, то военные с курдским движением общаются только силой оружия. Для американцев такая перспектива в Турции, стране, входящей в НАТО, была просто неприемлемой.
Поэтому я полагаю, что все эти версии, что это сам Эрдоган придумал, или что это Обама замутил, – это версии, не имеющие под собой оснований.
Что, на мой взгляд, в реальности произошло?
Противоречия между Эрдоганом и военной элитой накапливались в течение достаточно долгого времени. Военные были очень недовольны и исламизацией, и арестами высокопоставленных военных по обвинению в заговорах (раскрыли два крупных заговора, причем участники одного из них были судом оправданы и освобождены из-под стражи, что вызвало резкое недовольство Эрдогана и стало одной из причин таких репрессий по отношению к судьям и прокурорам, которые начались сразу после подавления заговора).
Кроме того, конечно, снижалась роль армии в обществе.
Эрдоган, кстати, пытался наказать не только тех заговорщиков, которые выступали против него самого, но он наказывал и тех людей, которые осуществляли предыдущие военные перевороты. То есть, например, генерал [Кенан] Эврен, который был главой военного переворота в 1980 году и почти все 1980ы-е годы был президентом страны, был подвергнут суду, приговорен к пожизненному заключению (приговор был достаточно номинальным, потому что человеку было уже 95 лет, но это был символический момент; Эврена, по-моему, даже разжаловали в рядовые – тоже символически).
Кстати, когда Эврен в 2015 году скончался и его хоронили, то ни одна парламентская фракция не прислала на похороны своих представителей. Хотя там есть разные фракции, и взгляды их по многим вопросам диаметрально противоположны, но в данном случае с именем автора военного переворота (кстати, весьма противоречивого: я бы не сказал, что на тот момент это было однозначно плохо) ни одна партия не захотела себя связывать. Что, в общем, также весьма показательно для понимания отношения общества к военному авторитарному режиму.
Целый ряд мер, которые предпринимал Эрдоган, – а это ослабление армии, перетасовки в генералитете, увольнение многих военачальников, судебные процессы плюс продвижение тех военных, на которых он мог, по его мнению, рассчитывать (с кем-то он угадал, с кем-то обманулся), – привел к тому, что военная корпорация за полтора десятилетия утратила гомогенность. Ту самую гомогенность, которая неоднократно позволяла военным диктовать свои условия гражданским правительствам: и в начале 1960-х, и в уже упомянутом перевороте 1980 года, и в 1997 году, когда они смещали кабинеты министров. И поэтому тот вариант, который был все эти три раза опробован – когда военное командование выступает сообща, от имени армии, не от имени группы генералов или других офицеров, а именно вмешивается армия как институт – здесь не сработал.
Более того, можно представить себе – в качестве такой достаточно правдоподобной версии, – что генералы не решились на выступление в этой ситуации, когда часть генералов – на стороне Эрдогана, часть колеблется, часть резко против. Они не решились. Сейчас мы узнаем много интересного: экс-командующий авиацией, которого называют главным организатором заговора, уже сказал, что на его стороне был начальник Генштаба. Видимо, генералы обсуждали, пытались договориться, но консенсусного решения, которое позволило бы именно армии в целом отстранить Эрдогана, они не нашли.
Плюс Эрдонган не просто перетасовывал генералов – он усилил влияние на конкретные силовые структуры. Например, большая часть спецназа осталась ему верной – что, я думаю, в значительной степени сорвало планы по аресту руководителей страны. Это всегда важная часть переворота.
В этой ситуации можно предположить следующее: что по крайней мере часть генералов оказалась не против того, чтобы попробовали выступить офицеры. Чтобы они попробовали, сделали некую черную работу – а дальше уже могли бы вступить и военачальники. Неслучайно в том заявлении, которое обнародовали мятежники, не было имен генералов. Соответственно, офицеры могли сделать революцию, действовать уже революционными методами (это уже не позиция армии как института – это уже что-то совсем другое) – а дальше генералы могли бы выступить в качестве стабилизирующего фактора, навести порядок в стране.
Военные в этой ситуации могли бы прийти к власти, но это были бы не те полковники, которые засветились в антиконституционных действиях. Это могли бы быть солидные генералы. И если такая двухходовка была запланирована, а гипотеза эта кажется вполне вероятной и правдоподобной, то она была сорвана благодаря ряду факторов. Это, как я уже сказал, отсутствие консенсуса в армии (были не только военные, которые отошли в сторону и стали наблюдать, кто же выиграет, – были и военные, которые решительно встали на сторону Эрдогана). Ну, и, наверно, еще более важный фактор – это мобилизация сторонников Эрдогана. Мы ее еще не видели.
Когда в 2013 году были выступления на площади Таксим, там была мобилизация проевропейских сил, либералов, «левых». Эрдогановцы не выходили на улицы. Но, если мы посмотрим не только на президентские выборы, а еще и на результат выборов местного самоуправления в Анкаре и Стамбуле, и там, и там мы увидим, что большинство – у сторонников Эрдогана. Это такой очень важный индикатор, и никто эти выборы в фальсификации не обвинял. Причем на стороне Эрдогана – не только местное население, которое подкармливают через религиозные структуры, хотя эта часть и важна. Но это и люди, которые выиграли от политики Эрдогана.
То есть это часть среднего класса. Она часть среднего класса – это проевропейцы, которые в 2013 году были на Таксиме; а вторая часть – это сторонники Эрдогана, ремесленники, торговцы, мелкие предприниматели, которые поднялись на волне экономического роста. Ведь 2000-ые годы – это период очень серьезного подъема в экономике, связанного с политикой Эрдогана, которая в экономике была вполне рациональна. Сейчас темпы роста замедлились, в экономике образовались достаточно серьезные, системные проблемы, но все равно цифры роста плюсовые. А в предыдущий период рост экономики доходил до 8-9% в год. То есть где-то было 7%, а где-то даже и 9%. Таким образом, в состав среднего класса пришли люди, которые придерживаются других взглядов, чем проевропейская часть общества.
Я бы даже сказал, что они не пришли – они раньше там были. Но их процентное соотношение увеличилось – люди, выигравшие от экономического роста и, в то же время, придерживающиеся в идеологической и религиозной сфере очень традиционалистских взглядов, выступающие в поддержку исламизации, выступающие за то, чтобы отгородиться от Запада; выступающие за уважение к великой турецкой истории; за реорганизацию обучения в школах: чтобы школьники учились не только и даже не столько наукам, сколько получали традиционное нравственное воспитание. То есть вот эта сила переломила.
Эти люди оказались мобилизуемы. Эрдоган к ним обратился по скайпу, и имамы призвали прийти, и в очень короткие сроки они вышли на улицу и в самом деле сыграли решающую роль в том, что переворот был остановлен.
Что мы получаем в результате? В результате мы получаем торжество Эрдогана, переходящее в определенную эйфорию. Получаем сильнейшее унижение армии, вплоть до физического избиения арестованных, такого демонстративного – в СМИ показывают фотографии генералов с явными следами избиения. Получаем общество, которое требует восстановления смертной казни – что поддерживает и Эрдоган. А если восстановят смертную казнь, то, значит, Турция резко отворачивается от Европы, где и смертная казнь, в общем, уже вне закона, а приведение в исполнение смертных приговоров вообще недопустимо. И там недопустим принцип обратной силы для таких законов, который сейчас турецкие власти пытаются применить, стремясь ввести смертную казнь в качестве наказания за те деяния, которые не наказывались смертной казнью в период их совершения.
В общем, с одной стороны, специалисты, которые работают в правительстве Эрдогана, понимают, что Турция должна быть привлекательная для инвесторов, что должны быть структурные реформы (такой план там есть- как все-таки попытаться решить проблемы, которые накопились в экономике и которыми обусловлено в значительной степени замедление роста). С другой стороны, мы видим возвращение к очень архаичным практикам, и этот процесс, наверно, будет усиливаться. Речь идет об архаичных практиках, связанных и с исламизацией, и с усилением авторитарных тенденций в дальнейшем (уже обсуждался вопрос о поправках в Конституцию с расширением полномочий президента – сейчас, наверно, это продолжится). Возможен переход к каким-то плебисцитарным формам через референдум с одобрением деятельности власти.
Эрдоган, на самом деле, в течение всего своего правления пытался соединить передовую экономику и верность исламской традиции, но сейчас эти приоритеты уже начали разъезжаться и, наверно, будут разъезжаться еще больше. То есть с одной стороны – экономические приоритеты, с другой – приоритеты идеологические. При этом, как часто бывает, наверно, идеология и желание любыми путями сохранить свою власть будет преобладать.
Ну, и ослабление роли армии, наверно, снижает роль страны и на международной арене. Проводить какую-то активную внешнюю политику Турции сейчас будет затруднительно – у страны осталась масса внутренних проблем, которые не разрешены победой Эрдогана.
И, в общем, мы наблюдаем, с одной стороны, очевидный успех Эрдогана, который получил поддержку значительной части населения и смог ее мобилизовать своих сторонников; и, с другой стороны, явное нежелание турецкого общества принять авторитарных военных причем нежелание разных групп общества; и, в тоже время, усиливающиеся авторитарные тенденции самого Эрдогана и внедряемая им архаика ставит под вопрос дальнейшие перспективы страны как крупного современного экономического игрока», – сказал Алексей Макаркин.
